Это их последняя еда. Они экономили ее, жили впроголодь. Поверх сыра он накладывает несколько шматков ветчины. Он ест, они таращатся. Ничего не говорят. Мужчина продолжает обжираться и, не прекращая есть, с набитым ртом рассказывает мучительные истории из своей жизни и рыдает над ними.
Юн просыпается с пересохшим горлом. В комнате горит свет. Он садится. На соседней кровати лежит девочка. Тоже, видно, сморило, думает Юн. Он делает шаг в ее сторону и замирает подле кровати. Смотрит. Она завернулась в покрывало и правой рукой стиснула его под подбородком. Он трогает девочку. Рука. Лицо гладкое и горячее. Волосы почти такие белесые, как у него. На лбу они вспотели и завились колечками. Что-то щелкает или тикает, Юн оглядывается. Это проигрыватель, он работает, а пленка кончилась. Юн нажимает на «стоп». Стены в комнате нежно-оранжевого цвета. Над ее кроватью плакат. Мощные лиственные деревья, между которыми вьется, теряясь вдали, тропка. В изголовье висит распятие, а рядом с занавеской гвоздь, на который нанизаны украшения, ему видно маленькое сердечко из серого камня на шнурке. Кровать обклеена картинками. На полу валяются комиксы. Юн нагибается и перебирает обложки, находит несколько, которых еще не видел. Усаживается на полу и принимается рассматривать их, пока она спит.
Вибеке сжимает кружку обеими руками, точно отогревая их, хотя кружка пуста. Смотритель аттракционов принимает душ. Имени его она не знает. Надо не забыть спросить, думает она. Что-то в нем есть чужое, иностранное. Нос какой-то. Может, он еврей. Но говорит без акцента.
Чайник закипает, и она встает заварить кофе. В стакане у мойки стоит несколько ложек, она берет одну отмерить порошок, а почувствовав в руке холодный черенок, вдруг думает: что-то слишком в вагончике чисто и прибрано. К шкафчику над мойкой двусторонним скотчем прилеплен снимок: какие-то люди, сбившиеся в кучку за накрытым столом. Всем пририсованы, судя по всему, шариковой ручкой, усы.
— Мое семейство, — говорит он у нее за спиной.
Он чуть отдернул занавеску в глубине вагончика и стоит, вытирая волосы полотенцем.
— Прошлое Рождество. Сестра моя обожает фотографировать нас всех вместе, автоспуском, а потом рассылать фотки. Говорит, это дает ей ощущение, что мы — семья.
Вибеке находит его на фотографии, в заднем ряду, слева, возле бородача в возрасте. Он коротко острижен и кажется моложе. Интересно, а как сестра умудряется посылать ему фотографии, когда он постоянно кочует, задумывается вдруг Вибеке. Наверняка у них есть маршрутный лист: где и когда они работают. Хотя если где-то народ валом повалит, они, конечно, задержатся, и прощай, график.
— Кофе что-то крепковато заварился, — говорит она, усаживаясь.
— Отлич-чно, — тянет он, зачесывая гребнем мокрые волосы назад и не сводя с нее глаз.
Он устраивается на диванчике по другую сторону стола и склоняется над кружкой с кофе, чуть не носом в нее влезает. Да-а. Потом растекается в улыбке, откидывается на подушки у стены и смотрит на нее, просто смотрит с улыбкой, точно не ждет ничего большего. Господи, до чего здорово вот просто так быть вместе, звенит у нее в голове. Ей кажется, интуиция подсказывает ей, что она раскусила его: чего ему не хватает, чего неймется.
— Вот это, я понимаю, свобода: ездить с места на место, встречать новых людей. Не обрастать ненужными вещами, — произносит она.
— Где розы, там и шипы, — откликается он.
Голос теплый. Она чувствует на себе его взгляд, сильный настолько, что ее отрывает от земли и она тихо парит.
— Розы опасны, — выговаривает Вибеке. Она почти шепчет.
Он снова раздвигает губы в улыбке. Такой мужик по мне, думает она. И чувствует, физически, телом, что это правда. А тело не врет.
Из окна у нее за спиной сквозит. От водных процедур вагончик отсырел, наверняка окна за шторами запотели. Ей дует в шею и лопатки, она втягивает голову в плечи, прижимает согнутые локти к бокам, губы дрожат. Бр-р-р. Он говорит, что где-то у него был свитер. Она думает: ага, ловит сигнал. И заливается хохотом. Он наклоняется и начинает копаться в ящике под диванчиком, на котором она сидит.
— Долго холода держатся, — говорит она. А хотелось бы ей сказать нечто, что бы их сблизило, подтолкнуло к откровенности.
Он вытаскивает шерстяное одеяло.
— Вот, держи. — С этими словами он поднимается, чтобы передать ей одеяло над столом.
Потолок в вагончике низкий. Одеяло зацепляет чашку и опрокидывает. Он чертыхается. Голос звучит грубо. Кофе разливается по столу, стекает на пол. Она замечает, что у корней волосы у него мокрые.
Юн досматривает последний комикс и встает. Ему надо в туалет. Он снова бросает взгляд на девочку. Она все спит. Он видит белую пленку в растворе век. Пора бы ей проснуться, думает он. Стоит, терпеливо ждет. Она спит себе как спала. Ему приходит в голову, что у нее особенные глаза, раз они во сне подергиваются белой пленочкой. Ему не терпится разбудить ее и рассказать об этом. Но тут она широко распахивает глаза и смотрит на него.
— Мне надо в туалет, — сообщает Юн. Девочка закрывает глаза. Юн видит, что она снова уснула. И думает: наверно, она спала и когда смотрела на меня.
Одеяло греет. Вибеке не сводит глаз с его узких, сильных рук, пока он проворно отрывает от рулона полотенце за полотенцем и раскладывает их по столу и покрытию на полу. Бумага буреет от кофе.
Когда Юн открывает дверь, та скрипит. В доме тишина. В коридоре черно. Наверно, те, кого он слышал, погасили свет и ушли. Или легли спать. И Вибеке уже сто раз хватилась его. Он едва может разобрать, что ворох у перил лестницы — это пакеты и какая-то одежда. Он вытаскивает пистолет из заднего кармана и сжимает его в правой руке. Вслушивается. Потом пригнувшись крадется к той двери, где, по его расчетам, должен быть туалет. Осторожно открывает дверь. За ней еще одна спальня. У стены слева и справа по кровати, на полу между ними от порога до окна лоскутная дорожка. Одна постель застелена. Над второй светит миниатюрная лампа. Похоже, кто-то только что вылез из кровати: белье смято, на полу рядом с ней раскрытая книга.
Юн притворяет дверь. А где-то в мире в эту самую секунду кого-то пытают, думает он. Кстати, пыточная камера может быть и здесь, прямо в доме, и в ней кто-то томится, а его, Юна, задача найти узника и освободить. Вот только с чего начать? Он толкает следующую дверь, похожую на шкаф, но с ручкой и замком. Внутри нащупывает выключатель и зажигает свет. Под скошенной крышей стоит унитаз с деревянным сиденьем.
Юн струей выписывает круги на жидкости в толчке. Пахнет здесь не так, как дома. Он нажимает на кнопку, провожает взглядом исчезающую в сливе воду и внезапно вспоминает лето, и как он любит валяться в кровати и смотреть на белое небо и думать, и как все будет, когда его не станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Юн просыпается с пересохшим горлом. В комнате горит свет. Он садится. На соседней кровати лежит девочка. Тоже, видно, сморило, думает Юн. Он делает шаг в ее сторону и замирает подле кровати. Смотрит. Она завернулась в покрывало и правой рукой стиснула его под подбородком. Он трогает девочку. Рука. Лицо гладкое и горячее. Волосы почти такие белесые, как у него. На лбу они вспотели и завились колечками. Что-то щелкает или тикает, Юн оглядывается. Это проигрыватель, он работает, а пленка кончилась. Юн нажимает на «стоп». Стены в комнате нежно-оранжевого цвета. Над ее кроватью плакат. Мощные лиственные деревья, между которыми вьется, теряясь вдали, тропка. В изголовье висит распятие, а рядом с занавеской гвоздь, на который нанизаны украшения, ему видно маленькое сердечко из серого камня на шнурке. Кровать обклеена картинками. На полу валяются комиксы. Юн нагибается и перебирает обложки, находит несколько, которых еще не видел. Усаживается на полу и принимается рассматривать их, пока она спит.
Вибеке сжимает кружку обеими руками, точно отогревая их, хотя кружка пуста. Смотритель аттракционов принимает душ. Имени его она не знает. Надо не забыть спросить, думает она. Что-то в нем есть чужое, иностранное. Нос какой-то. Может, он еврей. Но говорит без акцента.
Чайник закипает, и она встает заварить кофе. В стакане у мойки стоит несколько ложек, она берет одну отмерить порошок, а почувствовав в руке холодный черенок, вдруг думает: что-то слишком в вагончике чисто и прибрано. К шкафчику над мойкой двусторонним скотчем прилеплен снимок: какие-то люди, сбившиеся в кучку за накрытым столом. Всем пририсованы, судя по всему, шариковой ручкой, усы.
— Мое семейство, — говорит он у нее за спиной.
Он чуть отдернул занавеску в глубине вагончика и стоит, вытирая волосы полотенцем.
— Прошлое Рождество. Сестра моя обожает фотографировать нас всех вместе, автоспуском, а потом рассылать фотки. Говорит, это дает ей ощущение, что мы — семья.
Вибеке находит его на фотографии, в заднем ряду, слева, возле бородача в возрасте. Он коротко острижен и кажется моложе. Интересно, а как сестра умудряется посылать ему фотографии, когда он постоянно кочует, задумывается вдруг Вибеке. Наверняка у них есть маршрутный лист: где и когда они работают. Хотя если где-то народ валом повалит, они, конечно, задержатся, и прощай, график.
— Кофе что-то крепковато заварился, — говорит она, усаживаясь.
— Отлич-чно, — тянет он, зачесывая гребнем мокрые волосы назад и не сводя с нее глаз.
Он устраивается на диванчике по другую сторону стола и склоняется над кружкой с кофе, чуть не носом в нее влезает. Да-а. Потом растекается в улыбке, откидывается на подушки у стены и смотрит на нее, просто смотрит с улыбкой, точно не ждет ничего большего. Господи, до чего здорово вот просто так быть вместе, звенит у нее в голове. Ей кажется, интуиция подсказывает ей, что она раскусила его: чего ему не хватает, чего неймется.
— Вот это, я понимаю, свобода: ездить с места на место, встречать новых людей. Не обрастать ненужными вещами, — произносит она.
— Где розы, там и шипы, — откликается он.
Голос теплый. Она чувствует на себе его взгляд, сильный настолько, что ее отрывает от земли и она тихо парит.
— Розы опасны, — выговаривает Вибеке. Она почти шепчет.
Он снова раздвигает губы в улыбке. Такой мужик по мне, думает она. И чувствует, физически, телом, что это правда. А тело не врет.
Из окна у нее за спиной сквозит. От водных процедур вагончик отсырел, наверняка окна за шторами запотели. Ей дует в шею и лопатки, она втягивает голову в плечи, прижимает согнутые локти к бокам, губы дрожат. Бр-р-р. Он говорит, что где-то у него был свитер. Она думает: ага, ловит сигнал. И заливается хохотом. Он наклоняется и начинает копаться в ящике под диванчиком, на котором она сидит.
— Долго холода держатся, — говорит она. А хотелось бы ей сказать нечто, что бы их сблизило, подтолкнуло к откровенности.
Он вытаскивает шерстяное одеяло.
— Вот, держи. — С этими словами он поднимается, чтобы передать ей одеяло над столом.
Потолок в вагончике низкий. Одеяло зацепляет чашку и опрокидывает. Он чертыхается. Голос звучит грубо. Кофе разливается по столу, стекает на пол. Она замечает, что у корней волосы у него мокрые.
Юн досматривает последний комикс и встает. Ему надо в туалет. Он снова бросает взгляд на девочку. Она все спит. Он видит белую пленку в растворе век. Пора бы ей проснуться, думает он. Стоит, терпеливо ждет. Она спит себе как спала. Ему приходит в голову, что у нее особенные глаза, раз они во сне подергиваются белой пленочкой. Ему не терпится разбудить ее и рассказать об этом. Но тут она широко распахивает глаза и смотрит на него.
— Мне надо в туалет, — сообщает Юн. Девочка закрывает глаза. Юн видит, что она снова уснула. И думает: наверно, она спала и когда смотрела на меня.
Одеяло греет. Вибеке не сводит глаз с его узких, сильных рук, пока он проворно отрывает от рулона полотенце за полотенцем и раскладывает их по столу и покрытию на полу. Бумага буреет от кофе.
Когда Юн открывает дверь, та скрипит. В доме тишина. В коридоре черно. Наверно, те, кого он слышал, погасили свет и ушли. Или легли спать. И Вибеке уже сто раз хватилась его. Он едва может разобрать, что ворох у перил лестницы — это пакеты и какая-то одежда. Он вытаскивает пистолет из заднего кармана и сжимает его в правой руке. Вслушивается. Потом пригнувшись крадется к той двери, где, по его расчетам, должен быть туалет. Осторожно открывает дверь. За ней еще одна спальня. У стены слева и справа по кровати, на полу между ними от порога до окна лоскутная дорожка. Одна постель застелена. Над второй светит миниатюрная лампа. Похоже, кто-то только что вылез из кровати: белье смято, на полу рядом с ней раскрытая книга.
Юн притворяет дверь. А где-то в мире в эту самую секунду кого-то пытают, думает он. Кстати, пыточная камера может быть и здесь, прямо в доме, и в ней кто-то томится, а его, Юна, задача найти узника и освободить. Вот только с чего начать? Он толкает следующую дверь, похожую на шкаф, но с ручкой и замком. Внутри нащупывает выключатель и зажигает свет. Под скошенной крышей стоит унитаз с деревянным сиденьем.
Юн струей выписывает круги на жидкости в толчке. Пахнет здесь не так, как дома. Он нажимает на кнопку, провожает взглядом исчезающую в сливе воду и внезапно вспоминает лето, и как он любит валяться в кровати и смотреть на белое небо и думать, и как все будет, когда его не станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24