Волосы, фигура, произношение, даже имя и то другое, хотя Регина Васильевна верила, что где-то в глубине души это была все та же Ириска.
О чем говорить, она и сама изменилась за это время. Постарела? Конечно! Но, несмотря на морщины и седые волосы, Регина Васильевна считала, что жизнь ее началась в тот момент, когда она перестала винить себя. Когда поняла, что может быть Кто-то лучший, чем самый заботливый мужчина. И есть Тот, Кто смог так чудесно воспитать ее сына. Она полностью верила, что это Бог, который стал для нее реальней любого человека.
Она не постигла горечи гонений и насмешек. Ей очень повезло с таким другом, как Виталик, который оказался настоящей находкой для её семьи. Вдруг ей вспомнилось, как рождалась церковь и она улыбнулась.
Регина Васильевна протянула какую-то пилюльку Светлане и принялась втирать резкопахнущую мазь в сустав вывихнутой ноги.
— Я помню как мы сидели в этой комнате, а твой папа рассказывал о том, что такое настоящая жизнь. О том, как Бог избавил его от страшной болезни и о том, что все в этом мире имеет свою цену.
Виталик тоже помнил это. Ему было семнадцать, когда пришлось взять ответственность на себя и стать пастором. Их тогда было человек пятнадцать, и первое время они пытались укрыться от властей. К великой радости все пятнадцать и по сей день остались с Господом, но не все в церкви. Светлана, его жена, была сейчас намного ближе к Богу, чем все они вместе взятые. Виталий иногда мечтал о том, чтобы оказаться там же где и она, но у него была дочь.
— Папа, а ты помнишь, как познакомился с тетей Региной? — Света задала этот вопрос, как только Регина Васильевна укутала ее ногу и укрыла покрывалом, давая понять, что девочке теперь нужен покой, и она никому не позволит забрать ее из дому, пока та хорошенько не выспится.
Все, кроме Виталия, пошли на кухню, а он как заботливый отец подоткнул покрывало и присел рядом, начиная рассказ голосом, каким рассказывают сказку перед сном.
— Конечно помню, с ее смелым вторжением в наш дом и началось мое служение. Хотя каждый из тех пятнадцати, кто посещал нашу маленькую домашнюю церковь каким-то образом подталкивал меня. Я учил их тому, что сам понимал, а они учили меня. Я помню, как твой дедушка почитал за честь расставить стулья в гостиной комнате, да так ровно, что можно было чертежи для самолетов чертить. Бабушка всегда по воскресеньям готовила большую кастрюлю борща и отварной картофель. Чтобы в случае если нагрянут власти, можно было «списать» встречу на праздничное застолье. Это и на самом деле всегда был праздник. Регина Васильевна приходила раньше часа на два, чтобы помочь матери, в то время как мы с дядей Олегом шли в мою комнату и, стоя на коленях, просили о том, чтобы Бог посетил нас во время собрания. Мама тоже старалась прийти раньше, но это не всегда удавалось так как, ты же знаешь, что ее папа был известным человеком в коммунистических кругах. Тимофей приходил к нам со всей своей семьей: с папой, мамой и сестричкой. Также соседка тетя Мария, я тебе про нее рассказывал — это та семидесятилетняя бабулька, что ведет молитвенные собрания по пятницам. Я смело могу сказать, что на ее молитвах строилась наша церковь, и ее ждет огромная награда на небесах. А еще нас посещали брат и сестра Чуриковы, приехавшие из Киева присматривать за своей матерью. Они были посвященные христиане и когда узнали о том, что мы собираемся каждое воскресенье, стали частью нашего собрания. Ты знаешь, я действительно боялся, что меня могут осудить, ведь я не был рукоположен, как это принято, да и было мне всего семнадцать. Но их это не смутило, они говорили, что приходят слушать не мальчишку, а Бога. И кто они такие, чтобы решать через кого Бог имеет право говорить, а через кого нет. Твоя няня Карла скорей всего поначалу ничего не понимала, но старалась изо всех сил. Главное, что я слышал как вечерами она искренне и усердно молится, хотя и на своем языке, зато от чистого сердца — я уверен, что Бог ее слышал. И последний, кого Бог доверил в мои руки, это Станислав. Я не знал его фамилии, даже отчество и то не знал, да и не был уверен, что это его настоящее имя. Он был работник КГБ и, наверное, благодаря ему, мы так и не узнали, что такое тюрьма…
Новак услышал, как сладко сопит его дочь. Когда она уснула, он так и не заметил. Ее вымотала дорога и это приключение в аэропорту. Перемена времени, да еще ужасная погода, а несчастный случай в лесу добавил огромную каплю в столь хрупкий сосуд все еще детского мировоззрения. Ну ничего, она поспит часок-другой и проснется бодрая и решительная. Она так напоминала мать, что ему становилось от этого страшно.
А может и лучше, что она уснула, не придется объяснять, как он оказался в дружеских отношениях с агентом КГБ. Ведь она так и не знает, как именно они познакомились с Карлой. Если рассказывать об этом, то невольно придется поведать о старом дневнике и бесценном сокровище, которое оберегают армии дня и ночи, особенно про вторых он хотел говорить меньше всего, дабы не будоражить память и не будить их обреченные души.
Хотя шрамы, уже еле заметные на запястьях рук, всегда напоминали о той ночи.
* * *
Веревка, словно живая, невидимыми зубами впивалась в запястья рук.
Руки были связаны за спиной странным узлом, который затягивался сильнее при попытке освободиться, и чем больше ты дергался, тем сильней он сжимал свои объятья. Все это было еще терпимо по сравнению с тем, что ожидало ребят впереди.
Их поставили спиной к обрыву, и хотя глаз на затылке не было, все равно было слышно, как другой конец веревки привязывают к стволу перекинувшейся сосны, которая словно мост соединяла края пропасти.
— Если они собираются нас подвесить таким образом, то лучше сразу попрощаться с плечевыми суставами, — пробурчал Олег, сплевывая смесь крови, сочившейся из разбитой губы и слизь горечи, стоявшей в горле от ужасного смрада наполнявшего лес.
— Как ты думаешь, это больно? — Ирина еле стояла на ногах, и мысль о невесомости казалась ей облегчением.
— Я думаю… — Олег усмехнулся, если можно было назвать усмешкой то нервное растягивание мышц рта, на которое он был еще способен. — Нет, я стараюсь об этом не думать.
— Если захочется кричать, не терпите, — сказал Виталик, когда услышал, что Стас закончил привязывать последний край веревки.
Стас действительно закончил свою часть работы и с непоколебимым лицом прошел мимо них. Дело было за Колей. Он держал нож в руке и ухмылялся, глядя на беспомощность своих жертв. В его глазах горел огонек мести. Непонятное бесовское безумие переполняло его, наверное, от осознания, что он судья и палач в одном лице. Ему выбирать: дать им набраться сил, перед предстоящим испытанием или не растягивая время, прекратить их мучительное ожидание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
О чем говорить, она и сама изменилась за это время. Постарела? Конечно! Но, несмотря на морщины и седые волосы, Регина Васильевна считала, что жизнь ее началась в тот момент, когда она перестала винить себя. Когда поняла, что может быть Кто-то лучший, чем самый заботливый мужчина. И есть Тот, Кто смог так чудесно воспитать ее сына. Она полностью верила, что это Бог, который стал для нее реальней любого человека.
Она не постигла горечи гонений и насмешек. Ей очень повезло с таким другом, как Виталик, который оказался настоящей находкой для её семьи. Вдруг ей вспомнилось, как рождалась церковь и она улыбнулась.
Регина Васильевна протянула какую-то пилюльку Светлане и принялась втирать резкопахнущую мазь в сустав вывихнутой ноги.
— Я помню как мы сидели в этой комнате, а твой папа рассказывал о том, что такое настоящая жизнь. О том, как Бог избавил его от страшной болезни и о том, что все в этом мире имеет свою цену.
Виталик тоже помнил это. Ему было семнадцать, когда пришлось взять ответственность на себя и стать пастором. Их тогда было человек пятнадцать, и первое время они пытались укрыться от властей. К великой радости все пятнадцать и по сей день остались с Господом, но не все в церкви. Светлана, его жена, была сейчас намного ближе к Богу, чем все они вместе взятые. Виталий иногда мечтал о том, чтобы оказаться там же где и она, но у него была дочь.
— Папа, а ты помнишь, как познакомился с тетей Региной? — Света задала этот вопрос, как только Регина Васильевна укутала ее ногу и укрыла покрывалом, давая понять, что девочке теперь нужен покой, и она никому не позволит забрать ее из дому, пока та хорошенько не выспится.
Все, кроме Виталия, пошли на кухню, а он как заботливый отец подоткнул покрывало и присел рядом, начиная рассказ голосом, каким рассказывают сказку перед сном.
— Конечно помню, с ее смелым вторжением в наш дом и началось мое служение. Хотя каждый из тех пятнадцати, кто посещал нашу маленькую домашнюю церковь каким-то образом подталкивал меня. Я учил их тому, что сам понимал, а они учили меня. Я помню, как твой дедушка почитал за честь расставить стулья в гостиной комнате, да так ровно, что можно было чертежи для самолетов чертить. Бабушка всегда по воскресеньям готовила большую кастрюлю борща и отварной картофель. Чтобы в случае если нагрянут власти, можно было «списать» встречу на праздничное застолье. Это и на самом деле всегда был праздник. Регина Васильевна приходила раньше часа на два, чтобы помочь матери, в то время как мы с дядей Олегом шли в мою комнату и, стоя на коленях, просили о том, чтобы Бог посетил нас во время собрания. Мама тоже старалась прийти раньше, но это не всегда удавалось так как, ты же знаешь, что ее папа был известным человеком в коммунистических кругах. Тимофей приходил к нам со всей своей семьей: с папой, мамой и сестричкой. Также соседка тетя Мария, я тебе про нее рассказывал — это та семидесятилетняя бабулька, что ведет молитвенные собрания по пятницам. Я смело могу сказать, что на ее молитвах строилась наша церковь, и ее ждет огромная награда на небесах. А еще нас посещали брат и сестра Чуриковы, приехавшие из Киева присматривать за своей матерью. Они были посвященные христиане и когда узнали о том, что мы собираемся каждое воскресенье, стали частью нашего собрания. Ты знаешь, я действительно боялся, что меня могут осудить, ведь я не был рукоположен, как это принято, да и было мне всего семнадцать. Но их это не смутило, они говорили, что приходят слушать не мальчишку, а Бога. И кто они такие, чтобы решать через кого Бог имеет право говорить, а через кого нет. Твоя няня Карла скорей всего поначалу ничего не понимала, но старалась изо всех сил. Главное, что я слышал как вечерами она искренне и усердно молится, хотя и на своем языке, зато от чистого сердца — я уверен, что Бог ее слышал. И последний, кого Бог доверил в мои руки, это Станислав. Я не знал его фамилии, даже отчество и то не знал, да и не был уверен, что это его настоящее имя. Он был работник КГБ и, наверное, благодаря ему, мы так и не узнали, что такое тюрьма…
Новак услышал, как сладко сопит его дочь. Когда она уснула, он так и не заметил. Ее вымотала дорога и это приключение в аэропорту. Перемена времени, да еще ужасная погода, а несчастный случай в лесу добавил огромную каплю в столь хрупкий сосуд все еще детского мировоззрения. Ну ничего, она поспит часок-другой и проснется бодрая и решительная. Она так напоминала мать, что ему становилось от этого страшно.
А может и лучше, что она уснула, не придется объяснять, как он оказался в дружеских отношениях с агентом КГБ. Ведь она так и не знает, как именно они познакомились с Карлой. Если рассказывать об этом, то невольно придется поведать о старом дневнике и бесценном сокровище, которое оберегают армии дня и ночи, особенно про вторых он хотел говорить меньше всего, дабы не будоражить память и не будить их обреченные души.
Хотя шрамы, уже еле заметные на запястьях рук, всегда напоминали о той ночи.
* * *
Веревка, словно живая, невидимыми зубами впивалась в запястья рук.
Руки были связаны за спиной странным узлом, который затягивался сильнее при попытке освободиться, и чем больше ты дергался, тем сильней он сжимал свои объятья. Все это было еще терпимо по сравнению с тем, что ожидало ребят впереди.
Их поставили спиной к обрыву, и хотя глаз на затылке не было, все равно было слышно, как другой конец веревки привязывают к стволу перекинувшейся сосны, которая словно мост соединяла края пропасти.
— Если они собираются нас подвесить таким образом, то лучше сразу попрощаться с плечевыми суставами, — пробурчал Олег, сплевывая смесь крови, сочившейся из разбитой губы и слизь горечи, стоявшей в горле от ужасного смрада наполнявшего лес.
— Как ты думаешь, это больно? — Ирина еле стояла на ногах, и мысль о невесомости казалась ей облегчением.
— Я думаю… — Олег усмехнулся, если можно было назвать усмешкой то нервное растягивание мышц рта, на которое он был еще способен. — Нет, я стараюсь об этом не думать.
— Если захочется кричать, не терпите, — сказал Виталик, когда услышал, что Стас закончил привязывать последний край веревки.
Стас действительно закончил свою часть работы и с непоколебимым лицом прошел мимо них. Дело было за Колей. Он держал нож в руке и ухмылялся, глядя на беспомощность своих жертв. В его глазах горел огонек мести. Непонятное бесовское безумие переполняло его, наверное, от осознания, что он судья и палач в одном лице. Ему выбирать: дать им набраться сил, перед предстоящим испытанием или не растягивая время, прекратить их мучительное ожидание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108