— продолжал давить на него Стенли. — Что ты хочешь ребенка, а она — лишь приложение к нему?
— Но это не правда!
— Тогда почему она так считает? Подумай об этом, Лукас. Она искренне произносила клятвы во время венчания. И если ты тоже искренен, то тебе лучше немедленно поехать домой и сказать ей об этом. В противном случае ты можешь не найти ее там, когда наконец надумаешь вернуться. Если она примет решение, то именно так и сделает, даже костыли не остановят ее.
Как только Стенли вышел из его офиса, оставив дверь открытой, Лукас откинулся на спинку кожаного кресла и потер рукой лоб. Он сидел в тишине, пока его мысли не пришли в порядок.
Он вспомнил, как впервые увидел Оливию на этом этаже: она стояла и дожидалась лифта. Тогда он подумал, как же она красива, какие потрясающие у нее каштановые волосы и зеленые глаза. И когда она приветливо улыбнулась ему, он почувствовал, как в его груди разгораются искры; эти искры разожгли во всем его теле огонь, который с тех пор не угасал. И во время празднования Рождества пламя этого огня взвилось к небесам в этом самом кабинете. Но все это время он тщательно ограждал себя от того, что стояло за этим огнем. За этой страстью. Это было не просто вожделение, это была… Любовь.
Он всегда охранял себя от этого чувства, потому что, когда любимый человек покидает тебя, боль невыносима. Он навечно запомнил годы после смерти матери, как он пытался найти себе место, как постоянно искал одобрения своих поступков у других. Никто не хотел брать его, поэтому Мим и Уатт по доброте душевной оставили его у себя.
А может быть, они действительно любили его все эти годы, а не просто чувствовали ответственность за него? Почему же он не понял это? Может быть, потому, что считал себя недостойным их любви?
Точно так же, как он не достоин любви Оливии?
Оливия. Она думает, что он женился на ней из-за ребенка. Разве это не она вышла за него замуж по этой причине? Хотя Стенли уверял его, что она искренне произносила клятвы во время бракосочетания.
Лукас вспомнил их первые ночи. Как она произнесла его имя, когда он впервые дотронулся до нее. Как спала, свернувшись около него клубочком. Как улыбалась ему после близости. Неужели она любит его так же сильно, как и он ее?
А если Стенли действительно был лишь ее наставником, если он на самом деле заменял ей отца и был другом?
Лукас встал и снова зашагал по кабинету. Сможет ли она простить ему его холодность и… его сомнения? Сможет ли она когда-нибудь его понять?
Он сделает все, чтобы она поняла его.
Оливия глубоко вздохнула. Хватит рыдать. Это не пойдет на пользу ни ей, ни ребенку.
Как убедить Лукаса, что она его любит?
Что ж, она не побежит за ним. Она подождет, а когда он явится, она заставит его поговорить с ней, заставит выслушать ее, заставит…
Когда дверь открылась, ее сердце бешено застучало. Если бы она могла встать, то встала бы. Если бы могла заставить его любить себя… Слезы снова подступили к ее глазам. Как можно заставить полюбить себя?
Их глаза встретились, но она не могла понять, что выражал его взгляд. В нем было смятение…
Вдруг он вернулся, чтобы сказать, что их брак не действителен? Она понимала, что выглядит безобразно, в мятой блузке и юбке, с красным носом. Она отвела глаза и наклонилась, чтобы снять грелку со льдом с лодыжки. Но Лукас тут же оказался рядом, присел на краешек дивана и перехватил ее руку.
— Лучше подержать еще. Она еле слышно произнесла:
— Но лед почти растаял.
— Болит?
Никакая боль даже отдаленно не напоминала ту боль, которая была в ее сердце. Слезы опять навернулись ей на глаза.
— Оливия, не плачь, — произнес он резко.
— Извини, я почему-то не могу остановиться… — Она опустила голову.
— Ты не можешь остановиться потому, что ты беременна. Потому, что я плохо к тебе относился. Потому, что ты заслуживаешь лучшего, чем ревнивый муж, который все это время думал лишь о себе. Тебе не за что извиняться. Это должен сделать я. Ко мне приходил Стенли.
Она взглянула на него, надеясь, что он захочет выслушать правду.
— Между мной и Стенли ничего нет. Не то, что ты думаешь. Я уважаю его. Я восхищаюсь им.
Она ждала, что Лукас начнет спорить с ней, но он лишь смотрел ей прямо в глаза.
— Я понимаю теперь, что ты в нем видела отца. Прости меня за грубость, за мои сомнения, за прошлую ночь. Я знаю, что не достоин твоего прощения. Я был полным придурком. Я думал, что ты вышла за меня замуж, только чтобы защитить ребенка…
— О, Лукас, нет!
Схватив ее руки, он сжал их.
— Пожалуйста, дай мне закончить, или я никогда не смогу сказать это. Мое сердце так колотится, что я с трудом могу соображать. Я люблю тебя, Оливия. Я не знаю, когда и как это случилось. Но ты стала центром моей жизни. И не из-за ребенка. Всю свою жизнь я сторонился любви. Я боялся поверить в любовь. Я думал, что мне ничего не страшно, но сегодня я понял, что мне страшно потерять тебя, Оливия.
Он любит ее. Она с нежностью провела рукой по его лицу, испытывая неведомую раньше внутреннюю свободу.
— Ты не потеряешь меня, Лукас. Я думаю только о тебе, ты для меня — все. Я люблю тебя.
Его взгляд пробежал по ее лицу, ища подтверждения правдивости этих слов. И обнаружив их искренность, он осторожно, чтобы не причинить ей боль, посадил Оливию к себе на колени. Его руки обвили ее, его губы нашли ее губы, и они слились в мучительно сладком поцелуе. Он оторвался от ее губ, чтобы задать мучавший его вопрос.
— Ты сможешь простить меня? — спросил он срывающимся голосом.
Нежно, но уверенно она положила руку ему на грудь.
— Я прощаю тебя, если ты простишь меня за то, что я скрывала, как сильно тебя люблю.
И тут Оливия поняла, что Лукас Хантер не похож на ее отца. И если он считает, что им лучше переехать в Нью-Йорк, она согласна. Она должна показать ему, что верит в его любовь.
— Лукас, если ты хочешь, чтобы мы переехали в Нью-Йорк, я согласна. Мой дом это ты.
В его голубых глазах был океан любви, когда он нежно пригладил ее волосы.
— Я думал, что ты не хочешь уезжать из Финикса из-за Стенли. — Она было открыла рот, чтобы запротестовать, но он тут же поцеловал кончик ее носа. — Я знаю, что это бред. Ты права, нужно пускать где-то корни. К тому же, я не хочу жить далеко от ранчо, да и твоя мама тоже живет близко отсюда. Здесь нам с тобой будет хорошо. У тебя здесь друзья. Может быть, и я научусь устанавливать с людьми контакты, тогда они станут и моими друзьями. — Он достал из кармана пиджака маленькую коробочку. — У меня кое-что есть для тебя.
Она взяла ее и посмотрела ему в глаза.
— Открой, — нежно приказал он. Она подняла крышку и ахнула:
— О, Лукас. Какое красивое! — Безупречно ограненный бриллиант блеснул в коробочке.
— Я хотел, чтобы у тебя было что-то особенное, что напоминало бы тебе, что мы поженились не просто так, по каким-то практическим соображениям, а по любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Но это не правда!
— Тогда почему она так считает? Подумай об этом, Лукас. Она искренне произносила клятвы во время венчания. И если ты тоже искренен, то тебе лучше немедленно поехать домой и сказать ей об этом. В противном случае ты можешь не найти ее там, когда наконец надумаешь вернуться. Если она примет решение, то именно так и сделает, даже костыли не остановят ее.
Как только Стенли вышел из его офиса, оставив дверь открытой, Лукас откинулся на спинку кожаного кресла и потер рукой лоб. Он сидел в тишине, пока его мысли не пришли в порядок.
Он вспомнил, как впервые увидел Оливию на этом этаже: она стояла и дожидалась лифта. Тогда он подумал, как же она красива, какие потрясающие у нее каштановые волосы и зеленые глаза. И когда она приветливо улыбнулась ему, он почувствовал, как в его груди разгораются искры; эти искры разожгли во всем его теле огонь, который с тех пор не угасал. И во время празднования Рождества пламя этого огня взвилось к небесам в этом самом кабинете. Но все это время он тщательно ограждал себя от того, что стояло за этим огнем. За этой страстью. Это было не просто вожделение, это была… Любовь.
Он всегда охранял себя от этого чувства, потому что, когда любимый человек покидает тебя, боль невыносима. Он навечно запомнил годы после смерти матери, как он пытался найти себе место, как постоянно искал одобрения своих поступков у других. Никто не хотел брать его, поэтому Мим и Уатт по доброте душевной оставили его у себя.
А может быть, они действительно любили его все эти годы, а не просто чувствовали ответственность за него? Почему же он не понял это? Может быть, потому, что считал себя недостойным их любви?
Точно так же, как он не достоин любви Оливии?
Оливия. Она думает, что он женился на ней из-за ребенка. Разве это не она вышла за него замуж по этой причине? Хотя Стенли уверял его, что она искренне произносила клятвы во время бракосочетания.
Лукас вспомнил их первые ночи. Как она произнесла его имя, когда он впервые дотронулся до нее. Как спала, свернувшись около него клубочком. Как улыбалась ему после близости. Неужели она любит его так же сильно, как и он ее?
А если Стенли действительно был лишь ее наставником, если он на самом деле заменял ей отца и был другом?
Лукас встал и снова зашагал по кабинету. Сможет ли она простить ему его холодность и… его сомнения? Сможет ли она когда-нибудь его понять?
Он сделает все, чтобы она поняла его.
Оливия глубоко вздохнула. Хватит рыдать. Это не пойдет на пользу ни ей, ни ребенку.
Как убедить Лукаса, что она его любит?
Что ж, она не побежит за ним. Она подождет, а когда он явится, она заставит его поговорить с ней, заставит выслушать ее, заставит…
Когда дверь открылась, ее сердце бешено застучало. Если бы она могла встать, то встала бы. Если бы могла заставить его любить себя… Слезы снова подступили к ее глазам. Как можно заставить полюбить себя?
Их глаза встретились, но она не могла понять, что выражал его взгляд. В нем было смятение…
Вдруг он вернулся, чтобы сказать, что их брак не действителен? Она понимала, что выглядит безобразно, в мятой блузке и юбке, с красным носом. Она отвела глаза и наклонилась, чтобы снять грелку со льдом с лодыжки. Но Лукас тут же оказался рядом, присел на краешек дивана и перехватил ее руку.
— Лучше подержать еще. Она еле слышно произнесла:
— Но лед почти растаял.
— Болит?
Никакая боль даже отдаленно не напоминала ту боль, которая была в ее сердце. Слезы опять навернулись ей на глаза.
— Оливия, не плачь, — произнес он резко.
— Извини, я почему-то не могу остановиться… — Она опустила голову.
— Ты не можешь остановиться потому, что ты беременна. Потому, что я плохо к тебе относился. Потому, что ты заслуживаешь лучшего, чем ревнивый муж, который все это время думал лишь о себе. Тебе не за что извиняться. Это должен сделать я. Ко мне приходил Стенли.
Она взглянула на него, надеясь, что он захочет выслушать правду.
— Между мной и Стенли ничего нет. Не то, что ты думаешь. Я уважаю его. Я восхищаюсь им.
Она ждала, что Лукас начнет спорить с ней, но он лишь смотрел ей прямо в глаза.
— Я понимаю теперь, что ты в нем видела отца. Прости меня за грубость, за мои сомнения, за прошлую ночь. Я знаю, что не достоин твоего прощения. Я был полным придурком. Я думал, что ты вышла за меня замуж, только чтобы защитить ребенка…
— О, Лукас, нет!
Схватив ее руки, он сжал их.
— Пожалуйста, дай мне закончить, или я никогда не смогу сказать это. Мое сердце так колотится, что я с трудом могу соображать. Я люблю тебя, Оливия. Я не знаю, когда и как это случилось. Но ты стала центром моей жизни. И не из-за ребенка. Всю свою жизнь я сторонился любви. Я боялся поверить в любовь. Я думал, что мне ничего не страшно, но сегодня я понял, что мне страшно потерять тебя, Оливия.
Он любит ее. Она с нежностью провела рукой по его лицу, испытывая неведомую раньше внутреннюю свободу.
— Ты не потеряешь меня, Лукас. Я думаю только о тебе, ты для меня — все. Я люблю тебя.
Его взгляд пробежал по ее лицу, ища подтверждения правдивости этих слов. И обнаружив их искренность, он осторожно, чтобы не причинить ей боль, посадил Оливию к себе на колени. Его руки обвили ее, его губы нашли ее губы, и они слились в мучительно сладком поцелуе. Он оторвался от ее губ, чтобы задать мучавший его вопрос.
— Ты сможешь простить меня? — спросил он срывающимся голосом.
Нежно, но уверенно она положила руку ему на грудь.
— Я прощаю тебя, если ты простишь меня за то, что я скрывала, как сильно тебя люблю.
И тут Оливия поняла, что Лукас Хантер не похож на ее отца. И если он считает, что им лучше переехать в Нью-Йорк, она согласна. Она должна показать ему, что верит в его любовь.
— Лукас, если ты хочешь, чтобы мы переехали в Нью-Йорк, я согласна. Мой дом это ты.
В его голубых глазах был океан любви, когда он нежно пригладил ее волосы.
— Я думал, что ты не хочешь уезжать из Финикса из-за Стенли. — Она было открыла рот, чтобы запротестовать, но он тут же поцеловал кончик ее носа. — Я знаю, что это бред. Ты права, нужно пускать где-то корни. К тому же, я не хочу жить далеко от ранчо, да и твоя мама тоже живет близко отсюда. Здесь нам с тобой будет хорошо. У тебя здесь друзья. Может быть, и я научусь устанавливать с людьми контакты, тогда они станут и моими друзьями. — Он достал из кармана пиджака маленькую коробочку. — У меня кое-что есть для тебя.
Она взяла ее и посмотрела ему в глаза.
— Открой, — нежно приказал он. Она подняла крышку и ахнула:
— О, Лукас. Какое красивое! — Безупречно ограненный бриллиант блеснул в коробочке.
— Я хотел, чтобы у тебя было что-то особенное, что напоминало бы тебе, что мы поженились не просто так, по каким-то практическим соображениям, а по любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32