В одном с ним парадном на четвертом этаже живет другая знаменитость – Изя Гейлер. Что Гейлер, что Геллер – одно и то же. Главное – Изя умеет играть в шахматы, и недавно он научил Мальчика новому правилу – пешка, защищая короля от мата, может ходить на одну клетку назад.
Но самое интересное происходит тогда, когда во дворе начинается скандал. Вспыхивая внезапно, он мгновенно переходит на крик и, врываясь в распахнутые окна, выволакивает зрителей на спектакль: «Кто? Где? А… опять на втором этаже…»
Двор – это и правосудие, и мировое сообщество. Он молча наблюдает, сочувственно выслушивая апеллирующие к нему стоны, и только Высший суд, наделенный полномочиями Конституционного, заседает вечером в комнате его Председателя – Наума Борисовича Вайнберга.
Председатель домового комитета (в иное время я назвал бы его председателем комбеда) занимает в нашей коммунальной квартире две большие комнаты. Если к ним можно было бы добавить туалет и воду, это был бы Кремлевский дворец, а так… Грановитые палаты.
Зал суда. Бесхитростная «Комета» тихо записывает для Правосудия показания сторон.
Мудрый голос Председателя Вайнберга:
– Симакова, так почему же вы налили Мудреновой в варенье керосин?
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Что ты комедию ломаешь! Что, я сама его себе налила? – включается Мудренова.
– А почему она моим светом пользовалась?
– Каким светом?! У тебя что. совсем крыша поехала?!
– Мудренова, сядьте! Симакова, что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказала. У нас семь семей. У каждого свой звонок, кухонный стол, счетчик, и в туалете, и па кухне у нас висят семь лампочек. Каждая из них связана со своим счетчиком. Я стою на кухне, включила себе свой свет и делаю котлеты. Приходит эта мымра…
Резкий голос Председателя:
– Симакова, я прошу вас…
– Извините – Мудренова и начинает снимать шум с варенья. Я ей говорю: «Включи свою лампочку», а она нагло на меня смотрит и говорит: «Мне свет не нужен. Тебе не нравится – выключи свой». Но я же не могу выключить свой! Мне будет темно. А она стоит, готовит и пользуется моим светом.
Магнитофон скрипит, выдерживая паузу-размышление Верховного Судьи.
– Мудренова, почему вы не включили свой свет?
– А мне не надо было. Было восемь часов вечера. Где вы видели, чтобы в это время было темно? Ей мешает, что я там стою, пусть выключит свой свет и стоит в темноте.
Рассудительный голос Вайнберга:
– Вот вы же сами сказали, что было темно.
– Я это не сказала. Если ей темно, пусть включит свет, а мне было светло.
– Но тебе же было светло от моего света!
– Я не поняла, что мы разбираем – свет или варенье? Я ей дам, если она такая скряга, четыре копейки за свет, но пусть она мне вернет за три килограмма клубники по рубль пятьдесят и за три килограмма сахара по семьдесят восемь копеек.
– Я тебе должна возвращать? А фигу с маком ты не хочешь?
Резкое включение Председателя:
– Симакова, здесь не коммунальная кухня, а домовой совет! Ведите себя культурно!
– А я ей еще культурно говорю. Ее место давно уже не здесь.
– Чего это? – удивляется Наум Борисович.
– Весь дом знает, что она с румынами спала!
– Ты видела? Сама ты с румынами спала! У меня, между прочим, муж был па фронте!
– Женщины, сядьте! У меня от вас всех уже голова болит! Начнем сначала. Симакова, варенье и свет – это две разные вещи. Каждый раз мы имеем дело только с вашей квартирой. Что, у домового комитета нет больше других дел? Вы ей должны за варенье заплатить и больше этого не делать.
– Я заплатить?
Первый вердикт Правосудия.
– Нет, я. Вы должны ей заплатить, раз вы испортили варенье.
– А пусть тогда она заплатит за воду.
– За какую еще воду? – недоуменно вопрошает удивленное новым поворотом дела Правосудие.
– Водопроводную. Какую еще. Когда мы проводили воду и скидывались по три рубля, она отказалась. Я ее спрашиваю: «Почему ты не даешь три рубля?» А она мне говорит: «Мне не надо. Мне воду муж со двора носит».
– Ложь это! – вспыхивает Мудренова. – Я дала за воду. Это когда ее муж…
– У меня нет мужа!
– Значит, любовник забил туалет, я отказалась давать на чистку. Он забил, пусть он п пробивает. А я вообще целый день на работе и этим туалетом не пользуюсь.
– И твой сынуля тоже?!
– А что мой сынуля?!
– Он что, тоже на работу ходит? Или еще в штаны делает?
– Не тронь ребенка, стерва!
– Мудренова! – взрывается Председатель.
– Что Мудренова! Вы что, не видите, как она над нами издевается? Плетет черт знает что, а варенье испорчено! Сейчас за рубль пятьдесят клубнику уже не купишь. Она стоит хорошие два пятьдесят, если не больше.
Магнитофон недовольно шуршит, послушно записывая драматическую паузу.
– Симакова, я уже устал. Вы налили Мудреновой керосин в варенье?
– Нет, я ей дуста насыпала.
– Вы, я спрашиваю, налили Мудреновой керосин в варенье?
– Ничего я ей не наливала. Она сама себе налила.
– Чтоб у тебя язык отсох!
– У тебя отсохнет раньше!
– Женщины! Это когда-нибудь кончится?! Как вы мне все уже надое…
Пленка не выдерживает благородного гнева Председателя и обрывается, прерывая для истории слушание процесса века. Дальнейшая часть его проходит за закрытыми для прессы дверьми при выключенном микрофоне, что не позволяет судить о прениях сторон. Новое включение зала суда бесстрастно фиксирует терпеливый голос Наума Борисовича:
– Симакова, так как насчет варенья?
– Я не на-ли-ва-ла. Пусть докажет.
Рассудительное правосудие:
– Варенье было испорчено после вашего конфликта с Мудреновой. Значит, подозрение падает на вас.
– У нее еще был конфликт с Бжезицкой. Может, она налила?
Правосудие:
– Какой еще конфликт?
– Она в свое дежурство и коридоре подметала и взяла веник Бжезникой.
– Мой был поломан, – неожиданно робко подает голос Мудренова.
Властный голос Председателя:
– Давайте не будем отвлекаться. Эту жалобу мы разбирали полгода назад.
– Но вы же ничего не решили. А может, Бжезицкая сейчас ей и отомстила.
– Она неделю, как в больнице, – парирует Мудренова.
– Не она, так другая. У тебя со всеми конфликты.
– Ты – ангел!
– Я с румынами не спала!
– Женщины! Я закрываю заседание и передаю дело в товарищеский суд:
– Правильно, Наум Борисович, я этого только и хочу. Варенье стоит денег.
– Хоть в центральную прачечную! У суда нет других дел. Мудренова угрожающе:
– Вас оштрафуют – и дело с концом.
– Разбежались. Мне ваш товарищеский суд до одного места. Я туда даже не приду.
Второй вердикт Правосудия:
– Последний раз спрашиваю: пли решаем вопрос миром, пли я передаю дело в товарищеский суд?
Мудренова примирительно:
– Я согласна. Пусть вернет деньги.
– Ин-хулым! Ты по-французски понимаешь?
Пленка заканчивается, не выдерживая такое неуважение к закону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Но самое интересное происходит тогда, когда во дворе начинается скандал. Вспыхивая внезапно, он мгновенно переходит на крик и, врываясь в распахнутые окна, выволакивает зрителей на спектакль: «Кто? Где? А… опять на втором этаже…»
Двор – это и правосудие, и мировое сообщество. Он молча наблюдает, сочувственно выслушивая апеллирующие к нему стоны, и только Высший суд, наделенный полномочиями Конституционного, заседает вечером в комнате его Председателя – Наума Борисовича Вайнберга.
Председатель домового комитета (в иное время я назвал бы его председателем комбеда) занимает в нашей коммунальной квартире две большие комнаты. Если к ним можно было бы добавить туалет и воду, это был бы Кремлевский дворец, а так… Грановитые палаты.
Зал суда. Бесхитростная «Комета» тихо записывает для Правосудия показания сторон.
Мудрый голос Председателя Вайнберга:
– Симакова, так почему же вы налили Мудреновой в варенье керосин?
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Я налила?
– Да, вы налили.
– Что ты комедию ломаешь! Что, я сама его себе налила? – включается Мудренова.
– А почему она моим светом пользовалась?
– Каким светом?! У тебя что. совсем крыша поехала?!
– Мудренова, сядьте! Симакова, что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказала. У нас семь семей. У каждого свой звонок, кухонный стол, счетчик, и в туалете, и па кухне у нас висят семь лампочек. Каждая из них связана со своим счетчиком. Я стою на кухне, включила себе свой свет и делаю котлеты. Приходит эта мымра…
Резкий голос Председателя:
– Симакова, я прошу вас…
– Извините – Мудренова и начинает снимать шум с варенья. Я ей говорю: «Включи свою лампочку», а она нагло на меня смотрит и говорит: «Мне свет не нужен. Тебе не нравится – выключи свой». Но я же не могу выключить свой! Мне будет темно. А она стоит, готовит и пользуется моим светом.
Магнитофон скрипит, выдерживая паузу-размышление Верховного Судьи.
– Мудренова, почему вы не включили свой свет?
– А мне не надо было. Было восемь часов вечера. Где вы видели, чтобы в это время было темно? Ей мешает, что я там стою, пусть выключит свой свет и стоит в темноте.
Рассудительный голос Вайнберга:
– Вот вы же сами сказали, что было темно.
– Я это не сказала. Если ей темно, пусть включит свет, а мне было светло.
– Но тебе же было светло от моего света!
– Я не поняла, что мы разбираем – свет или варенье? Я ей дам, если она такая скряга, четыре копейки за свет, но пусть она мне вернет за три килограмма клубники по рубль пятьдесят и за три килограмма сахара по семьдесят восемь копеек.
– Я тебе должна возвращать? А фигу с маком ты не хочешь?
Резкое включение Председателя:
– Симакова, здесь не коммунальная кухня, а домовой совет! Ведите себя культурно!
– А я ей еще культурно говорю. Ее место давно уже не здесь.
– Чего это? – удивляется Наум Борисович.
– Весь дом знает, что она с румынами спала!
– Ты видела? Сама ты с румынами спала! У меня, между прочим, муж был па фронте!
– Женщины, сядьте! У меня от вас всех уже голова болит! Начнем сначала. Симакова, варенье и свет – это две разные вещи. Каждый раз мы имеем дело только с вашей квартирой. Что, у домового комитета нет больше других дел? Вы ей должны за варенье заплатить и больше этого не делать.
– Я заплатить?
Первый вердикт Правосудия.
– Нет, я. Вы должны ей заплатить, раз вы испортили варенье.
– А пусть тогда она заплатит за воду.
– За какую еще воду? – недоуменно вопрошает удивленное новым поворотом дела Правосудие.
– Водопроводную. Какую еще. Когда мы проводили воду и скидывались по три рубля, она отказалась. Я ее спрашиваю: «Почему ты не даешь три рубля?» А она мне говорит: «Мне не надо. Мне воду муж со двора носит».
– Ложь это! – вспыхивает Мудренова. – Я дала за воду. Это когда ее муж…
– У меня нет мужа!
– Значит, любовник забил туалет, я отказалась давать на чистку. Он забил, пусть он п пробивает. А я вообще целый день на работе и этим туалетом не пользуюсь.
– И твой сынуля тоже?!
– А что мой сынуля?!
– Он что, тоже на работу ходит? Или еще в штаны делает?
– Не тронь ребенка, стерва!
– Мудренова! – взрывается Председатель.
– Что Мудренова! Вы что, не видите, как она над нами издевается? Плетет черт знает что, а варенье испорчено! Сейчас за рубль пятьдесят клубнику уже не купишь. Она стоит хорошие два пятьдесят, если не больше.
Магнитофон недовольно шуршит, послушно записывая драматическую паузу.
– Симакова, я уже устал. Вы налили Мудреновой керосин в варенье?
– Нет, я ей дуста насыпала.
– Вы, я спрашиваю, налили Мудреновой керосин в варенье?
– Ничего я ей не наливала. Она сама себе налила.
– Чтоб у тебя язык отсох!
– У тебя отсохнет раньше!
– Женщины! Это когда-нибудь кончится?! Как вы мне все уже надое…
Пленка не выдерживает благородного гнева Председателя и обрывается, прерывая для истории слушание процесса века. Дальнейшая часть его проходит за закрытыми для прессы дверьми при выключенном микрофоне, что не позволяет судить о прениях сторон. Новое включение зала суда бесстрастно фиксирует терпеливый голос Наума Борисовича:
– Симакова, так как насчет варенья?
– Я не на-ли-ва-ла. Пусть докажет.
Рассудительное правосудие:
– Варенье было испорчено после вашего конфликта с Мудреновой. Значит, подозрение падает на вас.
– У нее еще был конфликт с Бжезицкой. Может, она налила?
Правосудие:
– Какой еще конфликт?
– Она в свое дежурство и коридоре подметала и взяла веник Бжезникой.
– Мой был поломан, – неожиданно робко подает голос Мудренова.
Властный голос Председателя:
– Давайте не будем отвлекаться. Эту жалобу мы разбирали полгода назад.
– Но вы же ничего не решили. А может, Бжезицкая сейчас ей и отомстила.
– Она неделю, как в больнице, – парирует Мудренова.
– Не она, так другая. У тебя со всеми конфликты.
– Ты – ангел!
– Я с румынами не спала!
– Женщины! Я закрываю заседание и передаю дело в товарищеский суд:
– Правильно, Наум Борисович, я этого только и хочу. Варенье стоит денег.
– Хоть в центральную прачечную! У суда нет других дел. Мудренова угрожающе:
– Вас оштрафуют – и дело с концом.
– Разбежались. Мне ваш товарищеский суд до одного места. Я туда даже не приду.
Второй вердикт Правосудия:
– Последний раз спрашиваю: пли решаем вопрос миром, пли я передаю дело в товарищеский суд?
Мудренова примирительно:
– Я согласна. Пусть вернет деньги.
– Ин-хулым! Ты по-французски понимаешь?
Пленка заканчивается, не выдерживая такое неуважение к закону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33