Мне показалось, что около барной стойки я увидела спину Томаса в темно-зеленой рубашке, которой раньше у него не было. Он осушил стакан и попросил счет, словно собирался уходить.
– Пойдем? – снова спросил Диего.
– Я схожу в туалет, и пойдем. – По какой-то непонятной причине я не хотела, чтобы мы встретились на выходе с Томасом. Если это был Томас, конечно.
В туалете пахло косметикой и мочой. Женщина, задрав длинную юбку, наносила лак на колготки на уровне бедер, чтобы стрелка не пошла дальше.
– Проходи. Чего ждешь? – сказала мне девушка с короткими волосами, покрашенными синими перьями, которая ждала своей очереди.
Я опустила крышку унитаза и. немного посидела, рассматривая надписи на двери: «Теория меня утомляет, практика делает сильным», «Анна, я тебя очень люблю (подпись: ясно кто, поэтому не подписываюсь)», «Мартин, я полюбила тебя в субботу и отпустила тебя. Я вернусь, когда ты захочешь. Я буду ждать тебя. Махо», «Я и не подозревала, что у меня такая хорошая память, пока не решила забыть тебя». Я спустила воду и вышла. Томаса уже не было.
– Диего пошел за машиной, потому что на улице дождь. Он сказал, чтобы мы ждали его у дверей.
Эта ситуация повторялась уже несколько раз за последние дни: мой муж 'передавал мне послания через Сантьяго, маленькие инструкции, что делать, пока его нет: выберите место, куда мы пойдем ужинать, посмотрите кабельное телевидение.
Завитушки Сантьяго распрямились от влажности и тепла ламп. Он смотрел на дождь, а я не знала, куда деть руки. Я обмахивалась ими, грызла ногти.
– Тебе здесь понравилось?
– Да, конечно. Если бы у меня было больше времени, я бы хотел научиться.
Он снова отвел от меня взгляд и уставился на тротуар. Красные огни над входом играли у него в волосах. В другой момент я бы сказала: «Но ты можешь остаться…»
Иногда, после его приезда, я спрашивала себя, а не приснилась ли мне эта встреча в Мадриде. Тогда я открывала путеводитель и доставала фотографию с тарелками с бараниной. Я бросала на нее взгляд, как тот, кто проверяет градусник, хотя прекрасно знает, что у него нет температуры, и затем убирала ее между страниц со списком рекомендуемых отелей.
– Каждый раз, когда я на тебя смотрю, я узнаю тебя все меньше и меньше, – сказала я. Я хотела сказать ему это до того, как нас осветят фары машины Диего. «Может быть, и узнавать-то нечего. Может быть, ты – просто театральный реквизит, маска из бумаги, а не каменный моаи».
12
«Я ушел в зоопарк. С». Я посмотрела на записку, написанную на клочке бумаги, оторванном от кухонного бумажного рулона и прикрепленном на холодильник магнитом в виде бабочки: почерк Сантьяго стал совсем неразборчивым. Я обрадовалась, что он ушел, а Диего остался дома. Мне бы не хотелось, чтобы они оказались вдвоем, особенно когда меня рядом не было. Чувство, похожее на то, которое у меня возникало, когда я видела Августина с друзьями, которые мне не нравились. Страх того, что они могут причинить ему вред, изменить его.
– Именно это я увидел, – сказал Диего.
Я обернулась. Он стоял на пороге кухни с двумя чашками в руках. – Что?
– Тебя. В тот день, разглядывающей афиши в университете. Очки сдвинуты на кончик носа.
Я взяла у него чашки:
– Я не изменилась?
– Нет. Думаю, что нет.
Он продолжал стоять на пороге, прислонившись к косяку и внимательно глядя на меня.
– Мне нравится на тебя смотреть.
Я нахмурила лоб и открыла кран, чтобы сполоснуть чашки.
– Я смотрю на тебя, и вдруг: я тебя вижу.
– Все наоборот.
– Это как?
– Ты меня видишь и вдруг ты на меня смотришь. Я так считаю. На самом деле, неважно. – Я поправилась, потому что пожалела, что превратила такой комментарий в семантическую дискуссию.
В воздухе все еще стоял запах кофе. Мы оба, немного растрепанные, в проникающем в кухню утреннем свете, представляли собой хорошую картину для рекламы кофе.
– И что ты видишь?
– Вижу тебя. Словно я могу одну за одной убрать фальшивых Виргинии и оставить только одну – настоящую. Ты видела когда-нибудь русских матрешек? Так вот, словно остается одна, последняя.
– Как это?
– Уф, – вздохнул Диего. – На самом деле, те, другие, – они не фальшивые, они все – ты. Но они все очень разные.
– Но в целом, какая я?
– Зачем ты это спрашиваешь?.
– Я красивая?
Он усмехнулся и задумался на минуту:
– Не знаю. Иногда. Иногда ты становишься красивой.
– Я умная?
– Не думаю.
Он что, шутит? Нет, Диего не шутил.
– Ты глупенькая. Но мне нравится твоя глупость. Ты фривольная и эгоистичная. – Он говорил медленно, словно перечислял достоинства квартиры потенциальному съемщику. Это были совсем не достоинства.
– Но я тебе нравлюсь.
– Да.
– И что тебе нравится?
– Как ты танцуешь. Как смеются твои глаза. Что ты не умеешь ни говорить, ни ходить, ты ходишь, будто уничтожаешь все и всех на своем пути. Как ты вдруг становишься очень серьезной. Как ты переходишь от смеха к грусти: как будто вода перестает течь из крана.
– Что еще?
– Это такая игра?
– Нет, продолжай.
– Мне нравятся твои родинки и твои лопатки. Что ты вульгарная. Что ты плачешь в кино.
Он немного помолчал и продолжил список, будто забыл что-то важное:
– Ты трусиха, очень всего боишься. И у тебя много предрассудков. Ты старомодная, лучше сказать, незрелая. Кажется, что ты состарилась, не перестав быть ребенком, что ты перескочила из подросткового возраста в пожилой.
Состарилась? Это такая болезнь, называется «синдром Матусалена»: преждевременное старение. Я видела фотографии в журнале. Я вдруг отчетливо увидела себя, такой же, как те дети на фотографиях: маленькой, морщинистой, полысевшей, с нахмуренными бровями.
– Не понимаю, как ты влюбился в меня, – сказала я.
– Мне нравятся твои недостатки. Что ты высокомерная и напыщенная, тебе, прежде всего, важно высказать свое мнение, хотя тебя об этом никто не просит. То есть это недостатки, с которыми можно ужиться. Некоторые не влюбляются в достоинства, им важны именно недостатки, это то что удивляет. Я отлично уживаюсь с твоими недостатками.
– Ты не спросишь меня, какие у тебя недостатки? – сказала я.
– Нет.
– Не хочешь узнать, какой ты?
– Нет. Я тебе нравлюсь таким?
– Да.
– И этого достаточно.
«Мужчины не хотят слышать правду о самих себе. Им это не нужно; они просто не смогут вынести это». – Я записала эти мысли в своей голове. Еще одна статья для «Майо».
Я спрашивала себя, должна ли я чувствовать себя обиженной или разочарованной из-за описания Диего, но мне не было неприятно от его слов, хотя я еще не поняла до конца, что он сказал. Больше всего мне понравилось, что он не сказал: «Ты похожа на свою мать».
Он подошел. Взял мою голову в руки, словно собирался надеть мне наушники.
– Я тебе вот что скажу, – произнес он, – я тебя люблю и принимаю тебя такой, какая ты есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49