ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он выглядел вполне ничего себе для бомжа. У него была старая одежда и все такое, и такая, знаешь, тележка из супермаркета с бумажными пакетами, которые бомжи вечно толкают с места на место. Но во всем остальном он выглядел совершенно нормальным, чистеньким таким – не знаю, как объяснить. Так вот этот бомж подошел ко мне и предложил отсосать у меня за десять долларов. «Я делаю это по-настоящему хорошо, – он сказал. – Я все проглочу». И все – таким деловым тоном, будто предлагал мне купить телевизор. Я прямо не знал, куда деться. Ты понимаешь: два часа ночи, в десяти метрах от него стоит шеренга из чуть ли не дюжины пуэрториканских проституток, часть из них прямо-таки красавицы. А этот человек, ужасно похожий на моего дядю, предлагает мне минет. И тут до него тоже доходит. Мне кажется, это был первый раз, когда он такое кому-то предложил. И вдруг нам обоим стало ужасно неловко. И он мне говорит извиняющимся тоном: «Может, я вместо этого вымою тебе машину? Пять долларов. Я очень голодный». И тут я понимаю, что сижу в самой поганой части Манхэттена в два часа ночи, а человек лет сорока моет мою машину при помощи бутылки минеральной воды и тряпки, которая когда-то была футболкой «Chicago Bulls». Проститутки стали подходить поближе, а вместе с ними негр, вроде как их сутенер. И я уже был уверен, что сейчас начнется заваруха, но никто ничего не сказал. Они просто молча на нас смотрели. Когда он закончил, я сказал ему «спасибо», заплатил, двинулся и уехал». После этого рассказа мы долго молчали, и я смотрела на небо, внезапно совсем почерневшее. Я спросила его, что он делал на улице, полной проституток, посреди ночи. А он сказал, что дело не в этом. Я спросила: «У тебя что, кто-то есть?» – но он и на это не ответил. Я спросила его, проститутка ли она, и тут он помолчал секунду и сказал, что она работает в «Люфтганзе». И вдруг я почувствовала ее запах, идущий от него, от его тела, от его бороды – вроде слабого запаха кислой капусты. И теперь, когда мы потрахались, этот запах прилип и ко мне тоже. Гиора настоял, чтобы я все равно осталась на эту неделю в его квартире, и я сразу согласилась – у меня не было особого выбора. Там была только одна кровать, а я не хотела быть злобной сучкой, так что мы спали в ней оба, но не вместе. Я знала, что больше никогда не соглашусь с ним спать, и он тоже это знал. Когда он заснул, я снова пошла в душ – смыть с себя ее запах, хоть и знала, что, пока я сплю в его кровати, запах никуда не денется.
В день отлета я надела свои лучшие вещи, чтобы Гиора понял, что теряет, но, думается мне, он даже не заметил. Я была счастлива, когда мы пошли в гостиницу встречать папу. Я обняла его изо всех сил, и он немного удивился, но было видно, что он очень рад. Папа задал Гиоре несколько глупых вопросов, Гиора немножко потоптался, сказал, что ему срочно надо кое-что уладить, и извинился, что не может отвезти нас в аэропорт. Потом принес из машины чемоданы. И когда мы прощались и даже сделали вид, что целуемся, папа ничего не заметил. Когда Гиора уехал, я пошла к папе в номер и вымылась еще раз, а папа заказал такси в аэропорт. Весь полет я молчала, а он говорил без умолку. Эта неделя тянулась для меня так медленно, каждый день я говорила себе: «Это твоя последняя пятница здесь» – точно так же я говорила, чтобы поддержать себя в последнюю неделю курса молодого бойца. Только вот сейчас мне это совсем не помогало. И даже сейчас, когда кошмар наконец закончился, я не почувствовала облегчения. И даже ее запах остался. Я понюхала себя, пыталась понять, откуда он идет, и вдруг до меня дошло, что это часы – ее запах остался на них еще с той самой ночи.
После еды папа сделал вид, что идет в туалет, и вернулся со стюардессой. Туг я вдруг поняла, что в качестве подарка он мне устроил визит в кабину пилота. Я так намучилась, что у меня даже не было сил с ним спорить. Я потащилась за стюардессой в кабину, и там пилот и штурман стали рассказывать мне всякие скучные подробности о приборах и часах. Под конец седой пилот спросил, сколько мне лет, а штурман вдруг засмеялся. Пилот злобно зыркнул на него, тот перестал смеяться и извинился. «Я не хотел вас обидеть, – сказал он, – я просто привык, что чаще всего, вы понимаете, сюда приходят дети». Пилот сказал, что, так или иначе, было очень мило с моей стороны проведать их в кабине, и спросил, понравилось ли мне в Нью-Йорке. Я сказала, что да. Пилот сказал, он просто обожает этот город, потому что в нем есть все на свете. А штурман, которому, видимо, было слегка неловко, тоже захотел добавить пару слов и сказал, что лично ему немного мешает бедность, на которую там натыкаешься, но в наши дни со всеми этими русскими бедности, собственно, хватает и в Израиле. Потом они спросили, довелось ли мне поесть в том самом новом ресторане, который только что построили и из которого виден весь Манхэттен, и я сказала, что да. Когда я вернулась в салон, папа довольно улыбнулся и поменялся со мной местами, чтобы мне было видно приземление. Пока я пыталась немного откинуть спинку кресла, он погладил меня по спине и сказал: «Зайчик, горит красный свет, тебе стоит пристегнуть ремень, мы вот-вот сядем». Я затянула ремень туго-туго и почувствовала, что вот-вот заплачу.
Мысль в форме рассказа
Это рассказ о людях, которые когда-то жили на Луне. Сегодня там уже никого нет, но еще несколько лет назад Луна была битком забита. Люди на Луне считали, что они совершенно особенные люди, потому что им удавалось придавать своим мыслям какую угодно форму: форму кастрюли, или форму стола, или даже форму брюк «клеш». Так что им удавалось дарить своим подругам по-настоящему оригинальные подарки, вроде мысли о любви в форме кофейной чашки или мысли о верности в форме вазы.
Эти тщательно вылепленные мысли действительно производили сильное впечатление. Но со временем лунные люди пришли к некоторому негласному соглашению касательно того, как должна выглядеть каждая мысль. Мысль о материнской любви всегда имела форму занавески, мысли же об отцовской любви придавали форму пепельницы. Так что, в какой бы дом ты ни пришел, можно было заранее угадать, какие мысли и какой формы будут аккуратно сложены на журнальном столике в гостиной. На всей Луне был только один человек, придававший своим мыслям особую форму, – это был молодой, странноватый парень, которого почти все время мучили жизненно важные и оттого тревожные вопросы. Главная мысль, крутившаяся у него в голове, была о том, что у каждого человека есть хотя бы одна уникальная мысль, похожая только на него и на самое себя, – мысль, обладающая цветом, объемом и содержанием, какие может вообразить себе только этот человек.
Он мечтал построить космический корабль, покрутиться на нем по Вселенной и собрать все уникальные мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32