— Верлен. Опускай.
Он, должно быть, сидит в одной из наблюдательных кабин на верхушке передней мачты. То, что мы слышим, это его приказы палубе. — Туго натянуто. Ослабь.
— Пять секунд. Четыре, три, два, один, ноль.
Луч света туннелем прорезает ночь по направлению к корме. Контейнер лежит на воде, в пяти метрах от ахтерштевня. Он подпрыгивает — по-видимому, на носовой волне. От одного его угла вдоль борта в направлении носа тянется синий трос. У фальшборта стоят Мария и Фернанда, Хансен и матросы. Чем-то, напоминающим очень длинный багор, они отталкивают контейнер от борта. Благодаря освещению мне видно, что по краям контейнера — две узкие белые надувные резиновые полосы.
— Верлен. Отпускай.
Я передвигаюсь к крылу мостика. Свет идет от одного из тех прожекторов, которые прикреплены на перилах. Им управляет Сонне. Он перемещает луч света по воде. Контейнер освобожден от троса, находится уже на расстоянии 40 метров от кормы и начинает тонуть.
Раздается приглушенный хлопок, и на поверхности воды раскрываются пять оболочек из стеклопластика, и над большим металлическим контейнером появляются пять серых самонадувающихся плавучих буев, словно пять огромных водяных лилий. Потом прожектор гаснет.
— Один метр, 2 000 литров. Это голос женщины.
— 3 000, 4 000. Два метра, 5 000 литров. Два метра. Два с половиной. Два тридцать. 5 000 литров и два тридцать.
Я встаю рядом с подносом. На прежнее место. На приборе перед ней горит теперь несколько красных указателей.
— Я поднимаю. 4 700 и два с половиной. Три, три двадцать, четыре, четыре с половиной, пять. 5 700 литров и пять метров. Крен нулевой. Температура минус полградуса.
Она поворачивает ручку, и в комнате разрастается такой звук, как будто они принесли сюда мой будильник.
— Пеленг десять — четыре.
Она выключает переговорное устройство. Мужчина, сидящий перед лагом, выпрямляется. Напряжение снято. Сонне заходит в помещение и закрывает дверь. Лукас встает рядом со мной.
— Вы можете идти спать.
Я делаю жест в сторону кофе. Он качает головой. Им даже не потребовалось его разлить по чашкам. Меня позвали только для того, чтобы пронести поднос шесть метров от кухонного лифта до мостика. Это лишено всякого смысла. Разве что он хотел, чтобы я увидела то, что я только что видела.
Я беру поднос. Женщина передо мной наклоняется вперед и поглаживает мужчину. Она не смотрит на него. Ее рука на мгновение задерживается на его затылке. Потом она наматывает маленькую прядь его волос на пальцы и тянет. Они не замечают меня. Я жду, что он отреагирует на боль. Но он стоит совершенно спокойно, совершенно прямо.
Лицо Урса блестит от пота. Он пытается одновременно жестикулировать и балансировать большой десятилитровой кастрюлей.
— Feodora, die einzige mit sechzig Prozent Cacao. Und die Schlagsahne muss ein bisschengefroren sein <“Феодора” — единственный напиток, где есть 60 процентов какао А взбитые сливки должны быть немного охлажденными (нем.) (Пргшея перев) >. Десять минут im <в (нем.) (Примеч. перев.)> морозильнике.
Здесь все одиннадцать человек. В воздухе не витает никаких вопросов. Как будто я единственная не поняла, что произошло. Или же, как будто им и не надо этого знать.
Я втягиваю в себя обжигающий шоколад через слегка замерзшие взбитые сливки. В результате как будто мгновенно наступает опьянение, которое начинается в желудке и, горячо пульсируя, поднимается до самой макушки. Интересно, каким образом такой волшебник, как Урс, оказался на борту “Кроноса”.
Верлен задумчиво смотрит на меня. Но я избегаю его взгляда.
Я ухожу предпоследней. В углу над чашкой черного кофе сидит Яккельсен.
Мария стоит в туалете перед зеркалом. Сначала я думаю, что это своего рода протез, потом я вижу, что это маленькие, полые алюминиевые колпачки. На каждом кончике пальца у нее по колпачку, и теперь она их осторожно снимает. Под ними у нее красные, длиной четыре сантиметра, идеальные ногти.
— Я содержу свою семью, — говорит она. — В Пхукете. На свое жалованье. Я приехала в Данию шлюхой. В Таиланде ты либо девственница, либо шлюха.
Ее датский более невразумительный, чем у Верлена, менее разборчивый.
— Я могла принять 30 клиентов в день. Я бросила это дело. Вытянув указательный палец, она касается моей щеки кончиком ногтя и задерживает его, прижав к коже.
— Однажды я выцарапала глаза полицейскому.
Я стою, не двигаясь, касаясь ее ногтя. Она внимательно смотрит на меня. Потом опускает руку.
Я жду в своей каюте, приоткрыв дверь. Яккельсен проходит минуту спустя. Его каюта находится немного дальше по коридору. Он запирает за собой дверь. Я босиком подхожу к его двери. Внутри он с чем-то возится. Он чем-то тихо гремит, дергает наверх ручку. Загоняет под нее стул.
Он забаррикадировался. Может быть, он боится, что некоторые из тех женщин, которые тоскуют по нему, выломают дверь.
Я крадусь назад к своей каюте. Раздеваюсь, нахожу в ящике свой розовый банный халат и мочалку и, демонстративно посвистывая, иду в душевую и тру себя мочалкой, и вытираюсь, и намазываюсь кремом, и шлепаю в банных сандалиях назад по коридору. Отсюда я снова крадусь к двери Яккельсена.
За ней тихо. Может быть, он делает маникюр или как-то иначе ухаживает за своими нежными руками. Но это вряд ли.
Я стучу в дверь. Ответа нет. Стучу сильнее. Полная тишина. В кармане халата у меня мой ключ. Я открываю им дверь. Но она все равно не открывается. Я начинаю трясти ручку. Через минуту стул падает на пол. Я жду, пока пройдет испуг. Потом толкаю дверь. Предварительно, однако, бросив внимательный взгляд в обе стороны коридора — ситуация может быть истолкована не правильно.
Я стою в темноте. Не слышно ни звука. Я начинаю думать, что каюта пуста. Потом зажигаю свет.
Яккельсен спит в пижаме из таиландского шелка нежных пастельных тонов. Кожа его восковая. У левого уголка рта пузырьки слюны, и они двигаются всякий раз, когда он едва-едва, с трудом вдыхает воздух. Кисть его руки, выглядывающая из рукава пижамы, пугающе худа. Он похож на больного ребенка — да, в каком-то смысле, им и является.
Я трясу его. Веки его слегка приподнимаются. Глазное яблоко закатывается, и белки его глаз смотрят слепо и мертво. Он не издает ни звука.
Пепельница у кровати пуста. На столе ничего не лежит. Все в чистоте и порядке.
Я заворачиваю рукав его пижамы. На внутренней стороне руки рассеяно от 40 до 60 маленьких желто-синих точек с черным центром, красивый узор, который идет по вздувшимся венам. Я выдвигаю ящик для постельного белья. Он сбросил все туда. Фольгу, спички, старый стеклянный шприц, быстро застывающий клей, иголку, открытый перочинный нож, пластмассовый футляр, предназначенный для хранения швейных иголок, и кусочек черного резинового жгута, применяемого для упаковки.
Он не собирался в ближайшее время вставать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126