Но именно Самуэлу в долгие ночи шастанья по барам и гулянья на свежем воздухе Абель изливал обиду и ярость, пока не изгнал Норинью из своей жизни.
— Ничто не сравнится с исповедальней, даже для нечестивого католика, — изрек Самуэл.
Я никогда не видел Самуэла с книгой. Как Рамос, скрывающий свой гомосексуализм столь тщательно, что никто об этом не догадывался, Самуэл жил интеллектуальной жизнью, скрытой от нас.
В моем кабинете единственное украшение — картины Маркоса, подаренные мне Сауло. Повсюду ужасные полотна. Зато радуют глаз два специальных шкафа для вин, которые я тоже велел покрасить под дерево для имитации подвала белок, каким он мне представлялся. В один из шкафов я убрал купленный в магазине кагор и из того же шкафа вынул «Шато д'Икеле» , чтобы распить его, несмотря на возражения Лусидио. Когда я открывал вино, зазвонил телефон. Ливия. Я забыл отчитаться о прошедшем дне. В ее голосе явно слышалась тревога:
— Что случилось?
— Ничего.
— Я третий раз звоню! Где ты был?
— В торговом центре. У меня приятель.
— Только не Самуэл!
Самуэл вызывал у Ливии ужас. Он единственный, кто заходил к остальным между ужинами и пытался поддерживать дружбу, хотя его скорбная фигура служила постоянным напоминанием о том, что с нами сделало время, а единственным занятием во время визитов было говорить плохо об остальных. Самуэл сохранил тот же аппетит, что и в юности, но со временем стал совсем тощим. Не прибавляли красоты мешки под глазами, да и вообще он походил на декадента и всячески это подчеркивал. Вечно ходил согнувшись, словно под тяжестью наших неудач, даже морщины у него на лице, казалось, от наших невыполненных обещаний. Двадцать лет назад никто из нас не пользовался таким успехом у женщин, как женоненавистник Самуэл с выразительными глазами и хрипловатым голосом. Даже Пауло, который, «сволочь такая», по утверждению Самуэла, называл собственный член «наемным агитатором» и использовал его для вербовки избирательниц всех возрастов и размеров, в любом месте и при любой возможности. Однажды нам пришлось употребить все наше коллективное влияние, чтобы избавить Самуэла от тюрьмы, потому что женщина, которую он избил, накатала жалобу в полицию, а у нее оказались высокопоставленные родственники. Педро утверждал, что Самуэлу полезно побывать в шкуре арестованного, а потому нам не надо суетиться. Возможно, он знал, что Самуэл единственный из нашей компании, Рамос не в счет, кто ухитрился трахнуть жену Педро, белокожую и гладковолосую Мару, тогда как мы слюной исходили от вожделения, но не решались реализовать его. Мы наложили вето на его предложение. «Клуб поджарки» заботился о своих. И дело не в том, чтобы избавить Самуэла от процесса. А в том, по-прежнему ли с нами считаются в городе. Самуэл признался мне, что он импотент и даже избиение женщины его не возбуждает. Он даже хвастался своей импотенцией, как приговором всему, что мы упустили за двадцать лет.
— Это для вас, сволочи. Мой вялый член — Христос нашей десятки, обмякший в обмороке на кресте. Он не встал за вас!
Ливия была уверена, что Самуэл — злобный червь, пытающийся утащить меня в свой подземный лабиринт, поближе к аду и подальше от нее. «Даже внешне он напоминает червяка», — твердила она.
— Нет, Ливия, это не Самуэл.
— А кто, Зи?
Зи — уменьшительное от Зиньо и, в свою очередь, от Даниэлзиньо. Я нашел свою Мать Белку.
— Ты не знаешь.
Я чуть не сказал, что тот, кто был со мной, на самом деле анти-Самуэл. Новый друг, очень хорошо воспитанный, обаятельный и элегантный, с моей точки зрения, с хорошими зубами и не представляющий никакой опасности.
Если бы я только знал…
* * *
В ту ночь, в конце февраля прошлого года, Лусидио показал мне чешую. Обычную рыбью чешую, в упаковке размером сантиметра в два, под пленкой с нарисованной на ней белой идеограммой, контрастирующей с красным фоном чешуи. Он выловил пакетик из недр своего бумажника с большой осторожностью. Я не знаю, носил ли он чешую в бумажнике всегда или подготовился к встрече со мной.
Лусидио поднес чешую к моим глазам:
— Я — единственный человек в Западном полушарии, у кого это есть.
— Что это?
— Чешуя фугу. Я принадлежу к секретному обществу, которое собирается один раз в год в Кусимото, в Японии, поесть свежевыловленную фугу. Только я и китаец — иностранцы в этом обществе. Так было до недавнего времени. Китаец умер на последнем собрании.
— Как?
— Отравился. Фугу — ядовитая рыба. Если она приготовлена не специалистом, а ее надо резать особым способом, то можно проститься с жизнью в несколько минут. Китаец умер за восемь. Жуткая смерть.
Я улыбнулся. Думаю, что я улыбнулся. Чтобы проверить, не шутка ли это. Но полуулыбка Лусидио исчезла. Он не шутил.
— Тренировка разделывателя фугу занимает три года. Каждый год общество проводит опыт, что-то вроде итогового экзамена, чтобы узнать, кто получит титул мастера фугу. Это всегда группа из десяти учеников. Каждый ученик опробывает на добровольце только что выловленную и приготовленную им фугу. Если рыба разделана неправильно, доброволец умирает на месте, за несколько минут.
— А ученик?
— Остается на второй год.
— Добровольцы объединены в общество…
— Именно. Общество десяти. Поскольку вероятность проваленного экзамена тридцать процентов и в среднем умирает три добровольца за каждый опыт, обновление идет постоянно. Но существует лист ожидания, чтобы попасть в общество. Мне пришлось ждать семь лет.
— Доброволец что-то получает за участие в эксперименте?
Лусидио улыбнулся. На сей раз почти полной улыбкой.
— Я не ожидал от тебя такого вопроса…
— Тогда почему…
— В мире нет ничего подобного вкусу сырой фугу, Даниэл. И удовольствие от поедания увеличивается в несколько раз, если рискуешь умереть. В организме при опасности смерти происходит мгновенная химическая реакция, усиливающая вкус фугу. В Японии можно есть эту рыбу и нормальным способом. Ее готовят специальные мастера, и риск минимален. Но только в Кусимото, один раз в году, можно полакомиться фугу с реальной возможностью не пережить первого куска. Поэтому общество секретное. Самый настоящий эксклюзив. И официального экзамена-то не существует.
— Как ты об этом узнал?
— Я пожаловался своему японскому другу, что испробовал все, что можно, и теперь буду скучать без новых кулинарных изысков до самой смерти. На что он возразил: «Поспорим?» Любопытно, мы с ним познакомились случайно в винном магазине.
— Он был членом общества?
— Да. По иронии судьбы я попал на его место. Он умер счастливым. У него было две чешуи.
— Две чешуи?
— Кто выживает десять собраний, десять лет, получает такую чешую. У него было двадцать лет фугу, приправленной страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24