— Йоси никогда в жизни не бросит свои самолеты.
— Кимио говорит, он обещал.
— Хорошо, — кивнул лейтенант, — послезавтра я свободен.
— Как я счастлива, Брент! — она закинула руки ему за шею, и он склонился к ней, ища ее губы, крепко прижал к себе и поцеловал, но это был уже совсем не тот поцелуй, что в ресторане.
Брент на мгновение отодвинулся, потом снова привлек ее к себе. Маюми поцеловала его в щеку и шею.
— Эй, поосторожней, не заводи меня!
Она рассмеялась, — снова зажурчало шампанское.
— Хорошо, буду осторожна, как будто гуляю у самого жерла вулкана.
— Значит, до вторника, — он выпустил ее руки и сделал шаг к лифту, но сдавленный голос, в котором чувствовалось огромное напряжение, окликнул его, и Брент обернулся.
— Ты, наверно, решишь, что я сошла с ума…
— О чем ты, Маюми?
— Я не могу видеть, как ты уходишь, не могу отпустить тебя так…
— Ты хочешь… Хочешь, чтобы я… остался?
— Да, — она, словно умоляя о чем-то, простерла руки. — Я больше не боюсь вулкана.
Брент шагнул к ней, снова взял ее руки и утонул во влажных безднах глаз.
— Ты уверена?
— Да.
— Лава может обжечь.
— Знаю. Я не боюсь.
Кольцо ее рук снова сомкнулось у него на шее, и от прикосновения губ Маюми Брента вновь охватила яростная тяга к этому горячему, трепетавшему и словно плавившемуся в его объятиях телу, так плотно прильнувшему к нему. Он крепко обхватил ее ягодицы, и она, выгнув стан, медленно закачалась вперед-назад в древнем и вечном ритме, которому от сотворения мира послушны охваченные страстью женщины. Сердце Брента уже не колотилось, а диким зверем билось о решетку ребер, покалывающие волны одна за другой ползли по спинному хребту, и жар охватывал его.
— Больше не будет «нет»? — выдохнул он.
— Да, милый. Я говорю тебе «да».
— Когда ты произносишь это слово, солнце на небе замирает и ветер прислушивается к нему…
Откинув голову, она рассмеялась:
— Милый, ты, оказывается поэт! — И, потянув его за собой в квартиру, закрыла дверь.

Он уехал от нее рано утром и, разгоняясь в сторону верфи по скоростной магистрали Хигаси-Дори, скользкой от пролившегося ночью ливня с громом и молниями, всем своим существом все еще слышал, ощущал, обонял ее — чувствовал, как впиваются в его губы ее ненасытный рот, как ритмично вскидывается навстречу его движениям горячее тело, как звучат ее вздохи, стоны и крики — древние как сам род человеческий и неизменные как звезды над головой.
Сердитый гудок обогнавшей его «Тойоты» отвлек его от этих сладостных воспоминаний: оказалось, что его машину занесло на другую полосу. Очнись, сказал он себе и выровнял автомобиль, чувствуя, как скользят по мокрому бетону колеса, гробанешься — больше не увидишь ее. Он улыбнулся, вновь обретя власть над своим «Мицубиси» и с ревом проносясь мимо «Тойоты» в смерче мельчайшей водяной пыли, оседавшей на ее ветровом стекле, из-за которого в ярости грозил ему кулаком маленький лысый человечек. В душе я, конечно, камикадзе, подумал Брент и расхохотался.
Через несколько секунд он уже въезжал на территорию верфи и, выруливая к воротам, ведущим в док В—2, заметил, что водонапорная башня сдвинута со своих массивных опор и почернела как от разрыва бомбы или снаряда. Странно, подумал Брент, заворачивая на парковку, взорвалась она, что ли?
…Во вторник ровно в десять утра Брент постучал в дверь каюты Мацухары. Улыбающийся подполковник, поправляя перед зеркалом черный форменный галстук, сказал:
— Решил испытать судьбу, Брент-сан?
— То есть?
— Я слышал, тебе понравилась фугу?
Брент рассказал о своем гастрономическом испытании Аллену: ясно, что адмирал обсудил его с летчиком.
— Еще как понравилась! Впечатление останется на всю жизнь.
— Об этой рыбе и о способах насладиться ею у нас складывают стихи, — рассмеялся Мацухара и, глядя в зеркало, продекламировал в напевном ритме хайку:
Вчера вечером мы с ним ели фугу,
Сегодня иду за его гробом.
Оба расхохотались, а летчик продолжал:
— А вот еще — это об отвергнутом вздыхателе:
Я не увижу ее сегодня,
Она предпочла мне другого,
Что ж, буду есть фугу.
— Подожди еще минутку, Брент, я сейчас буду готов. — Он полез в свой маленький шкаф, достал автоматический «Оцу», надел и застегнул ремни плечевой кобуры, потом с привычной дотошностью летчика-истребителя, чья жизнь зависит от исправности оружия, ладонью вогнал в рукоятку круглую девятизарядную обойму, оттянул ствол, убедился, что патрон дослан в патронник, и с громким металлическим щелчком позволил пружине затвора стать на место. Потом он поставил оружие на предохранитель, спрятал его в кобуру под мышкой и надел синюю тужурку, сунув в карман три запасных обоймы. — Знаешь, Брент-сан, — чуть смущенно сказал он. — Наверно, мы с Кимио скоро поженимся.
— Я очень рад за тебя, Йоси-сан. Кимио так красива, умна и талантлива. Ты будешь с нею счастлив.
Летчик, неловко отведя глаза, сказал:
— Я знаю, вы, американцы, не верите в предзнаменования…
— Не верим, — отвечал Брент, сбитый с толку странным тоном друга.
— И ты, конечно, сочтешь меня суевером, но… В воскресенье вечером случилось… что-то странное.
— Ну-ну, говори же!
— Как тебе известно, я люблю читать…
Брент улыбнулся. Еще во время ледового плена команда «Йонаги» пристрастилась к чтению. Однако в этом никто не мог соперничать с адмиралом Фудзитой и подполковником Мацухарой, но если первый буквально глотал книги по истории второй мировой войны, то Йоси, с юности полюбивший американскую литературу, отдавал предпочтение Герману Мелвиллу, Стивену Крейну, Ричарду Генри Дану, Фолкнеру, Хемингуэю, Скотту Фицджеральду.
— Известно, — подтвердил он, показав глазами на книги, занимавшие каждый свободный дюйм пространства.
Летчик сел напротив Брента.
— Ты читал «Прощай, оружие»?
— Читал. Это Хемингуэй. Дело происходит, кажется, в Италии во время первой мировой. Там что-то про любовь.
Йоси улыбнулся, и напряжение, в котором он находился, как-то ослабело.
— Верно. Раненый американский волонтер попадает в госпиталь и там влюбляется в сестру.
— Ну, я помню, помню! Его зовут, кажется, Фред Генри, а ее… э-э…
— А ее — Кэтрин Беркли.
— Ну да! Такая чистая и трагическая любовь…
Летчик подался вперед и заговорил торопливо и взволнованно:
— В воскресенье ночью я дочитывал последние страницы и дошел до того «Места, когда Генри целует мертвую Кэтрин. В эту самую минуту молния ударила в водонапорную башню. Это было как прямое попадание полутонной бомбы — я никогда не видел ничего подобного…
Он замолчал, постукивая себя сжатым кулаком по колену. В тишине слышалось только ровное гудение корабельной вентиляции.
— Но я не понимаю, к чему это предзнаменование, — произнес наконец Брент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86