феминистские значки, серьги в носу — для женщин; а также прическа «мини-крысиный хвостик», ныне почти исчезнувшая, — для обоих полов.
«Сааб» не заводится. Он чередует туберкулезное отхаркивание с чихом озадаченного кролика, производя впечатление одержимого дьяволом ребенка, который корчится в судорогах и выплевывает с кашлем маленькие кусочки гамбургера. Постоялец мотеля, расположенного у самой автостоянки бара «У Ларри», орет нам из заднего окошка: «Уебывайте отсюда», но его злоба не сумеет испортить нам эту чудесную ночь в пустыне. Впереди долгая прогулка до дома пешком. Спокойный прохладный воздух обтекает мое лицо, словно сухой фарфоровый ил; непомерно крутобокие горы сейчас янтарного цвета, как подводные снимки корабля «Андреа Дориа». Воздух до того чист, что перспектива искажена; горы так и норовят врезать мне по лицу. Крохотульки-огоньки, вылитые фотовспышки, мигают на сторожевых пальмах 111 -го хайвея. Их кроны шелестят, пропуская свежий воздух для несметного числа дремлющих в листве птичек, крыс и усиков бугенвиллей.
Мы заглядываем в витрины, навязывающие флюоресцентные купальники, электронные записные книжки, жуткие абстрактные картины, на которых, похоже, изображены жертвы автокатастроф, обсыпанные блестками. Я вижу шляпы, драгоценности, туфли — прелестные шмотки, умоляющие обратить на них внимание, как ребенок, не желающий ложиться спать. Хочется распороть себе живот, вырвать глаза и запихнуть все эти красоты в себя. Ох, Земля.
— Сейчас мы похожи: во-первых, на близнецов-идиотов, торгующих подержанными машинами в Индиане, — говорит Дег, намекая на наши суперклевые, голубые-какяйца-дрозда боб-хоуповские куртки «Гольф классик» и белые панамы, — во-вторых, на пару бродяг— с нечестивыми и кровожадными намерениями в сердцах. На твой выбор.
— А я так думаю, Дег, что мы на шлемазлов похожи.
Хайвей 111 (известный также под именем «Палм-каньон-драйв») — главная городская «тропа развлечений», но сегодня он на удивление пустынен. В «фольксвагенах» с высоким задом туда-сюда бесцельно разъезжают несколько амбисексуальных блондинок из округа Оранж; фланируют бритоголовые морские пехотинцы в помятых «эль каминос»; лихачи визжат тормозами, но никогда не останавливаются. В городе сохраняется автомобильный тип культуры, и оживленными вечерами чувствуешь себя, цитируя удачную формулировку Дега, «как в забегаловке „Дейтона“ — пышные сиськи, ассортимент: бургер и шей к, ребята в суперботинках и асбестовых куртках, хрустящие жареной картошкой „Крематорий“, кабинки из оранжевого винила, имеющие форму классической черно-белой автопокрышки „Джи-Ти“.
Завернув за угол, мы идем дальше.
— Вообрази, Эндрю: сорок восемь часов назад малютка Дег был еще в Неваде, — продолжает он, усаживаясь на капот зеленого, убийственно дорогого гоночного «астонмартина» со съемным верхом и закуривая сигарету с фильтром. — Можешь вообразить?
Теперь мы в стороне от главней магистрали, на неосвещенной боковой улочке, где так глупо припарковано дорогостоящее «кресло» Дега. Задняя часть «астон-мартина» завалена картонными коробками с бумагами, одеждой, всяким хламом — просто мусорное ведро бухгалтера. Такое впечатление, что хозяин планирует скоропалительный побег из города. Для нашей дыры очень даже вероятная версия.
— Ночевал я в маленьком мотеле «семейное предприятие», в какой-то глухомани. Стены обшиты сосновыми сучковатыми панелями, лампы из пятидесятых, на стенах эстампы с оленями…
— Дег, слезь с машины. Что-то мне тут неуютно.
— …и пахло розовым гостиничным мылом — знаешь, малюсенькие такие брусочки. Боже, как я обожаю этот запах. Такой мимолетный.
Я в ужасе: Дег прожигает огненным цветком своей сигареты дырки в крыше машины.
— Дег! Что ты делаешь, прекрати! Опять за старое?!
— Эндрю, говори по-ти-ше. Будь так добр. Куда девалась твоя крутизна?
— Дег, с меня хватит. Я ухожу.
Я отступаю на несколько шагов. Дег, как я уже говорил, вандал. Я безуспешно пытаюсь понять его поведение; то, что на прошлой неделе он поцарапал «катласс-сюприм»,, было лишь одним-единственным звеном в длинной цепи сходных событий. Похоже, он нападает исключительно на те автомобили, у которых на бамперах отвратительные (с его точки зрения) наклейки. Естественно, осмотрев заднюю часть машины, я обнаруживаю наклейку: «СПРОСИТЕ, КАК ДЕЛИШКИ У МОИХ ВНУЧАТ».
— Вернись, Палмер. Я заканчиваю. Через секунду. Кроме того, я хотел открыть тебе одну тайну.
Я останавливаюсь.
— Тайна касается моего будущего, — произносит он. Плюнув на здравый смысл, я возвращаюсь.
— Дег, прожигать дырки… ну просто идиотизм какой-то.
— Успокойся, парень. Это считается мелким хулиганством. Статья 594 уголовного кодекса штата Калифорния. Просто дадут по рукам. Да никто и не видит.
Он стряхивает небольшую щепотку пепла с краев отверстия, оставленного сигаретой.
— Я хочу открыть гостиницу на полуострове Баха-Калифорниа. И если не ошибаюсь — я ближе к этому, чем ты думаешь.
— Что?
— Вот чем я хочу заниматься в будущем. Открыть гостиницу.
— Отлично. Теперь пошли.
_ Нет, — он закуривает еще одну сигарету. — Сначала я тебе ее опишу.
— Только быстро.
— Я хочу открыть гостиницу в Сан-Фелипе. Баха имеет форму иголки, а Сан-Фелипе — на ее восточной стороне. Малюсенькая деревушка, вокруг одни пески, заброшенные урановые рудники да пеликаны. Открою маленькое такое заведение, только для друзей и чудаков, а в обслугу наберу исключительно старух-мексиканок, офигительных красавцев-серфингистов и прихиппованных ребят и девушек, у которых от наркоты мозги стали как швейцарский сыр. В баре будет принято пришпиливать к стенам и потолку деньги и визитки, а единственным источником света будут десятиваттовые лампочки, скрытые за подвешенными к потолку скелетами кактусов. Вечерами мы будем стирать друг другу с носов цинковую мазь, пить коктейли с ромом и рассказывать истории. Кто расскажет хорошо, может за постой не платить. В туалет тебя не пустят, пока не напишешь фломастером на стене что-нибудь смешное. И все комнаты будут обшиты сучковатыми сосновыми панелями, а в качестве сувенира каждому достанется маленький кусочек мыла.
Должен признаться, на словах гостиница Дега была хоть куда, но мне все же хотелось уйти.
— Прекрасно, Дег. В смысле, идея у тебя прекрасная, это без дураков, только давай смотаемся отсюда, ладно?
— Да, наверно. Я… — Он смотрит на то место, где прожигал дырку, пока я отвернулся. — Уя…
— Что случилось?
— О черт!
Алый уголек сигареты упал внутрь, в коробку с бумагами и прочим хламом. Дег соскакивает с машины, и мы оба завороженно смотрим, как маленький жаркий язычок проедает себе дорогу через пачку газет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
«Сааб» не заводится. Он чередует туберкулезное отхаркивание с чихом озадаченного кролика, производя впечатление одержимого дьяволом ребенка, который корчится в судорогах и выплевывает с кашлем маленькие кусочки гамбургера. Постоялец мотеля, расположенного у самой автостоянки бара «У Ларри», орет нам из заднего окошка: «Уебывайте отсюда», но его злоба не сумеет испортить нам эту чудесную ночь в пустыне. Впереди долгая прогулка до дома пешком. Спокойный прохладный воздух обтекает мое лицо, словно сухой фарфоровый ил; непомерно крутобокие горы сейчас янтарного цвета, как подводные снимки корабля «Андреа Дориа». Воздух до того чист, что перспектива искажена; горы так и норовят врезать мне по лицу. Крохотульки-огоньки, вылитые фотовспышки, мигают на сторожевых пальмах 111 -го хайвея. Их кроны шелестят, пропуская свежий воздух для несметного числа дремлющих в листве птичек, крыс и усиков бугенвиллей.
Мы заглядываем в витрины, навязывающие флюоресцентные купальники, электронные записные книжки, жуткие абстрактные картины, на которых, похоже, изображены жертвы автокатастроф, обсыпанные блестками. Я вижу шляпы, драгоценности, туфли — прелестные шмотки, умоляющие обратить на них внимание, как ребенок, не желающий ложиться спать. Хочется распороть себе живот, вырвать глаза и запихнуть все эти красоты в себя. Ох, Земля.
— Сейчас мы похожи: во-первых, на близнецов-идиотов, торгующих подержанными машинами в Индиане, — говорит Дег, намекая на наши суперклевые, голубые-какяйца-дрозда боб-хоуповские куртки «Гольф классик» и белые панамы, — во-вторых, на пару бродяг— с нечестивыми и кровожадными намерениями в сердцах. На твой выбор.
— А я так думаю, Дег, что мы на шлемазлов похожи.
Хайвей 111 (известный также под именем «Палм-каньон-драйв») — главная городская «тропа развлечений», но сегодня он на удивление пустынен. В «фольксвагенах» с высоким задом туда-сюда бесцельно разъезжают несколько амбисексуальных блондинок из округа Оранж; фланируют бритоголовые морские пехотинцы в помятых «эль каминос»; лихачи визжат тормозами, но никогда не останавливаются. В городе сохраняется автомобильный тип культуры, и оживленными вечерами чувствуешь себя, цитируя удачную формулировку Дега, «как в забегаловке „Дейтона“ — пышные сиськи, ассортимент: бургер и шей к, ребята в суперботинках и асбестовых куртках, хрустящие жареной картошкой „Крематорий“, кабинки из оранжевого винила, имеющие форму классической черно-белой автопокрышки „Джи-Ти“.
Завернув за угол, мы идем дальше.
— Вообрази, Эндрю: сорок восемь часов назад малютка Дег был еще в Неваде, — продолжает он, усаживаясь на капот зеленого, убийственно дорогого гоночного «астонмартина» со съемным верхом и закуривая сигарету с фильтром. — Можешь вообразить?
Теперь мы в стороне от главней магистрали, на неосвещенной боковой улочке, где так глупо припарковано дорогостоящее «кресло» Дега. Задняя часть «астон-мартина» завалена картонными коробками с бумагами, одеждой, всяким хламом — просто мусорное ведро бухгалтера. Такое впечатление, что хозяин планирует скоропалительный побег из города. Для нашей дыры очень даже вероятная версия.
— Ночевал я в маленьком мотеле «семейное предприятие», в какой-то глухомани. Стены обшиты сосновыми сучковатыми панелями, лампы из пятидесятых, на стенах эстампы с оленями…
— Дег, слезь с машины. Что-то мне тут неуютно.
— …и пахло розовым гостиничным мылом — знаешь, малюсенькие такие брусочки. Боже, как я обожаю этот запах. Такой мимолетный.
Я в ужасе: Дег прожигает огненным цветком своей сигареты дырки в крыше машины.
— Дег! Что ты делаешь, прекрати! Опять за старое?!
— Эндрю, говори по-ти-ше. Будь так добр. Куда девалась твоя крутизна?
— Дег, с меня хватит. Я ухожу.
Я отступаю на несколько шагов. Дег, как я уже говорил, вандал. Я безуспешно пытаюсь понять его поведение; то, что на прошлой неделе он поцарапал «катласс-сюприм»,, было лишь одним-единственным звеном в длинной цепи сходных событий. Похоже, он нападает исключительно на те автомобили, у которых на бамперах отвратительные (с его точки зрения) наклейки. Естественно, осмотрев заднюю часть машины, я обнаруживаю наклейку: «СПРОСИТЕ, КАК ДЕЛИШКИ У МОИХ ВНУЧАТ».
— Вернись, Палмер. Я заканчиваю. Через секунду. Кроме того, я хотел открыть тебе одну тайну.
Я останавливаюсь.
— Тайна касается моего будущего, — произносит он. Плюнув на здравый смысл, я возвращаюсь.
— Дег, прожигать дырки… ну просто идиотизм какой-то.
— Успокойся, парень. Это считается мелким хулиганством. Статья 594 уголовного кодекса штата Калифорния. Просто дадут по рукам. Да никто и не видит.
Он стряхивает небольшую щепотку пепла с краев отверстия, оставленного сигаретой.
— Я хочу открыть гостиницу на полуострове Баха-Калифорниа. И если не ошибаюсь — я ближе к этому, чем ты думаешь.
— Что?
— Вот чем я хочу заниматься в будущем. Открыть гостиницу.
— Отлично. Теперь пошли.
_ Нет, — он закуривает еще одну сигарету. — Сначала я тебе ее опишу.
— Только быстро.
— Я хочу открыть гостиницу в Сан-Фелипе. Баха имеет форму иголки, а Сан-Фелипе — на ее восточной стороне. Малюсенькая деревушка, вокруг одни пески, заброшенные урановые рудники да пеликаны. Открою маленькое такое заведение, только для друзей и чудаков, а в обслугу наберу исключительно старух-мексиканок, офигительных красавцев-серфингистов и прихиппованных ребят и девушек, у которых от наркоты мозги стали как швейцарский сыр. В баре будет принято пришпиливать к стенам и потолку деньги и визитки, а единственным источником света будут десятиваттовые лампочки, скрытые за подвешенными к потолку скелетами кактусов. Вечерами мы будем стирать друг другу с носов цинковую мазь, пить коктейли с ромом и рассказывать истории. Кто расскажет хорошо, может за постой не платить. В туалет тебя не пустят, пока не напишешь фломастером на стене что-нибудь смешное. И все комнаты будут обшиты сучковатыми сосновыми панелями, а в качестве сувенира каждому достанется маленький кусочек мыла.
Должен признаться, на словах гостиница Дега была хоть куда, но мне все же хотелось уйти.
— Прекрасно, Дег. В смысле, идея у тебя прекрасная, это без дураков, только давай смотаемся отсюда, ладно?
— Да, наверно. Я… — Он смотрит на то место, где прожигал дырку, пока я отвернулся. — Уя…
— Что случилось?
— О черт!
Алый уголек сигареты упал внутрь, в коробку с бумагами и прочим хламом. Дег соскакивает с машины, и мы оба завороженно смотрим, как маленький жаркий язычок проедает себе дорогу через пачку газет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51