А ты когда собираешься с нами? Следующий объект — Юпитер. Там, знаешь ли, хватит работы не только на двух геологов! Выберешь себе такую тему для диссертации, какой еще не бывало. Ну ладно, поговорим в другой раз. Я хочу этим летом навестить твоего дядюшку.
Дверь закрылась за ним. Если бы я знал, что нам уже никогда не удастся свидеться! Старина Бернар… Наверное, он уже умер. Ему сейчас было бы девяносто шесть лет. Правда, Бернар уверял, что марсиане умеют увеличивать срок жизни почти вдвое, и, возможно, он еще жив и странствует где-то в космосе. Но если бы Бернар знал, что предстояло мне, он со мной наверняка не расстался! В тот же вечер мы с братом сели на поезд и уже на следующий день часа в четыре пополудни прибыли на место в… названия я не помню, да это и не важно.
Это была маленькая, незначительная станция. Нас ожидали. Долговязый блондин, еще более высокий, чем я, стоял, оперевшись о крыло автомашины. Завидев нас, он помахал рукой, подошел и представился:
— Мишель Соваж. Ваш дядя извиняется, что не смог вас встретить, но у него важная и срочная работа. Машина резко набирала скорость.
— Что-нибудь новое среди звездных туманностей? — спросил мой брат.
— Скорее уж, во всей Вселенной. Вчера вечером я хотел сфотографировать туманность Андромеды — там есть недавно открытая звезда. Расчет был сделан, я включил автоматику большого телескопа, но, к счастью заглянул в искатель — маленькую подзорную трубу, укрепленную параллельно с большим объективом. И что бы вы думали! Туманность Андромеды оказалась на восемнадцать градусов в стороне от своего нормального положения! Я ее еле отыскал…
— Как странно! — живо откликнулся я. — Вчера перед отъездом Бернар Верилак говорил мне…
— Значит, он вернулся? — перебил Мишель.
— Да, с орбиты Нептуна. Так вот, он говорил, что либо они ошиблись в расчетах, либо что-то отклонило корабль на обратном пути.
— Вот как? Для мсье Бурна это будет весьма интересно.
— Бернар Верилак обещал приехать этим летом, а пока я могу написать ему, чтобы он сообщил подробности…
Мы болтали, а машина быстро мчалась по долине. Рядом с шоссе бежала железная дорога.
— Что, поезд идет теперь до самой деревни?
— Нет, эту линию проложили недавно к заводу легких металлов, который нам достался по наследству. Хорошо, что завод полностью электрифицирован, иначе пришлось бы переносить обсерваторию — из-за дыма.
— Завод большой?
— Сейчас здесь всего триста пятьдесят рабочих. Должно же быть по крайней мере вдвое больше.
Начался серпантин: дорога поднималась к обсерватории, которая была сооружена на вершине невысокой горы. У ее подножия раскинулась высокогорная долина с маленькой прелестной деревушкой. Чуть выше деревни виднелся поселок из стандартных домиков, сгрудившихся вокруг завода. Вдаль за гребни гор уходила линия высокого напряжения.
— Ток подают заводу, — объяснил Мишель. — Для него и плотину построили. Мы получаем электричество от этой же линии.
Возле самой обсерватории расположились дома, где жили мой дядя и его помощники.
— Подумать только, как все изменилось всего за два года! — заметил мой брат.
— Сегодня вечером за столом соберется большая компания: ваш дядя, Менар, вы двое, мы с сестрой, биолог Вандаль…
— Вандаль? Я же его знаю с самого детства! Он старый друг нашей семьи.
— Ас ним его коллега из Медицинской академии, знаменитый хирург Массакр.
— Ничего себе имечко для хирурга! — сострил мой брат Поль. — Массакр, «убийство»! Не хотел бы я у него оперироваться… Б-р-р!
— И напрасно. Он лучший хирург Франции, а может быть, и всей Европы. Кстати, кроме Массакра будет один его друг и одновременно ученик, антрополог Андре Бреффор.
— Тот самый, что занимается патагонцами?
— Да. Так что, хотя дом велик, все комнаты заняты. Едва машина остановилась, я побежал в обсерваторию и постучался в кабинет дяди.
— Кто там?! — рявкнул он, но, увидев меня, смягчился. — А, это ты! Ну подойди, подойди…
Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост и стиснул меня в медвежьих объятиях. Таким я вижу его и сейчас: седая шевелюра, седые брови, из-под которых сверкают горящие как угли глаза, матово-черная борода.
— Добрый день! — скромно послышалось из угла. Я обернулся: худенький Менар стоял за своим столом, заваленным листками с алгебраическими формулами. Это был щуплый человечек в очках, с козлиной бороденкой и огромным морщинистым лбом. Под столь незначительной внешностью скрывался человек, свободно владеющий дюжиной языков и способный извлекать немыслимые корни; самые дерзкие теории физики и математики были ему так же ясны, как мне — геологические разрезы в окрестностях Бордо. Как теоретик мой дядя, превосходный исследователь и экспериментатор, не годился Менару в подметки. Зато вдвоем они составляли могучую пару в области астрономии и атомной физики.
Стрекот машинки заставил меня обернуться к другому углу.
— И впрямь, надо тебя представить, — проговорил дядя. — Мадемуазель, познакомьтесь: мой племянник Жан, шалопай, не способный проверить цифры в ресторанном счете, позор нашей семьи!
— Почему один я позор семьи? — взмолился я. — Поль в математике смыслит не больше меня!
— Увы, да! — согласился дядя. — И кто бы поверил, что его отец щелкал интегралы как орехи! Род оскудевает! Но не будем судить их слишком строго. Жан обещает стать прекрасным геологом, а Поль, я надеюсь, кое-что понимает в своих ассирийцах.
— В индейцах, дядюшка, в индейцах!
— А какая разница? Жан, это наша ассистентка Мартина Соваж, сестра Мишеля.
— Как доехали? — спросила девушка, протягивая мне руку.
Я пожал ее, не успев как следует прийти в себя. В моем представлении ассистентка дяди могла быть только скромной лабораторной крысой в очках, а передо мной стояла юная красавица с фигурой греческой статуи и таким правильным лицом, что можно было прийти в отчаяние. Черты ее казались совершенными, впрочем, лоб, пожалуй, был чуть низковат, но под ним сияли великолепные серые глаза, а обрамляли его длинные пряди на удивление черных волос — ведь брат ее был блондином! Про нее нельзя было сказать, что она просто красавица. Нет, она была прекрасна, прекраснее всех женщин, каких мне только довелось видеть.
Рукопожатие ее было дружеским и коротким. Мартина сразу же вернулась к своим расчетам.
— Я вижу, ты тоже убит, — насмешливо прошептал дядя, увлекая меня в сторону. — Мартина разит без промаха; по-видимому, контраст с обстановкой усиливает эффект. А сейчас, извини, мне надо закончить до вечера работу, чтобы подготовиться к ночным наблюдениям. Ты ведь знаешь, моих помощников нет. Встретимся за обедом, в семь тридцать.
— А она очень важна, твоя работа? — спросил я. — Мишель мне говорил о каких-то странных явлениях…
— Странных!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Дверь закрылась за ним. Если бы я знал, что нам уже никогда не удастся свидеться! Старина Бернар… Наверное, он уже умер. Ему сейчас было бы девяносто шесть лет. Правда, Бернар уверял, что марсиане умеют увеличивать срок жизни почти вдвое, и, возможно, он еще жив и странствует где-то в космосе. Но если бы Бернар знал, что предстояло мне, он со мной наверняка не расстался! В тот же вечер мы с братом сели на поезд и уже на следующий день часа в четыре пополудни прибыли на место в… названия я не помню, да это и не важно.
Это была маленькая, незначительная станция. Нас ожидали. Долговязый блондин, еще более высокий, чем я, стоял, оперевшись о крыло автомашины. Завидев нас, он помахал рукой, подошел и представился:
— Мишель Соваж. Ваш дядя извиняется, что не смог вас встретить, но у него важная и срочная работа. Машина резко набирала скорость.
— Что-нибудь новое среди звездных туманностей? — спросил мой брат.
— Скорее уж, во всей Вселенной. Вчера вечером я хотел сфотографировать туманность Андромеды — там есть недавно открытая звезда. Расчет был сделан, я включил автоматику большого телескопа, но, к счастью заглянул в искатель — маленькую подзорную трубу, укрепленную параллельно с большим объективом. И что бы вы думали! Туманность Андромеды оказалась на восемнадцать градусов в стороне от своего нормального положения! Я ее еле отыскал…
— Как странно! — живо откликнулся я. — Вчера перед отъездом Бернар Верилак говорил мне…
— Значит, он вернулся? — перебил Мишель.
— Да, с орбиты Нептуна. Так вот, он говорил, что либо они ошиблись в расчетах, либо что-то отклонило корабль на обратном пути.
— Вот как? Для мсье Бурна это будет весьма интересно.
— Бернар Верилак обещал приехать этим летом, а пока я могу написать ему, чтобы он сообщил подробности…
Мы болтали, а машина быстро мчалась по долине. Рядом с шоссе бежала железная дорога.
— Что, поезд идет теперь до самой деревни?
— Нет, эту линию проложили недавно к заводу легких металлов, который нам достался по наследству. Хорошо, что завод полностью электрифицирован, иначе пришлось бы переносить обсерваторию — из-за дыма.
— Завод большой?
— Сейчас здесь всего триста пятьдесят рабочих. Должно же быть по крайней мере вдвое больше.
Начался серпантин: дорога поднималась к обсерватории, которая была сооружена на вершине невысокой горы. У ее подножия раскинулась высокогорная долина с маленькой прелестной деревушкой. Чуть выше деревни виднелся поселок из стандартных домиков, сгрудившихся вокруг завода. Вдаль за гребни гор уходила линия высокого напряжения.
— Ток подают заводу, — объяснил Мишель. — Для него и плотину построили. Мы получаем электричество от этой же линии.
Возле самой обсерватории расположились дома, где жили мой дядя и его помощники.
— Подумать только, как все изменилось всего за два года! — заметил мой брат.
— Сегодня вечером за столом соберется большая компания: ваш дядя, Менар, вы двое, мы с сестрой, биолог Вандаль…
— Вандаль? Я же его знаю с самого детства! Он старый друг нашей семьи.
— Ас ним его коллега из Медицинской академии, знаменитый хирург Массакр.
— Ничего себе имечко для хирурга! — сострил мой брат Поль. — Массакр, «убийство»! Не хотел бы я у него оперироваться… Б-р-р!
— И напрасно. Он лучший хирург Франции, а может быть, и всей Европы. Кстати, кроме Массакра будет один его друг и одновременно ученик, антрополог Андре Бреффор.
— Тот самый, что занимается патагонцами?
— Да. Так что, хотя дом велик, все комнаты заняты. Едва машина остановилась, я побежал в обсерваторию и постучался в кабинет дяди.
— Кто там?! — рявкнул он, но, увидев меня, смягчился. — А, это ты! Ну подойди, подойди…
Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост и стиснул меня в медвежьих объятиях. Таким я вижу его и сейчас: седая шевелюра, седые брови, из-под которых сверкают горящие как угли глаза, матово-черная борода.
— Добрый день! — скромно послышалось из угла. Я обернулся: худенький Менар стоял за своим столом, заваленным листками с алгебраическими формулами. Это был щуплый человечек в очках, с козлиной бороденкой и огромным морщинистым лбом. Под столь незначительной внешностью скрывался человек, свободно владеющий дюжиной языков и способный извлекать немыслимые корни; самые дерзкие теории физики и математики были ему так же ясны, как мне — геологические разрезы в окрестностях Бордо. Как теоретик мой дядя, превосходный исследователь и экспериментатор, не годился Менару в подметки. Зато вдвоем они составляли могучую пару в области астрономии и атомной физики.
Стрекот машинки заставил меня обернуться к другому углу.
— И впрямь, надо тебя представить, — проговорил дядя. — Мадемуазель, познакомьтесь: мой племянник Жан, шалопай, не способный проверить цифры в ресторанном счете, позор нашей семьи!
— Почему один я позор семьи? — взмолился я. — Поль в математике смыслит не больше меня!
— Увы, да! — согласился дядя. — И кто бы поверил, что его отец щелкал интегралы как орехи! Род оскудевает! Но не будем судить их слишком строго. Жан обещает стать прекрасным геологом, а Поль, я надеюсь, кое-что понимает в своих ассирийцах.
— В индейцах, дядюшка, в индейцах!
— А какая разница? Жан, это наша ассистентка Мартина Соваж, сестра Мишеля.
— Как доехали? — спросила девушка, протягивая мне руку.
Я пожал ее, не успев как следует прийти в себя. В моем представлении ассистентка дяди могла быть только скромной лабораторной крысой в очках, а передо мной стояла юная красавица с фигурой греческой статуи и таким правильным лицом, что можно было прийти в отчаяние. Черты ее казались совершенными, впрочем, лоб, пожалуй, был чуть низковат, но под ним сияли великолепные серые глаза, а обрамляли его длинные пряди на удивление черных волос — ведь брат ее был блондином! Про нее нельзя было сказать, что она просто красавица. Нет, она была прекрасна, прекраснее всех женщин, каких мне только довелось видеть.
Рукопожатие ее было дружеским и коротким. Мартина сразу же вернулась к своим расчетам.
— Я вижу, ты тоже убит, — насмешливо прошептал дядя, увлекая меня в сторону. — Мартина разит без промаха; по-видимому, контраст с обстановкой усиливает эффект. А сейчас, извини, мне надо закончить до вечера работу, чтобы подготовиться к ночным наблюдениям. Ты ведь знаешь, моих помощников нет. Встретимся за обедом, в семь тридцать.
— А она очень важна, твоя работа? — спросил я. — Мишель мне говорил о каких-то странных явлениях…
— Странных!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49