Он удивлял каждый день. Вчера – новым упражнением, сегодня – оригинальной мыслью, завтра ошеломлял соперников невиданной комбинацией.
– Ты думаешь, играть в хоккей сложно? – спросил меня Тарасов в самом начале нашей совместной работы.
– Конечно, – ответил я. – Особенно если играть хорошо.
– Ошибаешься! Запомни: играть легко. Тренироваться тяжко! Сможешь 1350 часов в год тренироваться? – Тут он повысил голос – Сможешь так тренироваться, чтобы тебя поташнивало от нагрузки? Сможешь – тогда добьешься чего-нибудь!
– 1350? – не поверил я.
– Да! – сказал, как отрубил, Тарасов.
На занятиях он умел создать такое настроение, что мы шутя одолевали самые чудовищные нагрузки. «Тренироваться взахлеб», – требовал от спортсменов Тарасов. А о том, какие были нагрузки, вы можете судить по следующему факту: приезжавшие в ЦСКА на стажировку хоккеисты других клубов после двух-трех занятий поспешно собирали чемоданы и, держась за сердце, отбывали домой. «Не по Сеньке шапка», – смеялись мы. Однажды в ЦСКА приехал поднабраться опыта знаменитый шведский хоккеист Сведберг, но и его хватило ненадолго. На третий день после обода он, заметно побледневший, стал прощаться.
– Мы, шведы, еще не доросли до таких тренировок, – смущаясь, объяснил гость свой преждевременный отъезд.
Никогда мне не забыть уроков Тарасова. Теперь, по прошествии многих лет, я отчетливо понимаю: он учил пас не хоккею – он учил жизни.
– Валерка! – вдруг озадачивал Анатолий Владимирович юного Харламова в разгар тренировки. – Скажи мне, пожалуйста, когда ты владеешь шайбой, кто является хозяином положения?
– Ну как же, – простодушно отвечал хоккеист, – я и есть хозяин.
– Неправильно! – торжествовал Тарасов. – Ты слуга партнеров. Ты играешь в советском коллективе и живешь прежде всего интересами товарищей. Выброси в мусорный ящик свое тщеславие. Умей радоваться успехам товарищей. Будь щедр!
Он учил нас стойкости и благородству, учил трудиться, как умел это делать сам. У Анатолия Владимировича было такое выражение: «Идти в спортивную шахту», что по сути означало тренироваться по-тарасовски.
Тренер постоянно внушал мне, что я еще ничего собой не представляю, что мои удачи – это удачи всей нашей команды. И тут я безоговорочно верил ему. И думаю сейчас, что если бы было иначе, то ничего путного из меня бы не получилось.
Расскажу еще несколько эпизодов, раскрывающих суть тарасовской педагогики.
Анатолий Владимирович считал, что чем хуже погода, тем лучше для закалки характера. Однажды в день матча с нашим традиционно трудным соперником московским «Динамо» грянул 30градусный мороз. Надо на зарядку выходить, а боязно – как бы не простудиться! Столпились мы все в вестибюле, ждем Тарасова, надеясь на то, что он отменит сегодня зарядку. И вот появляется. Демонстративно никого не замечая, сразу ко мне, самому юному:
– Вы что стоите, молодой человек?
– Так ведь все стоят.
– Какое вам дело до всех! Вы давно должны разминаться с теннисным мячом.
Как ветром выдуло команду из вестибюля.
Что касается теннисного мяча, то Тарасов приучил меня не расставаться с ним никогда. Где бы я ни был, я должен был все время бросать-ловить теннисный мяч. Дело доходило до курьезов: купаемся мы в море во время разгрузочного сбора, а тренер спрашивает:
– А где ваш мяч, молодой человек?
– ?…
– Вы и в воде с мячом должны быть.
Думаете, шутил? Ничего подобного! Пришлось нам с Колей Толстиковым к плавкам специальные кармашки пришивать – для мячей. Кому-то, возможно, покажется, что это уж слишком. Но как знать, не будь мяча, не будь других тарасовских придумок, сложилась бы моя судьба столь счастливо?
Кстати, историю с мячом наши ребята впоследствии использовали для одной подначки. Дело было так. Мишаков и Фирсов поехали в институт физкультуры сдавать экзамен по анатомии. Преподаватель попался строгий. «Хорошо подготовились?» – спрашивает. Ребята замялись. «Так, друзья, дело не пойдет, – морщится профессор и показывает на скелет. – Вот вам учебное пособие – занимайтесь». «А можно мы его с собой на базу возьмем? – говорит Мишаков. – В свободное время по косточкам все разберем». Загрузили они это «учебное пособие» в машину и привезли в Архангельское. Я в тот момент в кино был. И вот, возвратившись к себе в комнату, вижу на своей кровати груду костей: на череп нахлобучили мою шапочку, а в руки вложили теннисный мяч. Дескать, в гроб вгонят тебя тарасовские нагрузки.
Наверное, это была не самая удачная шутка, но я смеялся вместе со всеми от души. Мишаков у нас считался мастером всяких розыгрышей. С его уходом в нашем доме стало гораздо тише.
Вдохновение было для Тарасова всего лишь одним из стимулов, а сама работа основывалась на твердых принципах, выработанных им за долгие годы. Он хорошо представлял себе, каким должен быть идеальный вратарь. Однажды мне довелось услышать по этому поводу рассказ самого Анатолия Владимировича. Приведу его здесь как запомнил.
Впервые я познакомился с вратарем международного класса в 1948 году. Им был чехословацкий хоккеист Вогумил Модрый. Незадолго до этого он как раз получил приз лучшего голкипера на мировом первенстве в Санкт-Морице. Ваши классные по тем временам вратари были небольшого роста, и, возможно, поэтому бытовало представление, что стражам ворот и положено быть невысокими. А тут вдруг – верзила под два метра, ручищи как лопаты. Модрый меня заворожил. Я сколько раз встречал его, столько раз обменивался с ним рукопожатием, чтобы получше разглядеть эти невероятных размеров ладони.
Парнем он оказался хорошим, доброжелательным, к тому же мог сносно объясняться по-русски. Богумил охотно показал мне свои технические приемы, познакомил со своей тренировкой. Все это было интересно, но, повторяю, больше всего меня поразила его фигура, его руки…
– Через какую тренировку ты пришел к своей высокой технике? – спросил я.
– Играю в футбол, в теннис. Ну, и конечно, в хоккей, – улыбнулся Модрый.
– А атлетизмом занимаешься?
– Нет, просто играю…
Он пришел в хоккей через хоккей и, обладая безусловной одаренностью, выбился в ряд лучших – все естественно и логично… для него, для Модрого, и для того времени. Но мы-то, русские, должны были обогнать и чехов, и шведов, и канадцев – другой задачи перед нами не ставилось, а это значит?… Это значит, что для нас такой путь не годился.
Не буду, однако, забегать вперед. Я внимательно присматривался ко всем выдающимся вратарям, с которыми меня сводила жизнь. Вот Харри Меллупс. Меня покоряли в рижанине внутренняя серьезность, умение анализировать свою игру, критически относиться к ней. Григорий Мкртчан отличался стремлением к поиску, он в любой момент был готов пойти на эксперимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Ты думаешь, играть в хоккей сложно? – спросил меня Тарасов в самом начале нашей совместной работы.
– Конечно, – ответил я. – Особенно если играть хорошо.
– Ошибаешься! Запомни: играть легко. Тренироваться тяжко! Сможешь 1350 часов в год тренироваться? – Тут он повысил голос – Сможешь так тренироваться, чтобы тебя поташнивало от нагрузки? Сможешь – тогда добьешься чего-нибудь!
– 1350? – не поверил я.
– Да! – сказал, как отрубил, Тарасов.
На занятиях он умел создать такое настроение, что мы шутя одолевали самые чудовищные нагрузки. «Тренироваться взахлеб», – требовал от спортсменов Тарасов. А о том, какие были нагрузки, вы можете судить по следующему факту: приезжавшие в ЦСКА на стажировку хоккеисты других клубов после двух-трех занятий поспешно собирали чемоданы и, держась за сердце, отбывали домой. «Не по Сеньке шапка», – смеялись мы. Однажды в ЦСКА приехал поднабраться опыта знаменитый шведский хоккеист Сведберг, но и его хватило ненадолго. На третий день после обода он, заметно побледневший, стал прощаться.
– Мы, шведы, еще не доросли до таких тренировок, – смущаясь, объяснил гость свой преждевременный отъезд.
Никогда мне не забыть уроков Тарасова. Теперь, по прошествии многих лет, я отчетливо понимаю: он учил пас не хоккею – он учил жизни.
– Валерка! – вдруг озадачивал Анатолий Владимирович юного Харламова в разгар тренировки. – Скажи мне, пожалуйста, когда ты владеешь шайбой, кто является хозяином положения?
– Ну как же, – простодушно отвечал хоккеист, – я и есть хозяин.
– Неправильно! – торжествовал Тарасов. – Ты слуга партнеров. Ты играешь в советском коллективе и живешь прежде всего интересами товарищей. Выброси в мусорный ящик свое тщеславие. Умей радоваться успехам товарищей. Будь щедр!
Он учил нас стойкости и благородству, учил трудиться, как умел это делать сам. У Анатолия Владимировича было такое выражение: «Идти в спортивную шахту», что по сути означало тренироваться по-тарасовски.
Тренер постоянно внушал мне, что я еще ничего собой не представляю, что мои удачи – это удачи всей нашей команды. И тут я безоговорочно верил ему. И думаю сейчас, что если бы было иначе, то ничего путного из меня бы не получилось.
Расскажу еще несколько эпизодов, раскрывающих суть тарасовской педагогики.
Анатолий Владимирович считал, что чем хуже погода, тем лучше для закалки характера. Однажды в день матча с нашим традиционно трудным соперником московским «Динамо» грянул 30градусный мороз. Надо на зарядку выходить, а боязно – как бы не простудиться! Столпились мы все в вестибюле, ждем Тарасова, надеясь на то, что он отменит сегодня зарядку. И вот появляется. Демонстративно никого не замечая, сразу ко мне, самому юному:
– Вы что стоите, молодой человек?
– Так ведь все стоят.
– Какое вам дело до всех! Вы давно должны разминаться с теннисным мячом.
Как ветром выдуло команду из вестибюля.
Что касается теннисного мяча, то Тарасов приучил меня не расставаться с ним никогда. Где бы я ни был, я должен был все время бросать-ловить теннисный мяч. Дело доходило до курьезов: купаемся мы в море во время разгрузочного сбора, а тренер спрашивает:
– А где ваш мяч, молодой человек?
– ?…
– Вы и в воде с мячом должны быть.
Думаете, шутил? Ничего подобного! Пришлось нам с Колей Толстиковым к плавкам специальные кармашки пришивать – для мячей. Кому-то, возможно, покажется, что это уж слишком. Но как знать, не будь мяча, не будь других тарасовских придумок, сложилась бы моя судьба столь счастливо?
Кстати, историю с мячом наши ребята впоследствии использовали для одной подначки. Дело было так. Мишаков и Фирсов поехали в институт физкультуры сдавать экзамен по анатомии. Преподаватель попался строгий. «Хорошо подготовились?» – спрашивает. Ребята замялись. «Так, друзья, дело не пойдет, – морщится профессор и показывает на скелет. – Вот вам учебное пособие – занимайтесь». «А можно мы его с собой на базу возьмем? – говорит Мишаков. – В свободное время по косточкам все разберем». Загрузили они это «учебное пособие» в машину и привезли в Архангельское. Я в тот момент в кино был. И вот, возвратившись к себе в комнату, вижу на своей кровати груду костей: на череп нахлобучили мою шапочку, а в руки вложили теннисный мяч. Дескать, в гроб вгонят тебя тарасовские нагрузки.
Наверное, это была не самая удачная шутка, но я смеялся вместе со всеми от души. Мишаков у нас считался мастером всяких розыгрышей. С его уходом в нашем доме стало гораздо тише.
Вдохновение было для Тарасова всего лишь одним из стимулов, а сама работа основывалась на твердых принципах, выработанных им за долгие годы. Он хорошо представлял себе, каким должен быть идеальный вратарь. Однажды мне довелось услышать по этому поводу рассказ самого Анатолия Владимировича. Приведу его здесь как запомнил.
Впервые я познакомился с вратарем международного класса в 1948 году. Им был чехословацкий хоккеист Вогумил Модрый. Незадолго до этого он как раз получил приз лучшего голкипера на мировом первенстве в Санкт-Морице. Ваши классные по тем временам вратари были небольшого роста, и, возможно, поэтому бытовало представление, что стражам ворот и положено быть невысокими. А тут вдруг – верзила под два метра, ручищи как лопаты. Модрый меня заворожил. Я сколько раз встречал его, столько раз обменивался с ним рукопожатием, чтобы получше разглядеть эти невероятных размеров ладони.
Парнем он оказался хорошим, доброжелательным, к тому же мог сносно объясняться по-русски. Богумил охотно показал мне свои технические приемы, познакомил со своей тренировкой. Все это было интересно, но, повторяю, больше всего меня поразила его фигура, его руки…
– Через какую тренировку ты пришел к своей высокой технике? – спросил я.
– Играю в футбол, в теннис. Ну, и конечно, в хоккей, – улыбнулся Модрый.
– А атлетизмом занимаешься?
– Нет, просто играю…
Он пришел в хоккей через хоккей и, обладая безусловной одаренностью, выбился в ряд лучших – все естественно и логично… для него, для Модрого, и для того времени. Но мы-то, русские, должны были обогнать и чехов, и шведов, и канадцев – другой задачи перед нами не ставилось, а это значит?… Это значит, что для нас такой путь не годился.
Не буду, однако, забегать вперед. Я внимательно присматривался ко всем выдающимся вратарям, с которыми меня сводила жизнь. Вот Харри Меллупс. Меня покоряли в рижанине внутренняя серьезность, умение анализировать свою игру, критически относиться к ней. Григорий Мкртчан отличался стремлением к поиску, он в любой момент был готов пойти на эксперимент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69