Периодически хирург останавливался и обрабатывал антигистаминным средством в виде поверхностной пленки ближайший сектор, подлежащий сращиванию. Вот последний разрез был заварен и отшлифован. Хирург с довольным видом отстегнул управляющие устройства, и бросил взгляд на монитор, который информировал об общем состоянии субъекта операции. Все находилось в допустимых пределах, реакции отторжения тканей пока не началось.
— Наш двуликий еще часов на десять останется в капсуле, так что необходим толковый дежурный-реаниматолог, на всякий случай. Желательно, из своих.
— Есть такой у меня, профессор.
— Эта конспирация мне начинает надоедать, постоянно какие-то проблемы с персоналом, одних допускают, других нет. Сложно работать в таких условиях.
— Абсолютно с вами согласен. Ну что же, наша часть выполнена, передаем тело к психиатрам?
— Да, оформляйте…
***
Мутная пелена никак не хотела спадать с глаз. Я напрягся и раскрыл глаза как можно шире. Не помогло. От усилия, затраченного на шевеление веками, все тело окутала волна резкой, жесткой боли. Я стал погружаться обратно в небытие, но меня остановил резкий голос:
— Ты куда собрался, Клаус? Хватит расслабляться, времени в обрез, мясники, как всегда, проковырялись с тобой на сутки дольше, шкура новая, видите ли, не приживалась. Бред.
Раздались шаги, голос приближался. Вдруг я почувствовал резкий удар по щеке, а сразу за этим — как по моему лицу потекли струи воды. Ладонь схватила меня за подбородок и стала немилосердно трясти. Пелена перед глазами расступалась все быстрее, наконец, я стал различать сидевшего рядом со мной человека.
— Ге…!
— Никаких имен, парень! — быстро перебил меня Георгий Штейн, мой отец. «Отец? Мой отец — Мориц Фурье, а я — Клаус Фурье. Я?» — сердце забилось все сильнее и сильнее, выпрыгивая из груди.
— Стоп, следи за своими мыслями. Твоя первая мысль — настоящая, вторая — имплантированная. Знаю по своему опыту. Разобрался?
Я молча лежал минут десять, потом произнес:
— Да, я разобрался.
— Вот и хорошо, а теперь — вперёд!
Георгий сдернул с меня тонкое одеяло и хорошенько дернул за обе руки, приподняв над кроватью и поставив на ноги. Я подавился собственным стоном, содрогнувшись как от электрического удара. Но мой папа, бессердечный, как пень, даже ухом не пошевелил и потащил меня на выход. Соседнее помещение оказалось длинным коридором, совершенно безлюдным.
— Ну, ходить мы научились. А теперь — побежали.
Держа меня за шиворот, Георгий начал набирать обороты, ускоряясь. Из моих глаз текли слезы, сердце гоняло кровь неровными толчками, то и дело сбиваясь. Отец продолжал бег, перехватив меня за рукав. Коридор казался бесконечным, мы бежали и бежали, не останавливаясь на секунду. Прошли как будто сотни часов невозможного мучения, но вот мне почему-то показалось, что боль начинает утихать. Я прислушался к своим ощущениям и понял, что не ошибся. Боль стремительно уходила как будто в воронку, все быстрее и быстрее, и в какой-то момент ушла вся без остатка. Мы остановились, я дышал, как загнанная лошадь, а отец, старше меня примерно на двадцать лет, только улыбался, глядя на своего скрюченного и задыхающегося отпрыска.
— Неприятные ощущения, правда? При такой обширной пересадке даже самые лучшие хирурги и их компьютеры обязательно допускают незначительные ошибки, твоей нервной системе это не нравится. Если бы ты продолжал валяться в постели, то пришел бы в себя только через десять дней минимум, и все это время скрипел зубами от боли.
Мы вернулись в палату, а там Георгий подвел меня к небольшому зеркалу, встроенному в санблок и ткнул пальцем в отражение абсолютно незнакомой помятой физиономии человека лет тридцати, носатой и немилосердно веснушчатой. В общем — ничего, жить с таким лицом можно. Неприятными показались только глаза, маленькие, неопределенного мутно-серого цвета. Я отошел от зеркала и собрался вывалить кучу вопросов моему отцу, но он меня опередил:
— Не надо никаких разговоров. Все, что тебе нужно, ты найдешь вот здесь, — в мои руки перешла планшетка с пломбами на клавиатуре управления. — Ты должен ознакомиться с этой информацией. В основе своей это данные по твоему оригиналу, и все это и многое другое заложено тебе в память. Стань Клаусом Фурье. Для этого нужно осознать привнесенную биографию и воспоминания и добиться бессознательных реакций. Так же запомни описанный порядок связи, расписание и метод шифрования сообщений — все это есть в файлах. Пломбы настроены на тебя, после того, как ты активируешь планшет, в твоем распоряжении будет два часа. Очень важно следующее — вся операция рассчитана максимум на два месяца. После этого начинает происходить аутоиммунная реакция, и ты заживо сгниешь, твой организм начнет отторгать имплантанты и кожный покров. Через два месяца необходимо будет успешно закончить операцию и вернуться в эту клинику для восстановления.
— Первый раз об этом слышу, что за…
— Поздно переживать, теперь у тебя только три варианта, и два из них различаются всего лишь способом ухода из жизни. Их мы не рассматриваем. Остается один. Я зайду за тобой через два часа.
— Но если это вообще не та компания, пустышка…
— Не пустышка, теперь я могу говорить абсолютно уверенно — это те самые, нужные нам типы.
«Повезло с папашей» — подумал я.
***
От вокзала маршрутка доехала только до конечной станции в Патрае, и мне пришлось еще поспрашивать окружающих на предмет местонахождения офиса компании «Восточная транспортная база». Адрес я знал, а один из прохожих объяснил, как туда дойти. По местному календарю на дворе наступала поздняя осень, и несильный, но ни на секунду не ослабевающий ветерок заставил меня застегнуть легкую куртку, которую я, как оказалось, очень предусмотрительно захватил с собой. Часовая пешая прогулка с огромным вещмешком за плечами вышибла из меня пот, но я испытал и определенное удовольствие, которое не испортил и начавший накрапывать с небес дождик. Крупные редкие капли шлепали по тротуару, разгоняя многочисленных пешеходов. Я продвигался вперед, натянув капюшон по самые глаза, и вскоре оказался практически в одиночестве на улицах. Под затянутыми зеленоватыми тучами небесами массивные прямоугольные здания с затемненными стеклянными фасадами, которые определяли внешность города, казалось, в любой момент соскользнут со своих фундаментов, под напором дождевых струй, и начнут скатываться вниз по улицам, к гавани.
Греки, появившиеся на Оливе первыми, выбирали всегда очень хорошие места для проживания, и этот город не являлся исключением. Однако, Патрай, являющийся основным портом восточного побережья, соединяющим транспортной цепочкой два континента планеты, за триста лет утратил многое, полученное от своих отцов-основателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Наш двуликий еще часов на десять останется в капсуле, так что необходим толковый дежурный-реаниматолог, на всякий случай. Желательно, из своих.
— Есть такой у меня, профессор.
— Эта конспирация мне начинает надоедать, постоянно какие-то проблемы с персоналом, одних допускают, других нет. Сложно работать в таких условиях.
— Абсолютно с вами согласен. Ну что же, наша часть выполнена, передаем тело к психиатрам?
— Да, оформляйте…
***
Мутная пелена никак не хотела спадать с глаз. Я напрягся и раскрыл глаза как можно шире. Не помогло. От усилия, затраченного на шевеление веками, все тело окутала волна резкой, жесткой боли. Я стал погружаться обратно в небытие, но меня остановил резкий голос:
— Ты куда собрался, Клаус? Хватит расслабляться, времени в обрез, мясники, как всегда, проковырялись с тобой на сутки дольше, шкура новая, видите ли, не приживалась. Бред.
Раздались шаги, голос приближался. Вдруг я почувствовал резкий удар по щеке, а сразу за этим — как по моему лицу потекли струи воды. Ладонь схватила меня за подбородок и стала немилосердно трясти. Пелена перед глазами расступалась все быстрее, наконец, я стал различать сидевшего рядом со мной человека.
— Ге…!
— Никаких имен, парень! — быстро перебил меня Георгий Штейн, мой отец. «Отец? Мой отец — Мориц Фурье, а я — Клаус Фурье. Я?» — сердце забилось все сильнее и сильнее, выпрыгивая из груди.
— Стоп, следи за своими мыслями. Твоя первая мысль — настоящая, вторая — имплантированная. Знаю по своему опыту. Разобрался?
Я молча лежал минут десять, потом произнес:
— Да, я разобрался.
— Вот и хорошо, а теперь — вперёд!
Георгий сдернул с меня тонкое одеяло и хорошенько дернул за обе руки, приподняв над кроватью и поставив на ноги. Я подавился собственным стоном, содрогнувшись как от электрического удара. Но мой папа, бессердечный, как пень, даже ухом не пошевелил и потащил меня на выход. Соседнее помещение оказалось длинным коридором, совершенно безлюдным.
— Ну, ходить мы научились. А теперь — побежали.
Держа меня за шиворот, Георгий начал набирать обороты, ускоряясь. Из моих глаз текли слезы, сердце гоняло кровь неровными толчками, то и дело сбиваясь. Отец продолжал бег, перехватив меня за рукав. Коридор казался бесконечным, мы бежали и бежали, не останавливаясь на секунду. Прошли как будто сотни часов невозможного мучения, но вот мне почему-то показалось, что боль начинает утихать. Я прислушался к своим ощущениям и понял, что не ошибся. Боль стремительно уходила как будто в воронку, все быстрее и быстрее, и в какой-то момент ушла вся без остатка. Мы остановились, я дышал, как загнанная лошадь, а отец, старше меня примерно на двадцать лет, только улыбался, глядя на своего скрюченного и задыхающегося отпрыска.
— Неприятные ощущения, правда? При такой обширной пересадке даже самые лучшие хирурги и их компьютеры обязательно допускают незначительные ошибки, твоей нервной системе это не нравится. Если бы ты продолжал валяться в постели, то пришел бы в себя только через десять дней минимум, и все это время скрипел зубами от боли.
Мы вернулись в палату, а там Георгий подвел меня к небольшому зеркалу, встроенному в санблок и ткнул пальцем в отражение абсолютно незнакомой помятой физиономии человека лет тридцати, носатой и немилосердно веснушчатой. В общем — ничего, жить с таким лицом можно. Неприятными показались только глаза, маленькие, неопределенного мутно-серого цвета. Я отошел от зеркала и собрался вывалить кучу вопросов моему отцу, но он меня опередил:
— Не надо никаких разговоров. Все, что тебе нужно, ты найдешь вот здесь, — в мои руки перешла планшетка с пломбами на клавиатуре управления. — Ты должен ознакомиться с этой информацией. В основе своей это данные по твоему оригиналу, и все это и многое другое заложено тебе в память. Стань Клаусом Фурье. Для этого нужно осознать привнесенную биографию и воспоминания и добиться бессознательных реакций. Так же запомни описанный порядок связи, расписание и метод шифрования сообщений — все это есть в файлах. Пломбы настроены на тебя, после того, как ты активируешь планшет, в твоем распоряжении будет два часа. Очень важно следующее — вся операция рассчитана максимум на два месяца. После этого начинает происходить аутоиммунная реакция, и ты заживо сгниешь, твой организм начнет отторгать имплантанты и кожный покров. Через два месяца необходимо будет успешно закончить операцию и вернуться в эту клинику для восстановления.
— Первый раз об этом слышу, что за…
— Поздно переживать, теперь у тебя только три варианта, и два из них различаются всего лишь способом ухода из жизни. Их мы не рассматриваем. Остается один. Я зайду за тобой через два часа.
— Но если это вообще не та компания, пустышка…
— Не пустышка, теперь я могу говорить абсолютно уверенно — это те самые, нужные нам типы.
«Повезло с папашей» — подумал я.
***
От вокзала маршрутка доехала только до конечной станции в Патрае, и мне пришлось еще поспрашивать окружающих на предмет местонахождения офиса компании «Восточная транспортная база». Адрес я знал, а один из прохожих объяснил, как туда дойти. По местному календарю на дворе наступала поздняя осень, и несильный, но ни на секунду не ослабевающий ветерок заставил меня застегнуть легкую куртку, которую я, как оказалось, очень предусмотрительно захватил с собой. Часовая пешая прогулка с огромным вещмешком за плечами вышибла из меня пот, но я испытал и определенное удовольствие, которое не испортил и начавший накрапывать с небес дождик. Крупные редкие капли шлепали по тротуару, разгоняя многочисленных пешеходов. Я продвигался вперед, натянув капюшон по самые глаза, и вскоре оказался практически в одиночестве на улицах. Под затянутыми зеленоватыми тучами небесами массивные прямоугольные здания с затемненными стеклянными фасадами, которые определяли внешность города, казалось, в любой момент соскользнут со своих фундаментов, под напором дождевых струй, и начнут скатываться вниз по улицам, к гавани.
Греки, появившиеся на Оливе первыми, выбирали всегда очень хорошие места для проживания, и этот город не являлся исключением. Однако, Патрай, являющийся основным портом восточного побережья, соединяющим транспортной цепочкой два континента планеты, за триста лет утратил многое, полученное от своих отцов-основателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100