- Да.
Шекспир полистал тетрадь еще немного, потом отложил ее и вынул кожаную папку. В ней лежали большие листы, сшитые в тетрадь. Он быстро перелистал их. Почерк был другой - быстрый и резкий.
- Что значит молодость, - сказал Шекспир. - Да, мне было тогда... Гроу, вам сколько сейчас?
- Двадцать четыре, - ответил он.
Шекспир ничего не ответил, только взглянул на него с долгой улыбкой и кивнул головой. Затем вынули еще несколько папок, просмотрели их и все сложили обратно.
- Вот все, - повторил он.
- Хорошо, - решил Бербедж, - закрывай и давай мне. И больше у тебя ничего нет?
- Нет!
Бербедж деловито сложил все опять в сундук, потом помолчал, подумал и сказал:
- Вот что, Виль, - он назвал его не "Билл", как всегда, а ласково и мягко - "Виль", - очевидно, по очень, очень их личному и старому счету. - Ты сам... - Он все-таки осекся.
- Ну-ну? - подстегнул его Шекспир.
- Я хотел сказать, - путаясь, хмурясь и краснея, сказал Бербедж, - нет ли у тебя тут и писем, которые ты бы не хотел сохранять?
- Ага, - серьезно кивнул головой Шекспир, - ты хочешь сказать, что в таком случае уже пора!
Наступило неловкое молчание. Харт вдруг выдвинулся и встал около дяди, словно защищая его. Шекспир мельком взглянул на него и отвел глаза.
- Я... - начал Бербедж.
- Конечно, - очень серьезно согласился Шекспир, - конечно, конечно, Ричард, но, кроме заемных писем, у меня ничего уже не осталось.
- А то письмо тут? - спросил Ричард.
- Здесь. В самом низу. Достаньте его, Гроу. Оно в кожаной папке.
Гроу достал папку. Шекспир открыл ее, посмотрел, захлопнул и положил рядом с собой.
- Что же будем с ним делать? - спросил он.
Бербедж пожал плечами.
- Нет, в самом деле - что?
- Мне его во всяком случае не надо, - ответил Бербедж. - Хотя оно и королевское и всемилостивое, но в книге его не поместишь.
- Да, всемилостивое, всемилостивое, - покачал головой Шекспир. - Что оно всемилостивое - с этим уж никак не поспоришь. Но что же с ним все-таки делать?
- Отдай доктору, - сказал Бербедж.
- Да? И ты думаешь, оно его обрадует? - спросил Шекспир и усмехнулся. Виллиам, - обратился он к племяннику, - ты слышал о том, что твой дядя беседовал с королем? Ну и что тебе говорили об этом? О чем шла у них беседа?
Виллиам Харт, плотный, румяный парень лет шестнадцати, еще сохранивший мальчишескую припухлость губ и багровый румянец, стоял возле ящика и не отрываясь смотрел на дядю. Когда Шекспир окликнул его, он замешкался, хотел, кажется, что-то сказать, но взглянул на Гроу и осекся.
- Ну, это же все знают, Виль, - мягко остерег от чего-то больного Бербедж, - не надо, а?
Но Шекспир как будто и не слышал.
- Ты, конечно, не раз слыхал, что Шекспиры пользуются особым покровительством короны, что его величество оказал всему семейству величайшую честь, милостиво беседуя на глазах всего двора с его старейшим членом в течение часа. Так?
- Но правда, Виллиам... - снова начал Бербедж, подходя.
Больной посмотрел на него и продолжал:
- Так об этом написали бы в придворной хронике. Кроме того, Виллиам, тебе, верно, говорили, что у твоего дяди хранится в бумагах всемилостивейший королевский рескрипт, а в нем... ну, впрочем, что в нем, этого никто не знает. Говорят всякое, а дядя скуп и скрытен, как старый жид, умирает, а делиться тайной все равно не хочет. Думает все с собой, забрать. Так вот, дорогой, это письмо! Оно лежит тут, - Шекспир похлопал по папке, - и на тот свет я его, верно, не захвачу, здесь оставлю. Только, дорогой мой, это не королевское письмо, а всего-навсего записка графа Пембрука с предписанием явиться в назначенный день и час. Это было через неделю после того, как мы сыграли перед их величествами "Макбета". В точно назначенное время я явился. Король принял меня... ты слушай, слушай, Ричард, ты ведь этого ничего не знаешь.
Больной все больше и больше приподнимался с подушек, которыми он был обложен. Глаза его горели сухо и недобро. Он, кажется, начал задыхаться, потому что провел ладонью по груди, и Гроу заметил, что пальцы дрожат. Заметил это и Бербедж. Он подошел к креслу и решительно сказал:
- Довольно, Виллиам, иди ложись! Вон на тебе уже лица нет. В рукописях я теперь сам разберусь.
- Так вот, его величеству понравилась пьеса, продолжал больной, и что-то странное дрожало в его голосе. - Он только что вернулся с прогулки и был в отличном настроении. "Это политическая пьеса, сказал король, англичане не привыкли к таким. Она очень своевременна. Английский народ мало думает о природе и происхождении королевской власти. Он все надеется на парламент. Но что такое парламент без короля?! Вот в Голландии, Швейцарии и Граубунде нет монарха и поэтому там не парламент, а совет и собрание. Эти неразумные должны цепляться за королевскую власть, как за свое спасение!" Это король уж, разумеется, не мне сказал, а графу Пембруку. Тот стоял рядом и слушал. И, как человек находчивый, сразу же подхватил: "Я бы хотел, чтобы эти неразумные слышали ваши слова, государь. Они совершенно не понимают этого". Тогда король сказал: "Так я их просто повешу, вот и все!" Потом повернулся к графу. "Я монарх, милорд, сказал он, - монарх, а "монос" - это значит один и един. А единое - совершенство всех вещей. Един только Бог на небе да король на земле. А парламент - это множественность, то есть чернь. Вот ведь как все просто, а на этом стоит все". Потом опять повернулся ко мне. "Я не хотел бы, сэр, - сказал он, чтобы вы когда бы то ни было касались того, что связано с таинственной областью авторитета Единого. Это недопустимо для подданного и смертный грех для христианина. В "Макбете" вы, правда, подошли к этой черте, но не перешли ее. Я ценю это. Вы исправно ходите в церковь, сэр?" Я ответил, что каждую субботу. "Я так и думал, ответил король, - потому что атеист не может быть хорошим писателем". Я сказал: "Спасибо, ваше величество". - "Да, да, - сказал король, - я это сразу понял, как только увидел ваших ведьм. В ведьм истинному христианину необходимо верить так же твердо, как церковь верит в князя тьмы - дьявола. Однако вы допускаете ряд ошибок". Тут король замолк, а я нижайше осмелился спросить: "Каких же именно, ваше величество?" - "У шотландских ведьм, ответил король, - нет бород, это вы их спутали с немецкими. И поют они у вас не то. Как достоверно выяснено на больших процессах, ведьмы в этих случаях читают "Отче наш" навыворот; ну и еще вы допустили ряд подобных же ляпсусов, - их надо выправить, чтоб не вызвать осуждение сведущих людей. Мой библиотекарь подыщет вам соответствующую литературу. Я тоже много лет занимаюсь этими вопросами и если увижу в ваших дальнейших произведениях какое-нибудь отклонение от истины, то всегда приму меры, чтоб поправить их". Я, конечно, поблагодарил его величество за указания, а умный граф Пембрук воздел руки и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42