Кому я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт?)
Кое-кто тратит деньги на мрамор (Мак-Кулло мрамор любил)
Мрамор и мавзолеи — я зову их гордыней могил.
Для похорон мы чинили старые корабли,
И тех, кто так завещали, безумцами не сочли
У меня слишком много денег, люди скажут…
Но я был слеп, Надеясь на будущих внуков, купил я в Уокинге склеп.
Довольно! Откуда пришел я, туда возвращаюсь вновь,
Ты возьмешься за это дело, Дик, мой сын, моя плоть и кровь!
Десять тысяч миль отсюда — с твоей матерью лечь я хочу,
Чтоб меня не послали в Уокинг, вот за что я тебе плачу.
Как это надо сделать, я думал уже не раз,
Спокойно, прилично и скромно — вот тебе мой приказ.
Ты линию знаешь? Не знаешь? В контору письмо пошли,
Что, смертью моей угнетенный, ты хочешь поплавать вдали.
Ты выберешь «Мэри Глостер» — мной приказ давно уже дан, —
Ее приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан.
Это чисгый убыток, конечно, пароход без дела держать..
Я могу платить за причуды — на нем умерла твоя мать
Близ островов Патерностер в тихой, синей воде
Спит она… я говорил уж… я отметил на карте — где
(На люке она лежала, волны маслены и густы),
Долготы сто восемнадцать и ровно три широты.
Три градуса точка в точку — цифра проста и ясна.
И Мак-Эндрю на случай смерти копия мною дана.
Он глава пароходства Маори, но отпуск дадут старине,
Если ты напишешь, что нужен он по личному делу мне.
Для них пароходы я строил, аккуратно выполнил все,
А Мака я знаю давненько, а Мак знал меня… и ее.
Ему передал я деньги — удар был предвестник конца, —
К нему ты придешь за ними, предав глубине отца.
Недаром ты сын моей плоти, а Мак — мой старейший друг,
Его я не звал на обеды, ему не до этих штук.
Говорят, за меня он молился, старый ирландский шакал!
Но он не солгал бы за деньги, подох бы, но не украл.
Пусть он «Мэри» нагрузит балластом — полюбуешься, что за ход!
На ней сэр Антони Глостер в свадебный рейс пойдет.
В капитанской рубке, привязанный, иллюминатор открыт,
Под ним винтовая лопасть, голубой океан кипит.
Плывет сэр Антони Глостер — вымпела по ветру летят, —
Десять тысяч людей на службе, сорок судов прокат.
Он создал себя и мильоны, но это все суета,
И вот он идет к любимой, и совесть его чиста!
У самого Патерностера — ошибиться нельзя никак…
Пузыри не успеют лопнуть, как тебе заплатит Мак.
За рейс в шесть недель пять тысяч, по совести — куш хорош.
И, отца предав океану, ты к Маку за ним придешь.
Тебя высадит он в Макассаре, и ты возвратишься один,
Мак знает, чего хочу я… И над «Мэри» я — господин!
Твоя мать назвала б меня мотом — их еще тридцать шесть — ничего!
Я приеду в своем экипаже и оставлю у двери его;
Всю жизнь я не верил сыну — он искусство и книги любил,
Он жил за счет сэра Антони и сердце сэра разбил.
Ты даже мне не дал внука, тобою кончен наш род…
Единственный наш, о матерь, единственный сын наш — вот!
Харроу и Тринити-колледж — а я сна не знал за барыш!
И он думает — я сумасшедший, а ты в Макассаре спишь!
Плоть моей плоти, родная, аминь во веки веков!
Первый удар был предвестник, и к тебе я идти был готов
Но — дешевый ремонт дешевки — сказали врачи: баловство!
Мэри, что ж ты молчала? Я тебе не жалел ничего!
Да, вот женщины… Знаю… Но ты ведь бесплотна теперь!
Они были женщины только, а я — мужчина. Поверь!
Мужчине нужна подруга, ты понять никак не могла,
Я платил им всегда чистоганом, но не говорил про дела.
Я могу заплатить за прихоть! Что мне тысяч пять
За место у Патерностера, где я хочу почивать?
Я верую в Воскресенье и Писанье читал не раз,
Но Уокингу я не доверюсь: море надежней для нас.
Пусть сердце, полно сокровищ, идет с кораблем ко дну…
Довольно продажных женщин, я хочу обнимать одну!
Буду пить из родного колодца, целовать любимый рот,
Подруга юности рядом, а других пусть черт поберет!
Я лягу в вечной постели (Дикки сделает, не предаст!),
Чтобы был дифферент на нос, пусть Мак разместит балласт.
Вперед, погружаясь носом, котлы погасив, холодна…
В обшивку пустого трюма глухо плещет волна,
Журча, клокоча, качая, спокойна, темна и зла,
Врывается в люки… Все выше… Переборка сдала!
Слышишь? Все затопило, от носа и до кормы.
Ты не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!
ТОМПЛИНСОН
Перевод: А.Эппель
И стало так! — усоп Томплинсон в постели на Беркли-сквер,
И за волосы схватил его посланник надмирных сфер.
Схватил его за волосы Дух черт-те куда повлек, —
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток.
И Млечный Путь отгудел вдали — умолкла звездная марь,
И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь.
«Предстань, предстань и нам, Томплинсон, четко и ясно ответь,
Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть;
Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!»
И встала вмиг Томплинсона душа, что кость под дождем, бела.
«Оставлен мною друг на земле — наставник и духовник,
Сюда явись он, — сказал Томплинсон, — изложит все напрямик».
«Отметим: ближний тебя возлюбил, — но это мелкий пример!
Ведь ты же брат у Небесных Врат, а это не Беркли-сквер;
Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, —
У нас — не двое за одного, а каждый сам за себя».
Горе и долу зрел Томплинсон и не узрел не черта —
Нагие звезды глумились над ним, а в нем была пустота.
А ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож в ребре,
И стал отчет давать Томплинсон в содеянном им добре:
«Про это — я читал, — он сказал, — это — слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной».
Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.
«Думал ,читал, слыхал, — он сказал, — это все про других!
Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!»
Вспять и встречь взглянул Томплинсон и не узрел ни черта;
Был мрак сплошной за его спиной, а впереди — Врата.
«Это я знал, это — считал, про это где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал».
«Знал, считал, слыхал, — ну и ну! — сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам — меж звезд и так теснота!
За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретет господних щедрот пленник земной суетни.
Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен!
И… да будет вера твоей Беркли-сквер с тобой там, Томплинсон!»
Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,
Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным черны от греха, какой и пламя неймет.
И длят они путь свой или не длят — на них проклятье пустынь;
Их не одна не помянет душа — гори они или стынь.
А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских племен искал Томплинсон, как очага своего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22