В первый раз он чувствовал себя живым, с тех пор как его придавила эта несчастная лошадь. Он жив благодаря Богу и Рио де Варгасу. И кажется, пока ничего у него не убыло.
О тех часах, наполненных болью, остались смутные воспоминания. Он периодически впадал в беспамятство, и все приходы и уходы каких-то людей, все их разговоры остались на обочине его сознания.
Помнится, была высокая блондинка, которая кормила, купала, умывала его и помогала отправлять другие, более интимные потребности с уверенностью квалифицированной медсестры. У нее было, кажется, какое-то немецкое имя.
Эльке Саншайн. Да, именно так. Ее белокурые, как будто бы ледяные, волосы и бездонные голубые глаза почему-то вызвали в его воображении холодный замерзший пруд, окруженный купами деревьев. Эльке Саншайн успокаивала его лучше, чем любое лекарство.
Двое мужчин, спасшие его – хозяин ранчо Патрик Прайд и управляющий Рио де Варгас, – тоже приходили в комнату. Крепкие ребята, оба. Он обязан им своей жизнью. Найджел припоминал также доктора с кислым печальным лицом. Он долго щупал, что-то пробовал и скорбно вздыхал.
Последней по счету, но не значению была женщина, которую он принял вначале за ангела, пугающе красивая Шарлотта Прайд. Он даже не мог представить, что в этой глуши может обитать такая красота. И она здесь вянет попусту. Женщина, которая могла бы быть украшением лондонского света.
Дверь спальни отворилась. Повернув голову, он увидел Эльке с подносом. В накрахмаленном белом переднике с умным выражением на лице, она была удивительно похожа на знаменитую сестру милосердия Флоренс Найтингейл, прославившуюся во время Крымской кампании.
– Доброе утро, – сказала она, ставя поднос на стол рядом с постелью. – Как вы себя чувствуете, мистер Хосорн? Или мне следует обращаться к вам – лорд Гленхевен?
– Ни то и ни другое. Мистер Хосорн слишком уж официально, а лорд Гленхевен… я все еще думаю, что это мой отец. Зовите меня просто Найджел. Я вам очень признателен за заботу и чувствую себя уже лучше. – Он потрогал рукой свое лицо. Щеки и подбородок покрывала щетина. – Сколько времени я уже здесь?
– Неделю.
– Так долго? – вздохнул он. Вот откуда, значит, такая щетина.
– То, что вы почти ничего не помните, меня не удивляет. Большую часть времени вы спали, – произнесла Эльке, поправляя его подушки. – Доктор прописал вам опиум четыре раза в день.
«Вот оно что. Видимо, до сегодняшнего утра я был скорее мертвым, чем живым».
– Как моя нога?
– А как вы ее ощущаете?
– Болит, и довольно сильно. И еще зудит невозможно.
Она просияла, как будто он сообщил ей, что выиграл сто фунтов на скачках.
– Это чудесная новость. Нога зудит, потому что начинает заживать. Мне надо посмотреть, но предупреждаю, будет больно.
С тех самых дней, когда он учился ходить, ковыляя по Гленхевен-Холлу с бутылочкой теплого молочка в одной руке и ухом упирающегося спаниеля в другой, ни одна женщина так за ним не ухаживала. Черт побери! Неужели она собирается лезть под одеяло?
Хотя она откинула его с большой осторожностью, Найджел поморщился, и не только из-за своей покалеченной ноги.
Тот факт, что ему стало холодно, свидетельствовал, что там внизу у него ничего нет. То есть получается, что он голый. По-видимому, Эльке это нисколько не смущало, правда, и смущаться-то было не от чего. В его состоянии…
Когда ее нежные пальцы коснулись шин, которые покрывали место, где кость проходила сквозь кожу, он задохнулся стоном.
– Не думаю, что их следует менять. Признаков инфекции нигде не заметно. Великолепная работа Рио.
– А ходить я смогу? – «…или заниматься любовью», – чуть не добавил он. Ему казалось, что его третья конечность находится в не менее печальном состоянии, чем та, которая сломана.
– Есть все основания надеяться.
Ничего себе ответ. Есть все основания надеяться. Что, черт возьми, это значит?
Эльке поправила одеяло, затем села в кресло у его постели и поставила ему на колени поднос.
– Я принесла вам завтрак. Вы почти ничего не ели целую неделю. Надеюсь, это вашему желудку не повредит.
Она протянула ему на вилке кусочек несказанно пахнущего омлета, и он открыл рот. Хотя, когда тебя кормят, как ребенка, это несколько оскорбляет джентльменское достоинство, но тем не менее ел он жадно и с наслаждением.
Его джентльменское достоинство было оскорблено еще сильнее, когда он закончил, и она вытерла ему рот салфеткой.
Черт! Что это за хозяйство у его благодетеля, Патрика Прайда? Разве нельзя было найти мужчину в помощь ему? И как, скажите на милость, этому парню удается в этой глуши удерживать двух таких красивейших женщин?
Прежде чем Найджел сделал попытку найти ответ на этот вопрос, возвратилась Эльке с коричневым пузырьком в руке.
– Теперь, мне кажется, вам следует принять ложечку опиума. Это ослабит боль, и вы сможете опять поспать.
– Скорее я приму яд.
К ее чести, она не настаивала. Просто взяла поднос и пошла к двери. У самой двери оглянулась.
– Я проведаю вас через час.
Найджел начал считать балки на потолке. Это единственное, что оставалось делать – неподвижно лежать на спине и считать переплетающиеся деревянные балки. Он попытался пошевелить пальцами ног и тут же был вознагражден ударом боли, которая чуть не лишила его чувств.
Но душевная боль Найджела была еще сильнее. Неожиданный инцидент в центре Техаса навсегда изменил его жизнь.
Не будет больше охоты, не будет приключений. Если повезет, остаток своей жизни он проведет инвалидом. Это если повезет. Он представил себя на инвалидном кресле – ноги укрыты пледом, рядом верный пес, и медленно текут бесконечные часы бесполезной, никому не нужной жизни.
Друзья будут навещать редко, а потом и вовсе перестанут, женщина, которая согласится делить с ним постель… с ее стороны это будет не больше, чем акт милосердия. Его пенис высохнет по причине неупотребления и опадет навсегда. Он закончит так, как эти старые идиоты с трясущимися руками, которых он наблюдал в Брайтоне. Они дремали на солнце в своих инвалидных креслах и слегка пускали слюни.
– Нет уж, лучше умереть, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы.
– Ни в коем случае, только не это, – произнес томный живой голосок, и в его воображении возник ленивый полдень в душном тропическом порту.
Это было летний голос, полный чувственности – совершенно не похожий на пронзительные носовые голоса его детства. Просто с ума можно сойти от такого голоса!
Он повернул голову и увидел ангела.
– Вы что, можете ходить сквозь стены?
Она бросила на него лукавый взгляд и ослепительно улыбнулась, отчего померк солнечный свет, льющийся из окна.
– Я постучала. Поскольку вы не ответили, я прошла на цыпочках. Эльке сказала, что вы чувствуете себя лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
О тех часах, наполненных болью, остались смутные воспоминания. Он периодически впадал в беспамятство, и все приходы и уходы каких-то людей, все их разговоры остались на обочине его сознания.
Помнится, была высокая блондинка, которая кормила, купала, умывала его и помогала отправлять другие, более интимные потребности с уверенностью квалифицированной медсестры. У нее было, кажется, какое-то немецкое имя.
Эльке Саншайн. Да, именно так. Ее белокурые, как будто бы ледяные, волосы и бездонные голубые глаза почему-то вызвали в его воображении холодный замерзший пруд, окруженный купами деревьев. Эльке Саншайн успокаивала его лучше, чем любое лекарство.
Двое мужчин, спасшие его – хозяин ранчо Патрик Прайд и управляющий Рио де Варгас, – тоже приходили в комнату. Крепкие ребята, оба. Он обязан им своей жизнью. Найджел припоминал также доктора с кислым печальным лицом. Он долго щупал, что-то пробовал и скорбно вздыхал.
Последней по счету, но не значению была женщина, которую он принял вначале за ангела, пугающе красивая Шарлотта Прайд. Он даже не мог представить, что в этой глуши может обитать такая красота. И она здесь вянет попусту. Женщина, которая могла бы быть украшением лондонского света.
Дверь спальни отворилась. Повернув голову, он увидел Эльке с подносом. В накрахмаленном белом переднике с умным выражением на лице, она была удивительно похожа на знаменитую сестру милосердия Флоренс Найтингейл, прославившуюся во время Крымской кампании.
– Доброе утро, – сказала она, ставя поднос на стол рядом с постелью. – Как вы себя чувствуете, мистер Хосорн? Или мне следует обращаться к вам – лорд Гленхевен?
– Ни то и ни другое. Мистер Хосорн слишком уж официально, а лорд Гленхевен… я все еще думаю, что это мой отец. Зовите меня просто Найджел. Я вам очень признателен за заботу и чувствую себя уже лучше. – Он потрогал рукой свое лицо. Щеки и подбородок покрывала щетина. – Сколько времени я уже здесь?
– Неделю.
– Так долго? – вздохнул он. Вот откуда, значит, такая щетина.
– То, что вы почти ничего не помните, меня не удивляет. Большую часть времени вы спали, – произнесла Эльке, поправляя его подушки. – Доктор прописал вам опиум четыре раза в день.
«Вот оно что. Видимо, до сегодняшнего утра я был скорее мертвым, чем живым».
– Как моя нога?
– А как вы ее ощущаете?
– Болит, и довольно сильно. И еще зудит невозможно.
Она просияла, как будто он сообщил ей, что выиграл сто фунтов на скачках.
– Это чудесная новость. Нога зудит, потому что начинает заживать. Мне надо посмотреть, но предупреждаю, будет больно.
С тех самых дней, когда он учился ходить, ковыляя по Гленхевен-Холлу с бутылочкой теплого молочка в одной руке и ухом упирающегося спаниеля в другой, ни одна женщина так за ним не ухаживала. Черт побери! Неужели она собирается лезть под одеяло?
Хотя она откинула его с большой осторожностью, Найджел поморщился, и не только из-за своей покалеченной ноги.
Тот факт, что ему стало холодно, свидетельствовал, что там внизу у него ничего нет. То есть получается, что он голый. По-видимому, Эльке это нисколько не смущало, правда, и смущаться-то было не от чего. В его состоянии…
Когда ее нежные пальцы коснулись шин, которые покрывали место, где кость проходила сквозь кожу, он задохнулся стоном.
– Не думаю, что их следует менять. Признаков инфекции нигде не заметно. Великолепная работа Рио.
– А ходить я смогу? – «…или заниматься любовью», – чуть не добавил он. Ему казалось, что его третья конечность находится в не менее печальном состоянии, чем та, которая сломана.
– Есть все основания надеяться.
Ничего себе ответ. Есть все основания надеяться. Что, черт возьми, это значит?
Эльке поправила одеяло, затем села в кресло у его постели и поставила ему на колени поднос.
– Я принесла вам завтрак. Вы почти ничего не ели целую неделю. Надеюсь, это вашему желудку не повредит.
Она протянула ему на вилке кусочек несказанно пахнущего омлета, и он открыл рот. Хотя, когда тебя кормят, как ребенка, это несколько оскорбляет джентльменское достоинство, но тем не менее ел он жадно и с наслаждением.
Его джентльменское достоинство было оскорблено еще сильнее, когда он закончил, и она вытерла ему рот салфеткой.
Черт! Что это за хозяйство у его благодетеля, Патрика Прайда? Разве нельзя было найти мужчину в помощь ему? И как, скажите на милость, этому парню удается в этой глуши удерживать двух таких красивейших женщин?
Прежде чем Найджел сделал попытку найти ответ на этот вопрос, возвратилась Эльке с коричневым пузырьком в руке.
– Теперь, мне кажется, вам следует принять ложечку опиума. Это ослабит боль, и вы сможете опять поспать.
– Скорее я приму яд.
К ее чести, она не настаивала. Просто взяла поднос и пошла к двери. У самой двери оглянулась.
– Я проведаю вас через час.
Найджел начал считать балки на потолке. Это единственное, что оставалось делать – неподвижно лежать на спине и считать переплетающиеся деревянные балки. Он попытался пошевелить пальцами ног и тут же был вознагражден ударом боли, которая чуть не лишила его чувств.
Но душевная боль Найджела была еще сильнее. Неожиданный инцидент в центре Техаса навсегда изменил его жизнь.
Не будет больше охоты, не будет приключений. Если повезет, остаток своей жизни он проведет инвалидом. Это если повезет. Он представил себя на инвалидном кресле – ноги укрыты пледом, рядом верный пес, и медленно текут бесконечные часы бесполезной, никому не нужной жизни.
Друзья будут навещать редко, а потом и вовсе перестанут, женщина, которая согласится делить с ним постель… с ее стороны это будет не больше, чем акт милосердия. Его пенис высохнет по причине неупотребления и опадет навсегда. Он закончит так, как эти старые идиоты с трясущимися руками, которых он наблюдал в Брайтоне. Они дремали на солнце в своих инвалидных креслах и слегка пускали слюни.
– Нет уж, лучше умереть, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы.
– Ни в коем случае, только не это, – произнес томный живой голосок, и в его воображении возник ленивый полдень в душном тропическом порту.
Это было летний голос, полный чувственности – совершенно не похожий на пронзительные носовые голоса его детства. Просто с ума можно сойти от такого голоса!
Он повернул голову и увидел ангела.
– Вы что, можете ходить сквозь стены?
Она бросила на него лукавый взгляд и ослепительно улыбнулась, отчего померк солнечный свет, льющийся из окна.
– Я постучала. Поскольку вы не ответили, я прошла на цыпочках. Эльке сказала, что вы чувствуете себя лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81