Я собирался провести праздники в Ласе, воспользовавшись суматохой, вызванной сигарронами, чтобы иметь возможность залезть в дома и порыскать в них; а также весельем, что царит на подобных праздниках, чтобы поторговать тут и там; а еще кутерьмой, что их сопровождает, чтобы где-то что-то прикупить и таким образом лишний раз показать, если в этом есть необходимость, что я занимаюсь торговым делом. Я собирался сделать это до того, как вновь отправиться в Шавиш, где я обычно избавляюсь от самого опасного для меня товара: сала и жира моих жертв, из которого в соседней стране изготавливают мыло, а также лекарственные отвары и мази, которыми, могу поклясться, сам бы я никогда не согласился пользоваться. Настолько мне в конце концов стал неприятен их запах, запах человечьего жира, который я извлекал из еще теплого тела; тела, что всего несколько минут назад утолило мои печали и, вполне возможно, смягчило свои собственные, ибо мне до сих пор так и не удалось разобраться, действительно ли наслаждение и боль так далеки друг от друга, как это принято утверждать, правда ли, что пение слепого щегла столь печально или же оно затуманено странным счастьем, которое можно воспринять, лишь когда ты слушаешь пение издалека и тебе неведомо, при каких обстоятельствах оно появилось на свет, откуда, словно по волшебству, возникает.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что эти три моих земляка упорно и осторожно следовали за мной по пятам: с такой точностью они сумели воспроизвести все мои шаги, описывая их с удивительными подробностями. Подозреваю, и даже убежден, что они говорили со слов Барбары, младшей сестры Мануэлы, самой красивой и смелой из сестер. Той самой, которая внушает мне мысли о том, что есть семьи, отмеченные благодатью Божьей. Именно ей удалось одну за другой собрать все части одежды своих старших сестер, именно она лучше всех сумела воспроизвести мою историю. Я так и не понял, ненавидела она меня или же ждала от меня того, что я стал давать Мануэле, узнав, что она живет безутешной вдовушкой, а ведь тогда она едва успела разойтись с Паскуалем Мерельо Мерельо Н., и тут-то я и предстал перед ней, готовый ее утешить.
Мануэла была красива, одинока, и я желал ей только хорошего; ей и Петрониле, ее дочери. Они вдвоем жили в Ребордечао, у подножия горы Сан Мамеде, в деревеньке, что приютилась на крутом склоне, расположенном таким образом, что солнце согревает его в те редкие дни, когда холодной зимней порой его лучам удается пробиться сквозь густую пелену облаков или когда — весьма редко — тучи рассеиваются или не доходят до высокогорных мест, окружающих лагуну. Я часто бывал там.
Все началось с того, что иногда летними ночами, когда я останавливался в Ребордечао, я ночевал у Мануэлы. Обычно я приходил с наступлением сумерек, почти под покровом ночи и тут же начинал ее обхаживать. Так, без особых усилий я бесплатно получал удовольствие и постель, а также обильный ужин, что служило поводом поразмышлять о выгоде, которую эта едва начавшаяся связь сулила мне в будущем, представлявшемся вовсе не таким уж далеким.
Мне не составило большого труда добиться ее расположения и побороть ее более чем слабое сопротивление. Она всегда была в высшей степени расположена к наслаждению. Мне же помогали мое обычное красноречие и привлекательная внешность. Это были счастливые и щедрые дни. Все это время я весьма часто ездил в Шавиш и обратно. О, сколько мне тогда удалось заполучить человечьего жира и сколько несказанного блаженства подарили мне те дни! Казалось, жертвы и возлюбленные прямо сами шли мне в руки, готовые расстаться с жизнью. Однако я так и не понял, привлекало ли их мое поведение или же какой-то удивительный ветерок слетал с гор и очаровывал их, толкая в мои преступные объятия. И Мануэла тоже почувствовала влечение ко мне, возможно, подгоняемая этим самым ветром; я сам ощущал лишь его последствия, для меня весьма приятные. Однако отличие в этом случае состояло в том, что я почувствовал сильное влечение к Мануэле. А между тем ее сестры, тоже настоящие красавицы, наблюдали за нами; не знаю уж, с завистью или с подозрительностью, подействовал ли на них ветерок или же они почуяли что-то недоброе.
Мануэла была немного старше меня, лет на семь, и, если правда, что я в какой-то степени был влюблен в старшую из сестер, не менее верно и то, что я никоим образом не должен был слишком увлекаться ею, вступая на тот путь, что привел меня сюда. Ибо именно ее история, равно как и истории всех ее сестер, Барбары в том числе, привела меня сюда. Обо всех предыдущих историях никто бы и не вспомнил. А об этой не забыли, поскольку сестер было много. И все — такие красавицы.
Мануэла была весьма честолюбива, и это делало ее похожей на меня до такой степени, что я даже подумал, что нашел в ней так нужную мне родственную душу, одинокую волчицу, что могла бы сопровождать меня в странствиях. Поэтому-то я и попытался привязать ее к себе. И сам привязаться к ней той странной связью, которую некоторые считают возможным называть любовью. Но я ошибся. Она использовала меня в своих целях. Каким бы странным это ни показалось, она использовала меня. Она с самого начала решила использовать меня как средство выбраться из той западни, что уготовило ей ее происхождение. Из той западни, в которой она жила вместе со своими сестрами, первой поняв, в чем дело. Она поняла это первая, но не единственная. Думаю, что Барбара, младшая из сестер, тоже знала об этом с самого детства. Я хочу сказать, что она тоже почти с самого своего рождения понимала, что ее существование — это западня, подстроенная ей судьбой. И что я тот, кого эта судьба предоставила им, чтобы они могли выбраться из ловушки. Она поняла это одновременно с Мануэлей. Не могу объяснить, откуда я это знаю. Но я это знаю. Я начал отдавать себе в этом отчет, когда уже было слишком поздно, чтобы что-то исправить; я уже впустил Мануэлу в свою жизнь и в свои привычки, и мне не оставалось ничего иного, как убить ее. А потом мне пришлось впустить в свои мечты Барбару.
Случайные ночи, когда мы с Мануэлей мимолетно предавались наслаждению в начале нашей связи, вскоре стали переходить в более длительные свидания, а наши отношения постепенно крепли. В конце концов Мануэла сделалась мне необходима и даже время от времени стала сопровождать меня в моих странствиях бродячего торговца, тех самых странствиях, которые, возможно благодаря ей, я уже осмеливался называть коммерческими. Именно она первая стала их так называть, поначалу, как мне показалось, непреднамеренно и робко делая ударение на этом слове, слегка раскатывая букву «р». Будто бы ей доставляло удовольствие употребление этого слова и произношение буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Стороннему наблюдателю могло показаться, что эти три моих земляка упорно и осторожно следовали за мной по пятам: с такой точностью они сумели воспроизвести все мои шаги, описывая их с удивительными подробностями. Подозреваю, и даже убежден, что они говорили со слов Барбары, младшей сестры Мануэлы, самой красивой и смелой из сестер. Той самой, которая внушает мне мысли о том, что есть семьи, отмеченные благодатью Божьей. Именно ей удалось одну за другой собрать все части одежды своих старших сестер, именно она лучше всех сумела воспроизвести мою историю. Я так и не понял, ненавидела она меня или же ждала от меня того, что я стал давать Мануэле, узнав, что она живет безутешной вдовушкой, а ведь тогда она едва успела разойтись с Паскуалем Мерельо Мерельо Н., и тут-то я и предстал перед ней, готовый ее утешить.
Мануэла была красива, одинока, и я желал ей только хорошего; ей и Петрониле, ее дочери. Они вдвоем жили в Ребордечао, у подножия горы Сан Мамеде, в деревеньке, что приютилась на крутом склоне, расположенном таким образом, что солнце согревает его в те редкие дни, когда холодной зимней порой его лучам удается пробиться сквозь густую пелену облаков или когда — весьма редко — тучи рассеиваются или не доходят до высокогорных мест, окружающих лагуну. Я часто бывал там.
Все началось с того, что иногда летними ночами, когда я останавливался в Ребордечао, я ночевал у Мануэлы. Обычно я приходил с наступлением сумерек, почти под покровом ночи и тут же начинал ее обхаживать. Так, без особых усилий я бесплатно получал удовольствие и постель, а также обильный ужин, что служило поводом поразмышлять о выгоде, которую эта едва начавшаяся связь сулила мне в будущем, представлявшемся вовсе не таким уж далеким.
Мне не составило большого труда добиться ее расположения и побороть ее более чем слабое сопротивление. Она всегда была в высшей степени расположена к наслаждению. Мне же помогали мое обычное красноречие и привлекательная внешность. Это были счастливые и щедрые дни. Все это время я весьма часто ездил в Шавиш и обратно. О, сколько мне тогда удалось заполучить человечьего жира и сколько несказанного блаженства подарили мне те дни! Казалось, жертвы и возлюбленные прямо сами шли мне в руки, готовые расстаться с жизнью. Однако я так и не понял, привлекало ли их мое поведение или же какой-то удивительный ветерок слетал с гор и очаровывал их, толкая в мои преступные объятия. И Мануэла тоже почувствовала влечение ко мне, возможно, подгоняемая этим самым ветром; я сам ощущал лишь его последствия, для меня весьма приятные. Однако отличие в этом случае состояло в том, что я почувствовал сильное влечение к Мануэле. А между тем ее сестры, тоже настоящие красавицы, наблюдали за нами; не знаю уж, с завистью или с подозрительностью, подействовал ли на них ветерок или же они почуяли что-то недоброе.
Мануэла была немного старше меня, лет на семь, и, если правда, что я в какой-то степени был влюблен в старшую из сестер, не менее верно и то, что я никоим образом не должен был слишком увлекаться ею, вступая на тот путь, что привел меня сюда. Ибо именно ее история, равно как и истории всех ее сестер, Барбары в том числе, привела меня сюда. Обо всех предыдущих историях никто бы и не вспомнил. А об этой не забыли, поскольку сестер было много. И все — такие красавицы.
Мануэла была весьма честолюбива, и это делало ее похожей на меня до такой степени, что я даже подумал, что нашел в ней так нужную мне родственную душу, одинокую волчицу, что могла бы сопровождать меня в странствиях. Поэтому-то я и попытался привязать ее к себе. И сам привязаться к ней той странной связью, которую некоторые считают возможным называть любовью. Но я ошибся. Она использовала меня в своих целях. Каким бы странным это ни показалось, она использовала меня. Она с самого начала решила использовать меня как средство выбраться из той западни, что уготовило ей ее происхождение. Из той западни, в которой она жила вместе со своими сестрами, первой поняв, в чем дело. Она поняла это первая, но не единственная. Думаю, что Барбара, младшая из сестер, тоже знала об этом с самого детства. Я хочу сказать, что она тоже почти с самого своего рождения понимала, что ее существование — это западня, подстроенная ей судьбой. И что я тот, кого эта судьба предоставила им, чтобы они могли выбраться из ловушки. Она поняла это одновременно с Мануэлей. Не могу объяснить, откуда я это знаю. Но я это знаю. Я начал отдавать себе в этом отчет, когда уже было слишком поздно, чтобы что-то исправить; я уже впустил Мануэлу в свою жизнь и в свои привычки, и мне не оставалось ничего иного, как убить ее. А потом мне пришлось впустить в свои мечты Барбару.
Случайные ночи, когда мы с Мануэлей мимолетно предавались наслаждению в начале нашей связи, вскоре стали переходить в более длительные свидания, а наши отношения постепенно крепли. В конце концов Мануэла сделалась мне необходима и даже время от времени стала сопровождать меня в моих странствиях бродячего торговца, тех самых странствиях, которые, возможно благодаря ей, я уже осмеливался называть коммерческими. Именно она первая стала их так называть, поначалу, как мне показалось, непреднамеренно и робко делая ударение на этом слове, слегка раскатывая букву «р». Будто бы ей доставляло удовольствие употребление этого слова и произношение буквы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37