— Мальчишка со своими обязанностями совсем не справляется.
Медник кивнул, направился было к выходу, но вдруг обернулся:
— Меня позвала жена Бочкаря. Что-то с сыном ее. Мне нужен помощник.
Мартин Трактирщик быстренько отступил назад:
— Не, слушай, Джон, ты извини, но работы по уши, может, в следующий раз, сам видишь, как дела идут, сейчас ни секундочки свободной нет…
— Со мной может пойти мальчишка, — спокойно произнес Джон Медник и вышел из гостиницы.
Несколько мгновений Мартин смотрел ему вслед, затем, старательно отводя от сына взгляд, пробормотал:
— Ты слышал, что он сказал. Иди, поможешь ему.
Амос стрелой вылетел из комнаты, прежде чем отец успел раскаяться в принятом решении.
***
В доме матушки Бочкарихи было темно, четверо или пятеро детишек сгрудились в уголке общей комнаты. Джон Медник и Амос подошли к приоткрытой двери, и Джон вежливо постучал о косяк. Ребятишки не шевельнулись.
Наконец где-то наверху раздались громоподобные шаги, и по ступенькам лестницы спустилась огромная женщина в заляпанном переднике. Увидев Джона, она встала как вкопанная, но тут же справилась с собой и кивнула, приглашая гостей в дом. Рукой она махнула в сторону второго этажа, пропустила Джона вперед и, стараясь держаться подальше, направилась следом.
На кровати скорчившись лежал ее сынишка. Живот его настолько раздулся, что остальное тельце казалось лишь придатком к этому чудовищному брюху. Простыни были залиты кровью и мочой, запах стоял ужасный. Мальчик стонал.
Джон Медник встал на колени рядом с постелью и положил руку на лоб малышу. Мальчик вздрогнул, глаза его закрылись.
Не отрывая глаз от лица мальчика, Джон прошептал:
— Матушка Бочкариха, спуститесь вниз, наберите ковш воды и передайте его Амосу, он принесет. Когда вы будете нужны, я пошлю за вами.
Женщина прикусила губу и не переча загрохотала вниз по лестнице, у подножия которой встревоженной стайкой толпились дети. Небрежно взмахнув рукой, она отогнала их, похоже, даже попала кому-то по лицу. Вернувшись вскоре с ковшом, она передала воду Амосу — и, увидев глаза мальчика, такие же голубые, как и у колдуна, испуганно отшатнулась. Но мальчик был еще мал, кроме того, она его хорошо знала, а поэтому осмелилась спросить:
— Калинн выздоровеет?
Этого Амос не знал. Ничего не ответив, он повернулся и начал подниматься по лестнице. Женщина осталась ждать внизу, в отчаянии крутя и терзая передник.
***
Калинн прятался от самого себя, он даже не слышал, что вокруг кто-то ходит. Лишь изредка, словно дотянувшись издалека, чья-то рука касалась его лба, да обрывочные слова долетали сквозь пелену тумана. Но на это он не обращал внимания. Он стоял в коридоре перед закрытой дверью, а за этой дверью находилось его тело, это тело и было тем монстром, который терзал его. Много недель ушло на то, чтобы закрыть дверь, ведь, чтобы отгородиться от боли, надо было отгородиться от всего — от звуков, запахов, видений, всех тех людей, которые приходили навестить его, дотронуться до его вздувшегося живота. Но вот пришел кто-то незнакомый, он шептал ему неизвестные слова, гладил по голове… Но стоит ли снова открывать дверь?
Он лежал не шевелясь. Только чувствовал, как губы его вдруг приоткрылись, и он услышал свой собственный приглушенный стон. Он передернулся.
Джон Медник закрыл глаза и коснулся мальчика руками. Странно, но боли он не видел, она даже не ощущалась.
Поэтому он тихо зашептал:
— Калинн, скажи мне, где боль, куда ты спрятал ее?
Он снова посмотрел и опять ничего не нашел.
Вошел Амос с ковшом воды. Джон опустил в воду руку Калинна. Он искал чувство и не находил его.
— Подними ковш, Амос, и плесни ему на голову.
Лежа в своем укрытии, Калинн почувствовал, как на голову обрушился поток ледяной воды. Его чудовищное тело взвилось от холода и так ударилось в дверь, что чуть не прорвалось к нему. Калинн испуганно вскрикнул и что было сил навалился на хлипкую перемычку.
Джон Медник ощутил дрожь, поймал ее и последовал за этой тоненькой ниточкой — потихоньку, так чтобы не оборвать ее, чтобы она привела его туда, куда он хотел попасть. Наконец он очутился в маленькой комнатке, и в противоположном углу была дверь. Он двинулся к ней. Внезапно он почувствовал, как что-то вцепляется в него, тянет и отталкивает от двери. Он вырвался из объятий маленького стража и ухватился за ручку.
(Поставив ковш на пол, Амос стал внимательно наблюдать за медником. Странные тени бродили по его лицу, но он продолжал сжимать в руках голову умирающего ребенка.
Внезапно Калинн поднял вверх тоненькие ручки и вцепился меднику в лицо. Пальцы были слабые, болезнь истощила силы мальчика, но все-таки его коготки оставили на лице медника отчетливые кровавые полосы. Амос заколебался — может, надо помочь? Но тут раздутое тельце вдруг выгнулось, рот открылся, и раздался долгий, высокий, беспомощный крик. Казалось, он длился целую вечность, становясь все громче, громче, пока не наполнил весь дом, а потом вдруг утих, сменился тишиной. Прямо на глазах у Амоса живот Калинна начал опадать и сжиматься.) Когда Джон открыл дверь, оттуда прямо на него прыгнул ужасный монстр. Он тоже слышал панический вопль мальчика, но только до Амоса он доносился издалека, а тут крик звучал совсем рядом. Джон схватился с болью, вцепился в нее, поглотил, разорвал в клочки, пережил и подчинил, а затем ринулся следом, вбирая малейший остаток ее — пока наконец рак, терзающий тело мальчика, не сосредоточился в сознании Джона.
И тогда он начал расправляться с болезнью. Процесс был долгим и тяжелым, но он упорно делал свое дело, пока не уничтожил всю боль без остатка. Затем, уверившись, что от болезни не осталось и следа, он начал заполнять проделанную прореху, и Амос с изумлением увидел, как кожа впавшего живота Калинна вдруг натянулась, затем разгладилась, порозовела и натянулась. Тело мальчика расслабилось. Рот закрылся, и Калинн перекатился на спину, заснув спокойным сном впервые за неисчислимые столетия мучений. Джон отнял от головы мальчика руки и поднял глаза на Амоса. На лице его отражалась боль, тихим шепотом он приказал своему юному помощнику перестелить простыни.
Джон встал и поднял Калинна, Амос же торопливо сдернул вонючее постельное белье и бросил его на пол.
— Переверни матрас, — шепнул Джон. Амос повиновался. — А теперь принеси чистые простыни и убери отсюда грязные.
***
Матушка Бочкариха нервно кусала пальцы, когда раздался вопль Калинна. Увидев спускающегося по лестнице Амоса с ворохом грязного белья в руках, она наконец вытащила кулак изо рта. Амос передал ей простыни и спросил, где взять свежие.
— Да, и принесите ведро воды. Он говорит, обязательно надо вымыть пол.
— А я могу подняться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Медник кивнул, направился было к выходу, но вдруг обернулся:
— Меня позвала жена Бочкаря. Что-то с сыном ее. Мне нужен помощник.
Мартин Трактирщик быстренько отступил назад:
— Не, слушай, Джон, ты извини, но работы по уши, может, в следующий раз, сам видишь, как дела идут, сейчас ни секундочки свободной нет…
— Со мной может пойти мальчишка, — спокойно произнес Джон Медник и вышел из гостиницы.
Несколько мгновений Мартин смотрел ему вслед, затем, старательно отводя от сына взгляд, пробормотал:
— Ты слышал, что он сказал. Иди, поможешь ему.
Амос стрелой вылетел из комнаты, прежде чем отец успел раскаяться в принятом решении.
***
В доме матушки Бочкарихи было темно, четверо или пятеро детишек сгрудились в уголке общей комнаты. Джон Медник и Амос подошли к приоткрытой двери, и Джон вежливо постучал о косяк. Ребятишки не шевельнулись.
Наконец где-то наверху раздались громоподобные шаги, и по ступенькам лестницы спустилась огромная женщина в заляпанном переднике. Увидев Джона, она встала как вкопанная, но тут же справилась с собой и кивнула, приглашая гостей в дом. Рукой она махнула в сторону второго этажа, пропустила Джона вперед и, стараясь держаться подальше, направилась следом.
На кровати скорчившись лежал ее сынишка. Живот его настолько раздулся, что остальное тельце казалось лишь придатком к этому чудовищному брюху. Простыни были залиты кровью и мочой, запах стоял ужасный. Мальчик стонал.
Джон Медник встал на колени рядом с постелью и положил руку на лоб малышу. Мальчик вздрогнул, глаза его закрылись.
Не отрывая глаз от лица мальчика, Джон прошептал:
— Матушка Бочкариха, спуститесь вниз, наберите ковш воды и передайте его Амосу, он принесет. Когда вы будете нужны, я пошлю за вами.
Женщина прикусила губу и не переча загрохотала вниз по лестнице, у подножия которой встревоженной стайкой толпились дети. Небрежно взмахнув рукой, она отогнала их, похоже, даже попала кому-то по лицу. Вернувшись вскоре с ковшом, она передала воду Амосу — и, увидев глаза мальчика, такие же голубые, как и у колдуна, испуганно отшатнулась. Но мальчик был еще мал, кроме того, она его хорошо знала, а поэтому осмелилась спросить:
— Калинн выздоровеет?
Этого Амос не знал. Ничего не ответив, он повернулся и начал подниматься по лестнице. Женщина осталась ждать внизу, в отчаянии крутя и терзая передник.
***
Калинн прятался от самого себя, он даже не слышал, что вокруг кто-то ходит. Лишь изредка, словно дотянувшись издалека, чья-то рука касалась его лба, да обрывочные слова долетали сквозь пелену тумана. Но на это он не обращал внимания. Он стоял в коридоре перед закрытой дверью, а за этой дверью находилось его тело, это тело и было тем монстром, который терзал его. Много недель ушло на то, чтобы закрыть дверь, ведь, чтобы отгородиться от боли, надо было отгородиться от всего — от звуков, запахов, видений, всех тех людей, которые приходили навестить его, дотронуться до его вздувшегося живота. Но вот пришел кто-то незнакомый, он шептал ему неизвестные слова, гладил по голове… Но стоит ли снова открывать дверь?
Он лежал не шевелясь. Только чувствовал, как губы его вдруг приоткрылись, и он услышал свой собственный приглушенный стон. Он передернулся.
Джон Медник закрыл глаза и коснулся мальчика руками. Странно, но боли он не видел, она даже не ощущалась.
Поэтому он тихо зашептал:
— Калинн, скажи мне, где боль, куда ты спрятал ее?
Он снова посмотрел и опять ничего не нашел.
Вошел Амос с ковшом воды. Джон опустил в воду руку Калинна. Он искал чувство и не находил его.
— Подними ковш, Амос, и плесни ему на голову.
Лежа в своем укрытии, Калинн почувствовал, как на голову обрушился поток ледяной воды. Его чудовищное тело взвилось от холода и так ударилось в дверь, что чуть не прорвалось к нему. Калинн испуганно вскрикнул и что было сил навалился на хлипкую перемычку.
Джон Медник ощутил дрожь, поймал ее и последовал за этой тоненькой ниточкой — потихоньку, так чтобы не оборвать ее, чтобы она привела его туда, куда он хотел попасть. Наконец он очутился в маленькой комнатке, и в противоположном углу была дверь. Он двинулся к ней. Внезапно он почувствовал, как что-то вцепляется в него, тянет и отталкивает от двери. Он вырвался из объятий маленького стража и ухватился за ручку.
(Поставив ковш на пол, Амос стал внимательно наблюдать за медником. Странные тени бродили по его лицу, но он продолжал сжимать в руках голову умирающего ребенка.
Внезапно Калинн поднял вверх тоненькие ручки и вцепился меднику в лицо. Пальцы были слабые, болезнь истощила силы мальчика, но все-таки его коготки оставили на лице медника отчетливые кровавые полосы. Амос заколебался — может, надо помочь? Но тут раздутое тельце вдруг выгнулось, рот открылся, и раздался долгий, высокий, беспомощный крик. Казалось, он длился целую вечность, становясь все громче, громче, пока не наполнил весь дом, а потом вдруг утих, сменился тишиной. Прямо на глазах у Амоса живот Калинна начал опадать и сжиматься.) Когда Джон открыл дверь, оттуда прямо на него прыгнул ужасный монстр. Он тоже слышал панический вопль мальчика, но только до Амоса он доносился издалека, а тут крик звучал совсем рядом. Джон схватился с болью, вцепился в нее, поглотил, разорвал в клочки, пережил и подчинил, а затем ринулся следом, вбирая малейший остаток ее — пока наконец рак, терзающий тело мальчика, не сосредоточился в сознании Джона.
И тогда он начал расправляться с болезнью. Процесс был долгим и тяжелым, но он упорно делал свое дело, пока не уничтожил всю боль без остатка. Затем, уверившись, что от болезни не осталось и следа, он начал заполнять проделанную прореху, и Амос с изумлением увидел, как кожа впавшего живота Калинна вдруг натянулась, затем разгладилась, порозовела и натянулась. Тело мальчика расслабилось. Рот закрылся, и Калинн перекатился на спину, заснув спокойным сном впервые за неисчислимые столетия мучений. Джон отнял от головы мальчика руки и поднял глаза на Амоса. На лице его отражалась боль, тихим шепотом он приказал своему юному помощнику перестелить простыни.
Джон встал и поднял Калинна, Амос же торопливо сдернул вонючее постельное белье и бросил его на пол.
— Переверни матрас, — шепнул Джон. Амос повиновался. — А теперь принеси чистые простыни и убери отсюда грязные.
***
Матушка Бочкариха нервно кусала пальцы, когда раздался вопль Калинна. Увидев спускающегося по лестнице Амоса с ворохом грязного белья в руках, она наконец вытащила кулак изо рта. Амос передал ей простыни и спросил, где взять свежие.
— Да, и принесите ведро воды. Он говорит, обязательно надо вымыть пол.
— А я могу подняться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18