Вибике толкнула меня под столом и хихикнула. Это было нечестно. Очарование исчезло навсегда.
Глава 10
Званные обеды у нас дома были довольно забавным развлечением.
— Это моя дочь Хелен, — говорил папа, когда к нам приходили гости, и они с готовностью пожимали мне руку. В голосе отца звучала гордость. Я была уже примерно на дюйм выше мамы, а в вечернем платье выглядела на все двадцать. Ко мне обращались как к «этой красивой молодой леди» или «вашей очаровательной дочери». По ходу вечера поведение гостей становилось все более раскованным. Отец развлекал своих деловых партнеров, а я наблюдала сквозь завесу табачного дыма, как краснеют и потеют их улыбающиеся лица. К кофе и бренди эти джентльмены становились невероятно болтливыми. Старики обычно пытались завязать со мной разговор, начиная с традиционного вопроса: «Эта очаровательная леди еще не помолвлена?» Помню, кто-то заметил: «Первая помолвка… О! Это самое прекрасное время — вы совершенно свободны. Больше никогда в жизни вам не придется быть такой свободной и счастливой. Если бы снова стать молодым…» Все они прихлебывали бренди, вздыхали и старались рассуждать философски.
Но когда приносили виски, начинался другой сюжет. Один из гостей — обычно самый толстый и лысый — подвигался, чтобы освободить мне место на диване, а потом, как будто случайно, клал мне руку на колено. Эта тяжеленная рука начинала понемножку двигаться, пока я ее не останавливала. Все делалось с этакой отеческой улыбочкой. Ею и открывалась самая отвратительная часть вечеринки, от которой меня буквально тошнило. Иногда я выходила из гостиной, но эти люди настигали меня и в холле и на веранде. Направляясь в туалет или уже оттуда, они всегда норовили посмотреть на меня через стакан и потрепать по щеке, погладить по руке или шлепнуть по попке, блудливо рассуждая об этих «современных барышнях»и выдыхая мне в лицо табачно-алкогольное зловоние.
В кухне суетилась Нелли, которой помогала приглашенная кухарка в крахмально-хрустящем фартуке. Лицо Нелли было красным и потным от жара плиты. Она относилась к этим обедам ужасно серьезно, и готова была расплакаться, если соус переваривался или рис не получался идеально рассыпчатым. Впрочем, ни один из гостей ни разу этого не заметил. На деловых обедах главным было количество выпивки. Вина и бренди. А этого добра у нас в доме всегда хватало.
Джон носился по всему дому. Обедать с нами ему не разрешалось, но ничто не могло удержать его в комнате. Он то выбегал в коридор, то болтался по саду, строя мне гримасы в окна, то путался под ногами чинно беседующих гостей. К тому же он все время рвался вмешаться в разговор с какой-нибудь фразой, которую произносил нарочитым басом, вроде «Могу ли я взять грушу, дорогая леди?» или «Что за чудное бургундское, сэр». Я все время удивлялась, неужели он никогда не повзрослеет.
Частенько на эти обеды приглашали и дядю Хенинга. Однажды он устроился со своей чашкой кофе рядом со мной на веранде, пока остальные гости разбрелись по гостиной.
— Ну как дела, Хелен? — спросил он. — Много приходится заниматься?
Мне было неловко. Я никак не могла понять, имеет он в виду что-то определенное или просто чувствует себя так же скованно, как я, и просто рад, что нашел среди чужих знакомого собеседника.
— Все отлично, — ответила я.
— Когда ты заканчиваешь?
— Осталось учиться два с половиной года.
— А потом? Будешь поступать в колледж? Уже выбрала в какой?
— Пока еще не знаю. Наверное, надо. Скорее всего я остановлюсь на медицинском. Или юридическом.
— А твоя мама говорила, что тебя привлекает подростковая психология.
— И когда она это говорила, дядя Хенинг? — быстро спросила я.
Он отвел глаза. Может, мне и показалось, но я прочитала у него на лице выражение вины.
Не помню, — ответил он. — Кажется, когда я был у вас в гостях.
— Ну конечно. Где же еще? — отозвалась я, ощущая холодную дрожь собственной двусмысленности.
Он замолчал, явно лихорадочно пытаясь себя убедить, что я ничего не знаю. Он подсел ко мне, разомлевший от хорошей кухни и вина, и хотел продемонстрировать дружелюбие, а я оказалась врагом, с которым надо быть настороже Любой разговор таил в себе массу подводных опасностей, и я не могла не восхититься прямоте, с которой он вышел из положения, задав следующий вопрос:
— Ты что-то имеешь против меня, Хелен?
— Нет, — ответила я. — Ничего. С чего вы взяли?
— Мне всегда хотелось завоевать твое расположение, — продолжал он, — но с тобой непросто разговаривать.
— Не уверена, что вы очень старались, — зачем-то возразила я, улыбаясь и чувствуя, что и голос и улыбка неестественны.
— Возможно, ты и права, — согласился он и встал. — Но если тебе когда-нибудь понадобится помощь — любая помощь — не стесняйся.
— Спасибо, — пробурчала я.
— Хенинг! — позвали его из комнаты, и он вышел. Все это было весьма забавно. Я очень живо представила себе, как прихожу рано утречком в его клинику, усаживаюсь напротив него и говорю:
— Мой дорогой дядя Хенинг, я перестала верить матери, потому что вы ее любовник. Не могли бы вы прекратить эту связь?
Но самое интересное, мне нравилась его спокойная манера. Он никогда не позволял себе резких замечаний, я никогда не видела его в плохом настроении. В нем было что-то очень основательное, рассудительное и вдумчивое. Он прекрасно подошел бы на роль школьного учителя или священника.
Когда гости уходили, папа начинал слоняться по комнатам, рассуждая о том, что все прошло весьма удачно, а мама сидела тихо и почти ничего не говорила. Именно в такие минуты между ними и случались почти незаметные постороннему глазу, но опасные перепалки.
— Ты стряхнул пепел прямо на ковер, — говорила мама. — Три стакана виски подряд для тебя явно многовато.
— Какие все-таки приятные люди, — отвечал папа. — Они высокого мнения о моем бизнесе и так хорошо ко мне относятся.
— Ты так полагаешь? — отзывалась мама. — В следующий раз пригласи их лучше в ресторан. Мне будет гораздо спокойнее.
— Но дом имеет такое большое значение, — возражал он. — И ты должна присутствовать на вечере в качестве хозяйки. Это и дает личный контакт…
— Хм, контакт… Да… пожалуй, я лучше лягу.
И она выходила из комнаты прямая, как палка. Мама ненавидела людей, которые говорят дома о деньгах, и презирала ребяческое желание отца делать вид, что он преуспевающий бизнесмен. Она придерживалась о нем другого мнения, к тому же сама была настоящим снобом, хотя никогда в этом не признавалась. В ее глазах первыми людьми среди представителей разнообразных профессий были врачи, за ними следовали юристы. Она говорила «доктор медицины»с таким выражением, будто называла какой-то прекрасный цветок, а звание «судья муниципального суда» вызывало у нее восторженный вздох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Глава 10
Званные обеды у нас дома были довольно забавным развлечением.
— Это моя дочь Хелен, — говорил папа, когда к нам приходили гости, и они с готовностью пожимали мне руку. В голосе отца звучала гордость. Я была уже примерно на дюйм выше мамы, а в вечернем платье выглядела на все двадцать. Ко мне обращались как к «этой красивой молодой леди» или «вашей очаровательной дочери». По ходу вечера поведение гостей становилось все более раскованным. Отец развлекал своих деловых партнеров, а я наблюдала сквозь завесу табачного дыма, как краснеют и потеют их улыбающиеся лица. К кофе и бренди эти джентльмены становились невероятно болтливыми. Старики обычно пытались завязать со мной разговор, начиная с традиционного вопроса: «Эта очаровательная леди еще не помолвлена?» Помню, кто-то заметил: «Первая помолвка… О! Это самое прекрасное время — вы совершенно свободны. Больше никогда в жизни вам не придется быть такой свободной и счастливой. Если бы снова стать молодым…» Все они прихлебывали бренди, вздыхали и старались рассуждать философски.
Но когда приносили виски, начинался другой сюжет. Один из гостей — обычно самый толстый и лысый — подвигался, чтобы освободить мне место на диване, а потом, как будто случайно, клал мне руку на колено. Эта тяжеленная рука начинала понемножку двигаться, пока я ее не останавливала. Все делалось с этакой отеческой улыбочкой. Ею и открывалась самая отвратительная часть вечеринки, от которой меня буквально тошнило. Иногда я выходила из гостиной, но эти люди настигали меня и в холле и на веранде. Направляясь в туалет или уже оттуда, они всегда норовили посмотреть на меня через стакан и потрепать по щеке, погладить по руке или шлепнуть по попке, блудливо рассуждая об этих «современных барышнях»и выдыхая мне в лицо табачно-алкогольное зловоние.
В кухне суетилась Нелли, которой помогала приглашенная кухарка в крахмально-хрустящем фартуке. Лицо Нелли было красным и потным от жара плиты. Она относилась к этим обедам ужасно серьезно, и готова была расплакаться, если соус переваривался или рис не получался идеально рассыпчатым. Впрочем, ни один из гостей ни разу этого не заметил. На деловых обедах главным было количество выпивки. Вина и бренди. А этого добра у нас в доме всегда хватало.
Джон носился по всему дому. Обедать с нами ему не разрешалось, но ничто не могло удержать его в комнате. Он то выбегал в коридор, то болтался по саду, строя мне гримасы в окна, то путался под ногами чинно беседующих гостей. К тому же он все время рвался вмешаться в разговор с какой-нибудь фразой, которую произносил нарочитым басом, вроде «Могу ли я взять грушу, дорогая леди?» или «Что за чудное бургундское, сэр». Я все время удивлялась, неужели он никогда не повзрослеет.
Частенько на эти обеды приглашали и дядю Хенинга. Однажды он устроился со своей чашкой кофе рядом со мной на веранде, пока остальные гости разбрелись по гостиной.
— Ну как дела, Хелен? — спросил он. — Много приходится заниматься?
Мне было неловко. Я никак не могла понять, имеет он в виду что-то определенное или просто чувствует себя так же скованно, как я, и просто рад, что нашел среди чужих знакомого собеседника.
— Все отлично, — ответила я.
— Когда ты заканчиваешь?
— Осталось учиться два с половиной года.
— А потом? Будешь поступать в колледж? Уже выбрала в какой?
— Пока еще не знаю. Наверное, надо. Скорее всего я остановлюсь на медицинском. Или юридическом.
— А твоя мама говорила, что тебя привлекает подростковая психология.
— И когда она это говорила, дядя Хенинг? — быстро спросила я.
Он отвел глаза. Может, мне и показалось, но я прочитала у него на лице выражение вины.
Не помню, — ответил он. — Кажется, когда я был у вас в гостях.
— Ну конечно. Где же еще? — отозвалась я, ощущая холодную дрожь собственной двусмысленности.
Он замолчал, явно лихорадочно пытаясь себя убедить, что я ничего не знаю. Он подсел ко мне, разомлевший от хорошей кухни и вина, и хотел продемонстрировать дружелюбие, а я оказалась врагом, с которым надо быть настороже Любой разговор таил в себе массу подводных опасностей, и я не могла не восхититься прямоте, с которой он вышел из положения, задав следующий вопрос:
— Ты что-то имеешь против меня, Хелен?
— Нет, — ответила я. — Ничего. С чего вы взяли?
— Мне всегда хотелось завоевать твое расположение, — продолжал он, — но с тобой непросто разговаривать.
— Не уверена, что вы очень старались, — зачем-то возразила я, улыбаясь и чувствуя, что и голос и улыбка неестественны.
— Возможно, ты и права, — согласился он и встал. — Но если тебе когда-нибудь понадобится помощь — любая помощь — не стесняйся.
— Спасибо, — пробурчала я.
— Хенинг! — позвали его из комнаты, и он вышел. Все это было весьма забавно. Я очень живо представила себе, как прихожу рано утречком в его клинику, усаживаюсь напротив него и говорю:
— Мой дорогой дядя Хенинг, я перестала верить матери, потому что вы ее любовник. Не могли бы вы прекратить эту связь?
Но самое интересное, мне нравилась его спокойная манера. Он никогда не позволял себе резких замечаний, я никогда не видела его в плохом настроении. В нем было что-то очень основательное, рассудительное и вдумчивое. Он прекрасно подошел бы на роль школьного учителя или священника.
Когда гости уходили, папа начинал слоняться по комнатам, рассуждая о том, что все прошло весьма удачно, а мама сидела тихо и почти ничего не говорила. Именно в такие минуты между ними и случались почти незаметные постороннему глазу, но опасные перепалки.
— Ты стряхнул пепел прямо на ковер, — говорила мама. — Три стакана виски подряд для тебя явно многовато.
— Какие все-таки приятные люди, — отвечал папа. — Они высокого мнения о моем бизнесе и так хорошо ко мне относятся.
— Ты так полагаешь? — отзывалась мама. — В следующий раз пригласи их лучше в ресторан. Мне будет гораздо спокойнее.
— Но дом имеет такое большое значение, — возражал он. — И ты должна присутствовать на вечере в качестве хозяйки. Это и дает личный контакт…
— Хм, контакт… Да… пожалуй, я лучше лягу.
И она выходила из комнаты прямая, как палка. Мама ненавидела людей, которые говорят дома о деньгах, и презирала ребяческое желание отца делать вид, что он преуспевающий бизнесмен. Она придерживалась о нем другого мнения, к тому же сама была настоящим снобом, хотя никогда в этом не признавалась. В ее глазах первыми людьми среди представителей разнообразных профессий были врачи, за ними следовали юристы. Она говорила «доктор медицины»с таким выражением, будто называла какой-то прекрасный цветок, а звание «судья муниципального суда» вызывало у нее восторженный вздох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24