Нет. Лето я проводила в лагерях! Может быть, ты читала мне? Нет, ты шила и вывязывала кружева. Себе я обязана своим развитием, своими победами на олимпиадах. Ты тут ни при чём. И я буду жить так, как хочу я. Дай мой аттестат и мой паспорт.
— Не дам.
Маска зла. Маска ненависти. Неужели эта женщина во мне вызывала когда-то жалость, щемящую, кружащую голову идеей жертвы? Ей я гладила висок, утишая её боль? Ей рассказывала о прочитанных книжках?
Немота сковала меня, я лишь с дыханием пыталась справиться, подавить ворвавшуюся в меня, не знакомую раньше ненависть.
— Дура я, что связалась с твоим отцом. Уж очень он уговаривал меня родить ему сына. Понадобился ему сын — передать что-то! На муку себе связалась. Столько лет молчком! Никогда я не была для него человеком, а уж когда тебя родила вместо сына, и вовсе в мою сторону перестал смотреть. И тебя родила я на муку себе!
Поневоле вспомнишь сказку: с каждым её словом жабы и змеи выскакивали. Хотя, наверное, жабы и змеи много лучше тех невидимых тварей, что выскакивали из неё и проникали в меня, разрушая!
Открытие матери — открытие и себя. В себе я обнаружила черты, о которых не ведала. Во мне тоже живут ненависть и обида, хотя и побеждала когда-то все мои чувства жалость. Осознав это, я стала учиться подавлять их в себе, возрождать жалость.
И сейчас, когда я — взрослый человек, моё главное чувство, победившее все остальные, — сострадание к людям. Все умрут. Нельзя огорчить! Правда, я делаю и буду делать в жизни лишь то, что хочу, во что верю, что считаю необходимым делать. Из этого проистекает остальное, уже из области философской: к чему я пришёл.
— Моя программа такова, — сказала тогда мать. — Я иду подавать документы с тобой, своей рукой я отдаю их туда, куда надо. Институт можешь выбрать один из трёх: педагогический, библиотечный или торговый. Профессия у тебя будет женская. Полдня ты учишься, полдня работаешь — выполняешь мои заказы. Половина выручки — твоя. Не очень по справедливости, конечно, так как ты будешь делать много меньше, чем я, но из своей части оплатишь половину платы за квартиру, половину — за еду. Мне денег не нужно, а тебе пусть останется на твои «развлечения», — ехидно добавляет она. — Никаких гулянок, конечно.
Сокрушило меня не столько то, что моя мать оказалась обыкновенной мещанкой, пусть бы, она не виновата в этом, сколько то, что выпущенные на свободу злость и ненависть живыми тварями вползли в меня и стали во мне хозяйничать — пожирать изнутри. Я не хочу! Чуть не руками принялась я выбрасывать их из себя.
— Документы не найдёшь, даже если перетрясёшь всё в квартире, их здесь нет, они — в моём тайнике, где и деньги на чёрный день.
Я бросилась вон из дома. Не осознавая, что делаю, не думая ни о чём.
Солнце, запах молодой ещё листвы, цветов с клумбы палисадника перёд домом. Стекают по мне запахи и духи моего дома и ползут по асфальту прочь, а меня омывает душ летнего утра — из чистых воздушных потоков, из солнечных лучей.
Это не красивые слова, именно душ ощущала я тогда. И душ народившегося дня привёл меня в чувство.
Куда мне идти жить?
Никаких бабушек и дедушек не было — родители похоронили своих предков до встречи друг с другом. Тёток с дядьями вообще никогда не было.
Друзья-приятели?
Как-то получилось, что ни с кем не возникло у меня в классе никаких отношений. С парнями их и не могло быть. Я для них — баба, да ещё и под два метра, да ещё и без ярко выраженных примет. Один, правда, попробовал было ухлестнуть, да так отлетел, до сих пор, небось, помнит. Лишь тошноту он вызвал во мне, со своими липкими губищами! Девчонок тоже я на дух не переносила, да и они не замечали меня. Ну разве ластик попросить или стержень для авторучки. Чувствовали во мне девчонки чужеродность. Да если бы и была у меня подружка, разве смогла бы я поселиться у неё?
В ту минуту, под солнечными и воздушными ручьями, и возник во мне бунт.
Путь домой заказан, жить с матерью больше не буду. Идти некуда. И вообще что делать дальше?
В эту минуту стало ясно: в любом случае женская доля в нашем обществе мне не подходит, ибо я никогда не сумею, будучи женщиной, реализовать свои замыслы. И решать всю мою будущую судьбу нужно только сейчас, сразу. У меня один выход — стать мужчиной. Тогда никто не заставит меня шить, никто не потребует послушания. Я пошла в справочное бюро.
Список медико-биологических заведений…
Сбор информации.
Лишь к трём часам узнала нужный мне адрес. Научно-исследовательский медицинский институт патологии погнал меня на окраину — лишь там один чудак занимается подобными делами.
Пробиться к чудаку оказалось трудно: он проводил время или в операционной, или со своими больными. Но всё-таки я добилась встречи.
Чудак и в самом деле оказался Чудак. Прежде всего внешность: у него были глаза, как у светофора, показывающего, что путь свободен: ярко-зелёные, мерцающие. Во-вторых, он был большой и нелепый, с непропорционально крупными и мягкими руками, одной из которых он тут же ухватил меня за плечо. В-третьих, он потребовал сразу всю биографию, с подробностями. Я выкладывала ему день за днём свою жизнь. Не скрыла и конфликта с матерью, и того, что мне некуда идти ночевать. Я даже пообещала продать свой скелет клинике — за операцию. В-четвёртых, всю остальную часть дня, до темноты, он осматривал и изучал меня.
Решение он принял сразу же: он будет делать операцию. В связи с невозможностью вернуться домой, к матери, и испросить у неё разрешение на операцию, из-за отсутствия каких бы то ни было других родственников прямо сейчас он помещает меня в стационар. Обследования на аппаратуре начнёт завтра же.
— Сонюшка, к окну положи барышню, пусть надышится летним воздухом перед переходом в новую эру.
Обследования и анализы подтвердили то, что он и так уже понял: грудь у меня не развилась, потому что я — недоразвитый мужчина, во мне уже есть готовые мужские внутренние органы, я и то, и другое. И отцу, и матушке — «подарок». Может быть, во мне даже больше мужчины, потому что во мне вовсю вырабатываются мужские гормоны.
В общем, к моему удивлению, всё прошло много легче, чем можно было предположить. Возвращается ко мне сознание, и я слышу:
— Сонюшка, скорее поздравляй юношу с рождением. Скорее поздравляй!
Передо мной — Чудак и старшая медсестра его отделения, худышка со взглядом косули.
— Представляешь, Сонюшка, ему даже гормоны жрать не нужно, какой везунчик. И внуков нам с тобой ещё народит бессчётное количество, может давать семя! И скелет, Сонюшка, мы с тобой не разрешим ему продавать, а оформим нашего новорождённого Сашеньку как научное открытие. Поспеши увековечить его новое имя в книге жизни!
В довершение всего он позвал меня жить у него (жильё и еда бесплатно) сроком на пять лет, пока я не закончу институт, за это я должен выполнять всю домашнюю работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73