На перроне покачивается подвыпивший человек. По теории вероятности это швед. Марианна засыпает. Я закрываю окно и тоже засыпаю.
109)
Меня разбудил проводник, который пришел проверить наши билеты. Мы подъезжаем к Стокгольму. Марианна потягивается и говорит, что она подумала над моими словами, но не видит смысла отказываться от своего мнения. Она по-прежнему считает, что она не обязана приводить точные обоснования при всякой просьбе. Это вопрос ощущений, говорит она. Иногда человек просто не может выразить что-то словами, но прекрасно знает, что должно быть именно так, а не иначе, и она спрашивает, понимаю ли я ее. Я сказал, что понимаю, но я солгал.
Раннее утро, еще не рассвело. Со всех сторон светят прожекторы, они слепят нам глаза и бессмысленно освещают пространство. Разглядеть что-нибудь из окна невозможно, слишком больно глазам. По-моему, это глупость, но Марианна говорит, что она понимает мотивы шведов. В темноте она всегда чувствует себя незащищенной, говорит она.
Наконец поезд останавливается, и мы выходим. Семеним по не слишком приветливому стокгольмскому вокзалу.
110)
Мы обнаруживаем, что в течение ночи наш поезд стал значительно длиннее. Нам это приятно. Мы были частью целого, которое оказалось больше, чем мы думали.
111)
Я должен сфотографировать Марианну, которая, вытянув губы трубочкой, стоит у фонтана. После этого мы долго целуемся. Потом Марианна захотела идти дальше. Ей кажется, что в Стокгольме у всех людей испуганный вид. Она показывает на идущую мимо женщину, которая явно чем-то напугана. Марианна говорит, что, если мы сейчас уедем, нас даже никто и не вспомнит. Я говорю, что если ей хочется оказаться в таком месте, где о ней будут думать, то лучше всего сразу вернуться домой. Но оказывается, что она совсем не это имела в виду. И она говорит, что мужчинам недоступен подобный ход мысли. Иногда, говорит она, человек чувствует себя нужным и желанным там, где он никогда не был раньше. Неужели я никогда не испытывал такого чувства? Нет, не испытывал. Марианна говорит, что такое место ни с чем не спутаешь. Приедешь туда, и сразу ясно: вот, приехали. Но Стокгольм оказался не тем городом.
112)
Тихое утро в поезде. Вроде бы ничего особенного. Однако хорошо и тихо. Марианна снова читает. Я смотрю на нее. На ее пальцы, которые держат книгу. Длинные и тонкие. Думаю о ее постоянных причудах. Мне непонятно, то ли это она такая уж необыкновенная, то ли это я такой заурядный. Я понимаю, что не все у нас идет гладко, но не м°гу представить себе, как могло бы быть иначе.
Я спрашиваю у Марианны, дать ли ей леденец на палочке. Да, дать. И продолжает читать. Поднимает на меня глаза, только чтобы сказать спасибо. Она не замечает моего присутствия. Ее не интересуют мои мысли, не интересует, что поезд все время останавливается на каких-то маленьких станциях (людям, которые живут на маленьких станциях, тоже иногда нужно ездить на поезде, говорит она, когда я обращаю на это ее внимание).
Откуда у нее эти представления? — удивляюсь я. Похоже, они возникают у нее сами собой. Ниоткуда. Без всяких усилий с ее стороны. И на какую-то долю секунды я ловлю себя на том, что мне хочется быть таким же, как Марианна. Таким же свободным в своих мыслях.
Ты непредсказуема, говорю я ей. Все люди непредсказуемы, отвечает она. Только не я, возражаю я. Во всяком случае, не настолько, насколько она. Да, наверное, не настолько, соглашается Марианна.
113)
Пропущено в бумажном издании, после 112 сразу следует 114.
114)
Когда поезд останавливается в Персторпе, Марианна выглядывает из окна и говорит: эй, посмотри, какой странный дом! Я смотрю, но не вижу в нем ничего странного, и Марианна не спорит. Не пытается настоять на своем. Дом настолько обыкновенный, что с ее стороны смешно было бы спорить. Она даже не требует, чтобы я признал, что дом хотя бы немного странный (дом как дом, черт возьми).
После этого мы сидим и долго высматриваем дом, который нам обоим показался бы забавным. Наконец попадается такой дом. Мы обсуждаем его, смеемся, показываем на него пальцем, и Марианна придвигается поближе ко мне. Она обнимает меня и дует мне в ухо.
115)
С парома мы наблюдаем, как навстречу нам приближается Дания, и я глажу Марианну по спинке. Все будет иначе, как только мы переплывем через пролив, считаю я. Марианна говорит, что мои слова указывают на то, что некоторые отрезки нашего путешествия нравятся мне больше, чем другие, а ведь мы договорились, что нашей целью будет само путешествие. Да, я помню, но мне все равно кажется, что есть что-то в том, что мы оставили за спиной Норвегию и Швецию. Дания — это сразу что-то совсем новое. Переплыв через пролив, мы что-то оставили позади, говорю я. И еще говорю, что я имею право на свое мнение. Она качает головой. Ей кажется, что я слишком тенденциозен.
Как будто я отдаю предпочтение одной части природы в ущерб другой. Она говорит, что ей это напоминает апартеид по отношению к природе. Сейчас ты должна уступить, говорю я. Но она не уступает. И до самого Копенгагена мы молчим. Там мы вынуждены заговорить, потому что нужно решить, что делать дальше.
116)
Выйдя из здания Центрального вокзала, Марианна опускает чемоданы на землю и просит меня остановиться. Послюнив палец, она стирает у меня под ухом засохший крем для бритья. Перестань, прошу я. Меня раздражает, что прохожие смотрят, как она это делает (откуда им знать, что это случилось со мной в первый раз). Марианну это раздражает, и она с нескрываемой иронией просит прощения. Я говорю, что не желаю повторения чего-либо подобного. Она говорит, что больше никогда этого не сделает. Даже если я сам ее попрошу.
117)
Мы потеряли друг друга. Не знаю, как это случилось, но только вдруг Марианны рядом не оказалось. Я начинаю искать. Сперва на Центральном вокзале. Потом в городе. Но Копенгаген такой большой, а Марианна такая маленькая, что, пожалуй, не видать мне их обоих (Копенгагена я не видел, когда присел на лавочку отдохнуть, а вот Марианну — не вижу вовсе).
Вскоре после полуночи я нахожу ее на вокзале. Мы так боялись друг за друга. Мы обнимаемся, плачем, и никто из нас не упрекает другого. Однако мы стараемся вести себя как взрослые, здравомыслящие люди и говорим, что должны извлечь из случившегося урок. И решаем впредь, на все оставшееся время нашего путешествия, всегда точно обо всем заранее договариваться.
118)
Мы просыпаемся в номере гостиницы. Наши тела сплелись друг с другом, Марианна просит, чтобы я наблюдал, как она будет онанировать. Я не возражаю, к тому же это длится недолго.
119)
В Копенгагене с нами происходит нечто прекрасное. Может быть, самое прекрасное из всего, что мы пережили вдвоем. Из-за этого, собственно, все и написано.
Когда мы просыпаемся утром, наши тела сплетены, и с самого утра мы весь день проводим как добрые друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
109)
Меня разбудил проводник, который пришел проверить наши билеты. Мы подъезжаем к Стокгольму. Марианна потягивается и говорит, что она подумала над моими словами, но не видит смысла отказываться от своего мнения. Она по-прежнему считает, что она не обязана приводить точные обоснования при всякой просьбе. Это вопрос ощущений, говорит она. Иногда человек просто не может выразить что-то словами, но прекрасно знает, что должно быть именно так, а не иначе, и она спрашивает, понимаю ли я ее. Я сказал, что понимаю, но я солгал.
Раннее утро, еще не рассвело. Со всех сторон светят прожекторы, они слепят нам глаза и бессмысленно освещают пространство. Разглядеть что-нибудь из окна невозможно, слишком больно глазам. По-моему, это глупость, но Марианна говорит, что она понимает мотивы шведов. В темноте она всегда чувствует себя незащищенной, говорит она.
Наконец поезд останавливается, и мы выходим. Семеним по не слишком приветливому стокгольмскому вокзалу.
110)
Мы обнаруживаем, что в течение ночи наш поезд стал значительно длиннее. Нам это приятно. Мы были частью целого, которое оказалось больше, чем мы думали.
111)
Я должен сфотографировать Марианну, которая, вытянув губы трубочкой, стоит у фонтана. После этого мы долго целуемся. Потом Марианна захотела идти дальше. Ей кажется, что в Стокгольме у всех людей испуганный вид. Она показывает на идущую мимо женщину, которая явно чем-то напугана. Марианна говорит, что, если мы сейчас уедем, нас даже никто и не вспомнит. Я говорю, что если ей хочется оказаться в таком месте, где о ней будут думать, то лучше всего сразу вернуться домой. Но оказывается, что она совсем не это имела в виду. И она говорит, что мужчинам недоступен подобный ход мысли. Иногда, говорит она, человек чувствует себя нужным и желанным там, где он никогда не был раньше. Неужели я никогда не испытывал такого чувства? Нет, не испытывал. Марианна говорит, что такое место ни с чем не спутаешь. Приедешь туда, и сразу ясно: вот, приехали. Но Стокгольм оказался не тем городом.
112)
Тихое утро в поезде. Вроде бы ничего особенного. Однако хорошо и тихо. Марианна снова читает. Я смотрю на нее. На ее пальцы, которые держат книгу. Длинные и тонкие. Думаю о ее постоянных причудах. Мне непонятно, то ли это она такая уж необыкновенная, то ли это я такой заурядный. Я понимаю, что не все у нас идет гладко, но не м°гу представить себе, как могло бы быть иначе.
Я спрашиваю у Марианны, дать ли ей леденец на палочке. Да, дать. И продолжает читать. Поднимает на меня глаза, только чтобы сказать спасибо. Она не замечает моего присутствия. Ее не интересуют мои мысли, не интересует, что поезд все время останавливается на каких-то маленьких станциях (людям, которые живут на маленьких станциях, тоже иногда нужно ездить на поезде, говорит она, когда я обращаю на это ее внимание).
Откуда у нее эти представления? — удивляюсь я. Похоже, они возникают у нее сами собой. Ниоткуда. Без всяких усилий с ее стороны. И на какую-то долю секунды я ловлю себя на том, что мне хочется быть таким же, как Марианна. Таким же свободным в своих мыслях.
Ты непредсказуема, говорю я ей. Все люди непредсказуемы, отвечает она. Только не я, возражаю я. Во всяком случае, не настолько, насколько она. Да, наверное, не настолько, соглашается Марианна.
113)
Пропущено в бумажном издании, после 112 сразу следует 114.
114)
Когда поезд останавливается в Персторпе, Марианна выглядывает из окна и говорит: эй, посмотри, какой странный дом! Я смотрю, но не вижу в нем ничего странного, и Марианна не спорит. Не пытается настоять на своем. Дом настолько обыкновенный, что с ее стороны смешно было бы спорить. Она даже не требует, чтобы я признал, что дом хотя бы немного странный (дом как дом, черт возьми).
После этого мы сидим и долго высматриваем дом, который нам обоим показался бы забавным. Наконец попадается такой дом. Мы обсуждаем его, смеемся, показываем на него пальцем, и Марианна придвигается поближе ко мне. Она обнимает меня и дует мне в ухо.
115)
С парома мы наблюдаем, как навстречу нам приближается Дания, и я глажу Марианну по спинке. Все будет иначе, как только мы переплывем через пролив, считаю я. Марианна говорит, что мои слова указывают на то, что некоторые отрезки нашего путешествия нравятся мне больше, чем другие, а ведь мы договорились, что нашей целью будет само путешествие. Да, я помню, но мне все равно кажется, что есть что-то в том, что мы оставили за спиной Норвегию и Швецию. Дания — это сразу что-то совсем новое. Переплыв через пролив, мы что-то оставили позади, говорю я. И еще говорю, что я имею право на свое мнение. Она качает головой. Ей кажется, что я слишком тенденциозен.
Как будто я отдаю предпочтение одной части природы в ущерб другой. Она говорит, что ей это напоминает апартеид по отношению к природе. Сейчас ты должна уступить, говорю я. Но она не уступает. И до самого Копенгагена мы молчим. Там мы вынуждены заговорить, потому что нужно решить, что делать дальше.
116)
Выйдя из здания Центрального вокзала, Марианна опускает чемоданы на землю и просит меня остановиться. Послюнив палец, она стирает у меня под ухом засохший крем для бритья. Перестань, прошу я. Меня раздражает, что прохожие смотрят, как она это делает (откуда им знать, что это случилось со мной в первый раз). Марианну это раздражает, и она с нескрываемой иронией просит прощения. Я говорю, что не желаю повторения чего-либо подобного. Она говорит, что больше никогда этого не сделает. Даже если я сам ее попрошу.
117)
Мы потеряли друг друга. Не знаю, как это случилось, но только вдруг Марианны рядом не оказалось. Я начинаю искать. Сперва на Центральном вокзале. Потом в городе. Но Копенгаген такой большой, а Марианна такая маленькая, что, пожалуй, не видать мне их обоих (Копенгагена я не видел, когда присел на лавочку отдохнуть, а вот Марианну — не вижу вовсе).
Вскоре после полуночи я нахожу ее на вокзале. Мы так боялись друг за друга. Мы обнимаемся, плачем, и никто из нас не упрекает другого. Однако мы стараемся вести себя как взрослые, здравомыслящие люди и говорим, что должны извлечь из случившегося урок. И решаем впредь, на все оставшееся время нашего путешествия, всегда точно обо всем заранее договариваться.
118)
Мы просыпаемся в номере гостиницы. Наши тела сплелись друг с другом, Марианна просит, чтобы я наблюдал, как она будет онанировать. Я не возражаю, к тому же это длится недолго.
119)
В Копенгагене с нами происходит нечто прекрасное. Может быть, самое прекрасное из всего, что мы пережили вдвоем. Из-за этого, собственно, все и написано.
Когда мы просыпаемся утром, наши тела сплетены, и с самого утра мы весь день проводим как добрые друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37