— Вы хенна-гайджин. Возможно, даже и больше.
Он взял носовой платок, обернул его вокруг ручки помятого чайника и разлил саке для де Джонга, Омури и Иноки. Однако не налил себе. Вместо этого он поставил чайник на горячую плиту и взглянул на де Джонга.
Я знаю, что делать, подумал де Джонг. Я должен оказать ему почтение.
Он взял чайник и наполнил чашку Канамори. Среди японцев считалось дурной манерой наливать самому себе.
Улыбающийся Канамори поднял свою чашку в честь де Джонга.
— Хенна-гайджин, — сказал Канамори.
Омури и Иноки повторили это слово. Все трое склонили головы в почтительном поклоне. Де Джонг ощутил легкий холодок восторга: он знал, что они делали правильно, кланяясь ему, но не знал, почему.
Японцы ждали, пока он отопьет первым. Это был жест уважения.
* * *
Дружба де Джонга и Канамори обогащала жизнь и того и другого. С самого начала было ясно, что они могут ожидать друг от друга многого. Канамори думал, что они в прошлой жизни были братьями. До этого для де Джонга было трудно проявить свою приязнь к кому бы то ни было, кроме своей матери. Но он так тепло и заботливо относился к Канамори, что позволил себе подпасть полностью под его влияние.
Благодаря Канамори де Джонг теперь уже знал, чего он хочет и за что ему надо бороться. Он хотел воспитать в себе душу японца.
Канамори сказал, что существуют некоторые барьеры, препятствующие неяпонцу познать Японию. Но они могут быть сломаны, если де Джонг выучит японский язык — нелегкое задание, если принять во внимание, что в японском языке три алфавита, один из которых канджи, иероглифическое письмо из Китая. Хорошо образованный японец знает по крайней мере пять тысяч канджи иероглифов, а также два фонетических алфавита по сорок восемь букв в каждом.
Но де Джонга это не обескуражило. Не теряя времени, он договорился о частных уроках японского языка с университетским преподавателем. Через месяц де Джонг мог вполне сносно разговаривать по-японски с Канамори. Омури и Иноки. Изумленный преподаватель сказал, что за двадцать пять лет преподавания японского языка он не встречал столь одаренного студента.
Для изучения японской истории и философии де Джонг зачастил в Восточный отдел Бодлеанской библиотеки. Он забросил свои занятия в Оксфорде и проводил целые дни в чтении о Японии, начиная с периода Нара и вплоть до эры Шова, которая началась одиннадцать лет назад после коронации молодого императора Хирохито. Но больше, чем занятия и беседы с Канамори, дала де Джонгу погруженность в свое собственное сознание.
В отце Канамори было что-то от мистики, поэтому молодой японец понимал, что происходило с де Джонгом. Все знания лежат в глубинах сознания, говорил ему Канамори. Поэтому сознание де Джонга является его ключом к тайне, называемой Японией. Никакое знание не приходит извне. Оно все существует в человеке, все, что человек знает, на самом деле, он обнаружил, сорвав покров со своей души.
Де Джонг был весьма польщен, получив письмо от отца Канамори, барона, который прослеживал свою родословную без перерыва на двадцать одно поколение. Барон благодарил его за доброту, оказанную его сыну и другим. Он также убеждал де Джонга сделать все возможное для того, чтобы узнать, кто он на самом деле. «На этом пути к самопознанию помните о том, — писал барон, — что окружающий вас мир — это всего лишь прилагаемое обстоятельство тому, кто пытается постичь свое сознание. Знания существуют в сознании, подобно огню в кусочке кремня. Предполагаемые обстоятельства, подобно трению, высекают этот огонь».
В отношении дружбы между де Джонгом и Канамори барон писал, что похоже на то, что они нашли друг в друге второе я. И что, когда де Джонг приедет в Японию, он может считать дом барона своим.
Чем больше де Джонг узнавал о Японии, тем более он разочаровывался в Англии. Образ жизни здесь теперь ему казался однообразным, обычаи утомительными и скучными, а погода ужасной. Бог свидетель, он всегда был не в ладах с протестантской религией и ее верой в то, что девять десятых деяний человека греховны.
Япония. Даже само слово передает ощущение чего-то превосходящего все земное, все ожидаемое.
Хенна-гайджин. Это не тот предмет, о котором разговаривают за чаем с пшеничными лепешками в кругу семьи или откровенничают с его немногими школьными приятелями. Это должно остаться секретом между ним и его японскими друзьями, хотя и с ними на всякий случай нужно вести себя поосторожнее. Однажды он обвинил Канамори в том, что тот склонен к татемаэ, и тем самым посеял первое зерно вражды между ними. Японцы взаимодействуют с внешним миром одновременно двумя путями. Татемаэ — поверхностный подход. Используя его, ты ограничиваешься внешними проявлениями, взаимодействуешь формально. Хонне, наоборот — японская откровенность, подноготная, раскрываемая только в настоящей дружбе, после того, как знаешь другого не первый год.
Слово татемаэ просто слетело у де Джонга с языка Бог знает, как — он сказал, не подумав. Но оказалось, что он был прав в отношении своего друга. Канамори действительно скрывал свои настоящие мысли, ругая себя в силу своих жизненных убеждений. Но было стыдно выслушивать критику от человека с Запада, гайджина. И тем более в присутствии Омури и Иноки. Де Джонг из этого извлек урок: никогда не говори то, что первое пришло в голову. И знай, что наступят времена, когда Канамори и другие японцы возможно увидят в тебе чужака, а не хенна-гайджина.
* * *
Канамори, Омури и Иноки пригласили де Джонга поупражняться в дзюдо в подвале их дома. Дзюдо — это сочетание борьбы и гимнастики, когда соперники пытаются повалить один другого, предварительно выведя его из состояния равновесия. После падения оба продолжают борьбу на мате, пытаясь удержать противника в течение тридцати секунд. Тренировка включала также и ате-ваза? удары по жизненно важным центрам противника ладонями рук, пальцами, локтями, ступнями и коленями. Де Джонг был настолько увлечен дзюдо, что забросил все другие виды спорта.
Вместо матов они использовали старые матрацы и коврики. Канамори как обладатель ранга нидана, второго дана черного пояса, вел тренировки. Он, Омури и Иноки были одеты в костюмы для дзюдо: белые хлопчатобумажные куртки, штаны и опоясаны поясами. Де Джонг был одет в старый блейзер и вельветовые брюки. Позже барон Канамори прислал ему по почте костюм для дзюдо, а также ценную и редкую книгу Джигаро Кано, основателя дзюдо.
Если Канамори был самым техничным, то де Джонг был самым агрессивным, он атаковал своих противников неудержимо и с яростью, которой было трудно противостоять. Канамори прозвал его они, демоном. Когда не с кем было тренироваться, де Джонг тренировался один, не жалея времени, чтобы научиться падать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Он взял носовой платок, обернул его вокруг ручки помятого чайника и разлил саке для де Джонга, Омури и Иноки. Однако не налил себе. Вместо этого он поставил чайник на горячую плиту и взглянул на де Джонга.
Я знаю, что делать, подумал де Джонг. Я должен оказать ему почтение.
Он взял чайник и наполнил чашку Канамори. Среди японцев считалось дурной манерой наливать самому себе.
Улыбающийся Канамори поднял свою чашку в честь де Джонга.
— Хенна-гайджин, — сказал Канамори.
Омури и Иноки повторили это слово. Все трое склонили головы в почтительном поклоне. Де Джонг ощутил легкий холодок восторга: он знал, что они делали правильно, кланяясь ему, но не знал, почему.
Японцы ждали, пока он отопьет первым. Это был жест уважения.
* * *
Дружба де Джонга и Канамори обогащала жизнь и того и другого. С самого начала было ясно, что они могут ожидать друг от друга многого. Канамори думал, что они в прошлой жизни были братьями. До этого для де Джонга было трудно проявить свою приязнь к кому бы то ни было, кроме своей матери. Но он так тепло и заботливо относился к Канамори, что позволил себе подпасть полностью под его влияние.
Благодаря Канамори де Джонг теперь уже знал, чего он хочет и за что ему надо бороться. Он хотел воспитать в себе душу японца.
Канамори сказал, что существуют некоторые барьеры, препятствующие неяпонцу познать Японию. Но они могут быть сломаны, если де Джонг выучит японский язык — нелегкое задание, если принять во внимание, что в японском языке три алфавита, один из которых канджи, иероглифическое письмо из Китая. Хорошо образованный японец знает по крайней мере пять тысяч канджи иероглифов, а также два фонетических алфавита по сорок восемь букв в каждом.
Но де Джонга это не обескуражило. Не теряя времени, он договорился о частных уроках японского языка с университетским преподавателем. Через месяц де Джонг мог вполне сносно разговаривать по-японски с Канамори. Омури и Иноки. Изумленный преподаватель сказал, что за двадцать пять лет преподавания японского языка он не встречал столь одаренного студента.
Для изучения японской истории и философии де Джонг зачастил в Восточный отдел Бодлеанской библиотеки. Он забросил свои занятия в Оксфорде и проводил целые дни в чтении о Японии, начиная с периода Нара и вплоть до эры Шова, которая началась одиннадцать лет назад после коронации молодого императора Хирохито. Но больше, чем занятия и беседы с Канамори, дала де Джонгу погруженность в свое собственное сознание.
В отце Канамори было что-то от мистики, поэтому молодой японец понимал, что происходило с де Джонгом. Все знания лежат в глубинах сознания, говорил ему Канамори. Поэтому сознание де Джонга является его ключом к тайне, называемой Японией. Никакое знание не приходит извне. Оно все существует в человеке, все, что человек знает, на самом деле, он обнаружил, сорвав покров со своей души.
Де Джонг был весьма польщен, получив письмо от отца Канамори, барона, который прослеживал свою родословную без перерыва на двадцать одно поколение. Барон благодарил его за доброту, оказанную его сыну и другим. Он также убеждал де Джонга сделать все возможное для того, чтобы узнать, кто он на самом деле. «На этом пути к самопознанию помните о том, — писал барон, — что окружающий вас мир — это всего лишь прилагаемое обстоятельство тому, кто пытается постичь свое сознание. Знания существуют в сознании, подобно огню в кусочке кремня. Предполагаемые обстоятельства, подобно трению, высекают этот огонь».
В отношении дружбы между де Джонгом и Канамори барон писал, что похоже на то, что они нашли друг в друге второе я. И что, когда де Джонг приедет в Японию, он может считать дом барона своим.
Чем больше де Джонг узнавал о Японии, тем более он разочаровывался в Англии. Образ жизни здесь теперь ему казался однообразным, обычаи утомительными и скучными, а погода ужасной. Бог свидетель, он всегда был не в ладах с протестантской религией и ее верой в то, что девять десятых деяний человека греховны.
Япония. Даже само слово передает ощущение чего-то превосходящего все земное, все ожидаемое.
Хенна-гайджин. Это не тот предмет, о котором разговаривают за чаем с пшеничными лепешками в кругу семьи или откровенничают с его немногими школьными приятелями. Это должно остаться секретом между ним и его японскими друзьями, хотя и с ними на всякий случай нужно вести себя поосторожнее. Однажды он обвинил Канамори в том, что тот склонен к татемаэ, и тем самым посеял первое зерно вражды между ними. Японцы взаимодействуют с внешним миром одновременно двумя путями. Татемаэ — поверхностный подход. Используя его, ты ограничиваешься внешними проявлениями, взаимодействуешь формально. Хонне, наоборот — японская откровенность, подноготная, раскрываемая только в настоящей дружбе, после того, как знаешь другого не первый год.
Слово татемаэ просто слетело у де Джонга с языка Бог знает, как — он сказал, не подумав. Но оказалось, что он был прав в отношении своего друга. Канамори действительно скрывал свои настоящие мысли, ругая себя в силу своих жизненных убеждений. Но было стыдно выслушивать критику от человека с Запада, гайджина. И тем более в присутствии Омури и Иноки. Де Джонг из этого извлек урок: никогда не говори то, что первое пришло в голову. И знай, что наступят времена, когда Канамори и другие японцы возможно увидят в тебе чужака, а не хенна-гайджина.
* * *
Канамори, Омури и Иноки пригласили де Джонга поупражняться в дзюдо в подвале их дома. Дзюдо — это сочетание борьбы и гимнастики, когда соперники пытаются повалить один другого, предварительно выведя его из состояния равновесия. После падения оба продолжают борьбу на мате, пытаясь удержать противника в течение тридцати секунд. Тренировка включала также и ате-ваза? удары по жизненно важным центрам противника ладонями рук, пальцами, локтями, ступнями и коленями. Де Джонг был настолько увлечен дзюдо, что забросил все другие виды спорта.
Вместо матов они использовали старые матрацы и коврики. Канамори как обладатель ранга нидана, второго дана черного пояса, вел тренировки. Он, Омури и Иноки были одеты в костюмы для дзюдо: белые хлопчатобумажные куртки, штаны и опоясаны поясами. Де Джонг был одет в старый блейзер и вельветовые брюки. Позже барон Канамори прислал ему по почте костюм для дзюдо, а также ценную и редкую книгу Джигаро Кано, основателя дзюдо.
Если Канамори был самым техничным, то де Джонг был самым агрессивным, он атаковал своих противников неудержимо и с яростью, которой было трудно противостоять. Канамори прозвал его они, демоном. Когда не с кем было тренироваться, де Джонг тренировался один, не жалея времени, чтобы научиться падать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130