И все затем, чтобы, вынюхав все твои уязвимые места, расчетливо нанести жестокий удар. Для этого он не раз даже фальшивыми именами и документами пользовался. Выдавал себя за дворянина, за богача или бедняка, ученого или простака, апостола натуропатии или морфиниста - смотря как было удобнее, чтобы облапошить неопытную и, однако ж, о чем-то смутно подозревающую душу. Как тебе известно, там есть истории, которые могут стоить ему головы.
Томас (вставая). Но как ты это объясняешь?
Йозеф. Болезнь. Он опасно болен. Но это никоим образом не снимает с него ответственности.
Томас. Я без конца думаю об этом и не могу понять.
Йозеф. Говорю тебе: социально опасный больной. Он нарочно подверг Регину внушению. Меня он давно ненавидел, не знаю за что, ничего плохого я вам никогда не делал; одна эта ненависть уже симптом болезни! А с какой патологической изощренностью все продумано; достаточно только поднапрячься и выстроить все в логическом порядке. Выходит так: пока она верит в Йоханнеса, ей можно делать что угодно. Ведь он, безвременно умерший, не что иное, как ее собственная судьба. Да-да, не память, не греза, это еще худо-бедно доступно пониманию, а так... (Прямо-таки берет каждое слово в руки, точно непостижимый механизм.) ...то, чем она хотела стать, ее вера в себя, освобожденная от реальности иллюзия о себе! Она... сама... только хорошая... добрая! Отсюда должно бы по крайней мере следовать, что она желает делать добро. Но как-то невпопад! Мол, чем хуже она станет, тем больше приблизится к Йоханнесу! Ибо человек-де тем нормальнее, чем больше он себя теряет! А терпеть унижения - участь духа во всем мире! Унижения, это, понимаешь ли, уже я; отчего мне отказано в духе, не в пример Ансельму, который ничего не совершил, я не знаю. Клянусь, по своей инициативе Регина никогда бы ничего подобного не сделала. Но единожды доведенная до предела, она волей-неволей винит себя во всех тяжких! Таким образом он рассчитывал обеспечить себе отступление. Но я не настолько глуп. Если он велел ей написать, что она-де воспылала к нему страстью и решила соблазнить, а сам он желал только руководствовать ее душой и скорее отколотил бы себя и пригрозил бы самоубийством, чем допустил то, что "я и другие ценим превыше всего", - так вот у меня сразу возникло определенное подозрение, а он со своим сочинительством попал мимо цели... (Доверительно.) Здесь отражается лишь его собственный ненормальный настрой.
Томас. Но позволь, в сущности Ансельм ничем от нас не разнится; просто он сдвигает акценты.
Йозеф. Впору тебе посочувствовать. Он ведь, кажется, и вправду боится... ну... гм... зайти чересчур далеко. Конечно, такое не очень-то укладывается в голове. Тем более что у него есть жена. Но, как правило, он, похоже, в самом деле испытывает при этом необычайное потрясение. Вместо женщины с ним вдруг фамильярничает человек! В нем разражается экзальтированный кризис, отсюда и эти патологически злобные поступки. Он предпочитает внушать ей, что она должна "терпеть мои притязания", пусть даже ценой его "страданий"!
Томас. Значит, ты совершенно уверен, что для него речь идет исключительно о дружбе. Конечно, тогда можно ненароком и преступить границу.
Йозеф. Штадер - детектив, ну, ты знаешь, - выдвинул замечательную теорию: если б дело зашло дальше, они бы никуда не уехали. Ведь в подобных случаях опасаются шума... И клянусь, будь он по крайней мере мужчиной, я бы знал, что делать! Но он извращенец, психопат, тряпка, баба! (Расхаживая туда-сюда, пытается успокоиться.) А ты, Томас, ты доверчиво любишь женщину, она же, заразившись этой дурью, отдает твою честь на поругание тому, кто ее этой заразой наделил...
Томас. В письме я готовил тебя к встрече с почти непредсказуемыми людьми.
Йозеф. И выставил меня ретроградом, в твоей совершенно никчемной моральной теории; занялся не своим делом - и вот, изволь видеть, практический результат. Хотя, по-моему, ты стыдишься этого промаха; факты принесли мне больше удовлетворения, чем все твои потуги. Ведь тем временем ты успел убедиться, что сведения правильные?
Томас. Да. То, что я смог перепроверить, соответствует действительности.
Йозеф. А на такой случай ты обязался указать ему на дверь.
Томас. Да. Обязался. (После недолгой борьбы с собой.) Но не могу. Именно теперь ему нельзя уезжать. Он должен еще остаться. Не дави на меня. (Кладет папку обратно в ящик.)
Йозеф (удивленно смотрит на него; опять расхаживает по комнате). Ты меня правильно понял? Я вовсе не отрекаюсь от правомочий, какие мне дает закон. Я медлил только с оглядкой на тебя и из отвращения к семейному скандалу... Я требую, чтобы ты перед женщинами отступился от него и отказал ему от дома.
Томас. Ценю твою доброту... но я так не могу.
Йозеф. Хорошо... Однако с меня это не снимает обязанности навести порядок. Верни мне бумаги.
Томас (наконец совершенно решившись, запирает ящик и вытаскивает ключ). Нет. Извини. Не могу.
Йозеф (ошеломленно). Выходит, ты вправду питаешь к нему симпатию!.. Так всегда и начинается. (Переборов себя.) Он здесь, чтобы обмануть тебя и Марию, точь-в-точь как обманул меня и Регину!
Томас. ...Знаю. Но... по-твоему, все так просто? Действительно точь-в-точь?
Йозеф. Ты не все знаешь.
Томас. Но это неправда! Не мог он приехать, чтобы причинить мне зло!
Йозеф. Простак! Заносчивый простак! Думаешь, обыкновенная правда не для таких, как ты; ты признаешь факты, только если они вдобавок еще и "высшая правда"!
Томас. Пожалуй, как раз это я и имел в виду. Даже если ты докажешь мне, как дважды два, что Ансельм хочет меня обмануть, и Мария тоже, - это все равно не может быть правдой! И не может быть ложью! Тут что-то другое, выходящее за рамки этих понятий.
Йозеф. Оказывается, ты тоже приворожен и зачарован. Хорошо. Тогда я остаюсь.
Томас. В каком смысле?
Йозеф. Остаюсь здесь, в твоем доме. Ты ведь не укажешь мне на дверь, коль скоро открываешь ее перед этим прощелыгой.
Томас (в замешательстве). Нет, конечно... но так же нельзя.
Йозеф. Клянусь, я никуда не уеду, пока не заставлю этого "охотника за головами"... вот-вот, самое подходящее для него название!... я не уеду, пока не заставлю его публично, при всех, лизать мои ботинки! Сам увидишь, он это сделает, он умнее вас! Не устоит, как только смекнет, о чем речь!
Томас (горько и все более взволнованно). Потом ты пожалеешь об этом. Вроде ничего и не произошло, но все же... отказа отрицать нельзя. Ты захочешь поговорить с Региной, а она станет тебя избегать. Будешь доказывать ей свое, а она просто не станет слушать. Пойми: это душевная глухота. Ты пальцем ткнешь: смотри, он прохвост! - а она не увидит. Ты рассудок потеряешь, на самом деле перестанешь понимать, говоришь ли ты бессмыслицу или твои слова попросту пропускают мимо ушей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Томас (вставая). Но как ты это объясняешь?
Йозеф. Болезнь. Он опасно болен. Но это никоим образом не снимает с него ответственности.
Томас. Я без конца думаю об этом и не могу понять.
Йозеф. Говорю тебе: социально опасный больной. Он нарочно подверг Регину внушению. Меня он давно ненавидел, не знаю за что, ничего плохого я вам никогда не делал; одна эта ненависть уже симптом болезни! А с какой патологической изощренностью все продумано; достаточно только поднапрячься и выстроить все в логическом порядке. Выходит так: пока она верит в Йоханнеса, ей можно делать что угодно. Ведь он, безвременно умерший, не что иное, как ее собственная судьба. Да-да, не память, не греза, это еще худо-бедно доступно пониманию, а так... (Прямо-таки берет каждое слово в руки, точно непостижимый механизм.) ...то, чем она хотела стать, ее вера в себя, освобожденная от реальности иллюзия о себе! Она... сама... только хорошая... добрая! Отсюда должно бы по крайней мере следовать, что она желает делать добро. Но как-то невпопад! Мол, чем хуже она станет, тем больше приблизится к Йоханнесу! Ибо человек-де тем нормальнее, чем больше он себя теряет! А терпеть унижения - участь духа во всем мире! Унижения, это, понимаешь ли, уже я; отчего мне отказано в духе, не в пример Ансельму, который ничего не совершил, я не знаю. Клянусь, по своей инициативе Регина никогда бы ничего подобного не сделала. Но единожды доведенная до предела, она волей-неволей винит себя во всех тяжких! Таким образом он рассчитывал обеспечить себе отступление. Но я не настолько глуп. Если он велел ей написать, что она-де воспылала к нему страстью и решила соблазнить, а сам он желал только руководствовать ее душой и скорее отколотил бы себя и пригрозил бы самоубийством, чем допустил то, что "я и другие ценим превыше всего", - так вот у меня сразу возникло определенное подозрение, а он со своим сочинительством попал мимо цели... (Доверительно.) Здесь отражается лишь его собственный ненормальный настрой.
Томас. Но позволь, в сущности Ансельм ничем от нас не разнится; просто он сдвигает акценты.
Йозеф. Впору тебе посочувствовать. Он ведь, кажется, и вправду боится... ну... гм... зайти чересчур далеко. Конечно, такое не очень-то укладывается в голове. Тем более что у него есть жена. Но, как правило, он, похоже, в самом деле испытывает при этом необычайное потрясение. Вместо женщины с ним вдруг фамильярничает человек! В нем разражается экзальтированный кризис, отсюда и эти патологически злобные поступки. Он предпочитает внушать ей, что она должна "терпеть мои притязания", пусть даже ценой его "страданий"!
Томас. Значит, ты совершенно уверен, что для него речь идет исключительно о дружбе. Конечно, тогда можно ненароком и преступить границу.
Йозеф. Штадер - детектив, ну, ты знаешь, - выдвинул замечательную теорию: если б дело зашло дальше, они бы никуда не уехали. Ведь в подобных случаях опасаются шума... И клянусь, будь он по крайней мере мужчиной, я бы знал, что делать! Но он извращенец, психопат, тряпка, баба! (Расхаживая туда-сюда, пытается успокоиться.) А ты, Томас, ты доверчиво любишь женщину, она же, заразившись этой дурью, отдает твою честь на поругание тому, кто ее этой заразой наделил...
Томас. В письме я готовил тебя к встрече с почти непредсказуемыми людьми.
Йозеф. И выставил меня ретроградом, в твоей совершенно никчемной моральной теории; занялся не своим делом - и вот, изволь видеть, практический результат. Хотя, по-моему, ты стыдишься этого промаха; факты принесли мне больше удовлетворения, чем все твои потуги. Ведь тем временем ты успел убедиться, что сведения правильные?
Томас. Да. То, что я смог перепроверить, соответствует действительности.
Йозеф. А на такой случай ты обязался указать ему на дверь.
Томас. Да. Обязался. (После недолгой борьбы с собой.) Но не могу. Именно теперь ему нельзя уезжать. Он должен еще остаться. Не дави на меня. (Кладет папку обратно в ящик.)
Йозеф (удивленно смотрит на него; опять расхаживает по комнате). Ты меня правильно понял? Я вовсе не отрекаюсь от правомочий, какие мне дает закон. Я медлил только с оглядкой на тебя и из отвращения к семейному скандалу... Я требую, чтобы ты перед женщинами отступился от него и отказал ему от дома.
Томас. Ценю твою доброту... но я так не могу.
Йозеф. Хорошо... Однако с меня это не снимает обязанности навести порядок. Верни мне бумаги.
Томас (наконец совершенно решившись, запирает ящик и вытаскивает ключ). Нет. Извини. Не могу.
Йозеф (ошеломленно). Выходит, ты вправду питаешь к нему симпатию!.. Так всегда и начинается. (Переборов себя.) Он здесь, чтобы обмануть тебя и Марию, точь-в-точь как обманул меня и Регину!
Томас. ...Знаю. Но... по-твоему, все так просто? Действительно точь-в-точь?
Йозеф. Ты не все знаешь.
Томас. Но это неправда! Не мог он приехать, чтобы причинить мне зло!
Йозеф. Простак! Заносчивый простак! Думаешь, обыкновенная правда не для таких, как ты; ты признаешь факты, только если они вдобавок еще и "высшая правда"!
Томас. Пожалуй, как раз это я и имел в виду. Даже если ты докажешь мне, как дважды два, что Ансельм хочет меня обмануть, и Мария тоже, - это все равно не может быть правдой! И не может быть ложью! Тут что-то другое, выходящее за рамки этих понятий.
Йозеф. Оказывается, ты тоже приворожен и зачарован. Хорошо. Тогда я остаюсь.
Томас. В каком смысле?
Йозеф. Остаюсь здесь, в твоем доме. Ты ведь не укажешь мне на дверь, коль скоро открываешь ее перед этим прощелыгой.
Томас (в замешательстве). Нет, конечно... но так же нельзя.
Йозеф. Клянусь, я никуда не уеду, пока не заставлю этого "охотника за головами"... вот-вот, самое подходящее для него название!... я не уеду, пока не заставлю его публично, при всех, лизать мои ботинки! Сам увидишь, он это сделает, он умнее вас! Не устоит, как только смекнет, о чем речь!
Томас (горько и все более взволнованно). Потом ты пожалеешь об этом. Вроде ничего и не произошло, но все же... отказа отрицать нельзя. Ты захочешь поговорить с Региной, а она станет тебя избегать. Будешь доказывать ей свое, а она просто не станет слушать. Пойми: это душевная глухота. Ты пальцем ткнешь: смотри, он прохвост! - а она не увидит. Ты рассудок потеряешь, на самом деле перестанешь понимать, говоришь ли ты бессмыслицу или твои слова попросту пропускают мимо ушей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31