И было страшно подумать — что может принести с собой наступающий день.
13
У каждого человека есть какая-нибудь слабость, поищи хорошенько — и найдешь, но слабость Джеймисона не требовалось искать, она сама бросалась в глаза. Даже стыдно как-то таким пользоваться, думал Садлер, — но сейчас щепетильность была ему не по карману. Все население Обсерватории относилось к живописным упражнениям молодого астронома с легкой насмешкой и не удостаивало их ни единым одобрительным словом. Чувствуя себя последним лицемером, Садлер начал разыгрывать роль восхищенного почитателя.
Потребовалось порядочно времени, чтобы пробить броню сдержанного, необщительного астронома и заставить его разговориться. Излишняя поспешность могла вызвать подозрение, однако Садлер заметно ускорил процесс при помощи простейшей техники — каждый раз, когда товарищи начинали подшучивать над «нашим живописцем», он бросался на его защиту. А происходило это после создания каждого нового шедевра.
Перевести разговор с искусства на политику оказалось очень просто — в эти дни о политике задумывался каждый. Кроме того, как ни странно, Джеймисон сам поднял вопрос, к которому осторожно подбирался Садлер. Собственно говоря, начиная с тех далеких времен, когда на Земле появилась атомная энергия, эта проблема — в той или иной форме — мучила практически каждого ученого. Судя по всему, Джеймисон обдумывал ее долго и со всей своей обычной методичностью.
— А что бы вы сделали, — неожиданно спросил он Садлера в первый же вечер по возвращении последнего из Сентрал-Сити, — если бы вам пришлось выбирать между Землей и Федерацией?
— А почему вы спрашиваете именно меня? — откликнулся Садлер, изо всех сил стараясь не проявить слишком уж живой заинтересованности.
— Я спрашивал уже многих, — объяснил Джеймисон. В его голосе звучала недоуменная растерянность человека, ищущего и не находящего пути в непонятном, невероятно сложном мире. — Помните этот спор в гостиной, ну, еще когда Мейз назвал полными идиотами всех, чей лозунг: «Это моя планета
— права она или ошибается».
— Что-то такое припоминаю, — равнодушно кивнул Садлер.
— Я думаю, что Мейз прав. Нужно хранить верность не месту, где ты родился, а своим идеалам. Бывают моменты, когда этика и патриотизм вступают в противоречие.
— А почему вы стали обо всем этом думать?
Ответ Джеймисона оказался совершенно неожиданным.
— Nova Draconis, — сказал он. — Мы только что получили данные обсерваторий Федерации, расположенных за пределами орбиты Юпитера. Данные переправлены через Марс, и кто-то присовокупил к ним письмо — Молтон мне показал. Текст очень короткий и без подписи. Просто обещание, что при любом развитии событий — «при любом» повторено дважды — они сделают все возможное, чтобы мы и дальше получали их данные.
Весьма трогательный образчик солидарности ученых, подумал Садлер. Судя по всему, на Джеймисона это письмо произвело неизгладимое впечатление. Большинство людей — во всяком случае, большинство людей, не принадлежащих ко всемирному братству ученых, сочло бы происшествие мелким и незначительным. Но в критический момент такие вот мелочи вполне способны поколебать человека — или даже склонить его в другую сторону.
— Не понимаю, — пожал плечами Садлер, чувствуя, что ступает на очень тонкий лед, — какие такие особенные выводы можно отсюда сделать. Кто же не знает, что в Федерации сколько угодно честных, порядочных и доброжелательных людей. Но эмоции — очень ненадежная опора при решении вопросов, касающихся будущего Солнечной системы. И если дело дойдет до столкновения между Землей и Федерацией — неужели вы хоть на минуту задумаетесь?
Последовало долгое молчание. Затем Джеймисон вздохнул.
— Не знаю, — сказал он убитым голосом. — Ничего я не знаю.
Ответ честный и абсолютно откровенный. По мнению Садлера, он практически выводил Джеймисона из списка подозреваемых.
А приблизительно через двадцать четыре часа в Море Дождей произошло нечто фантастическое — там был замечен прожектор. Садлер узнал новость от Уагнэла — по утрам он довольно часто заходил к секретарю выпить кофе.
— Совершенно непонятная история, — сказал Уагнэл, как только бухгалтер переступил порог кабинета. — Только что один из техников электронного отдела был в наблюдательном куполе, любовался красотами, и вдруг над горизонтом вспыхнул луч света. Голубовато-белый, ослепительно яркий, погорел около секунды и пропал. Источник совершенно очевиден — то самое место, куда залезли Уилер с Джеймисоном. Я уже наслышан, что у приборного отдела к ним большие претензии, а потому решил проверить, как там на этот раз. Ну и оказалось, что десять минут назад зашкалило магнитометры, одновременно зарегистрировано сильное лунотрясение.
— Очень странно, как все это мог наделать прожектор? — искренне удивился Садлер. И только тут до него дошел смысл услышанного. — Луч света? — ошеломленно переспросил он. — Но это же абсолютно невозможно. Луч света в вакууме? Его же не видно!
— Вот именно. — Уагнэл откровенно наслаждался произведенным на собеседника впечатлением. — Световой пучок виден только тогда, когда он проходит через воздух, желательно — пыльный. А ведь этот луч был яркий, почти ослепительный; Уильяме даже выразился следующим образом: «Он был словно твердый, словно добела раскаленный стержень». Хотите знать, что я думаю об этом самом шаре в Море Дождей?
Вопрос был риторическим и не требовал ответа, но Садлеру и вправду было очень интересно — насколько близко Уагнэл подошел к правде.
— Скорее всего там построили что-то вроде крепости, — неуверенно, словно стесняясь бредовой своей гипотезы, сообщил секретарь. — Я и сам понимаю, насколько фантастично это звучит, но вы подумайте и сами увидите, что нет никакого другого объяснения, в которое укладывались бы все факты.
Прежде чем Садлер успел что-либо ответить — или хотя бы придумать ответ, — негромко загудел зуммер, и телепринтер выкинул на стол полоску бумаги. Обычный вроде бы бланк имел одну крайне необычную особенность — в его углу ярко выделялся красный флажок, отмечающий сообщения высшей важности.
Уагнэл прочитал радиограмму вслух, с каждым словом его глаза становились шире и шире.
СРОЧНО ДИРЕКТОРУ ОБСЕРВАТОРИИ ПЛАТОН. ДЕМОНТИРУЙТЕ ВСЕ НАРУЖНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ И ПЕРЕНЕСИТЕ ВСЕ ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЕ ПРИБОРЫ ПОД ЗЕМЛЮ. НАЧНИТЕ С БОЛЬШИХ ЗЕРКАЛ. МОНОРЕЛЬСОВОЕ СООБЩЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ ВПЛОТЬ ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ. ПО ВОЗМОЖНОСТИ ДЕРЖИТЕ ПЕРСОНАЛ ПОД ЗЕМЛЕЙ. ОСОБО ПОДЧЕРКИВАЮ, ВСЕ ЭТО ТОЛЬКО МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ ОПАСНОСТИ НЕ ОЖИДАЕТСЯ.
— Ну вот, — медленно произнес Уагнэл, — похоже, начинается. Боюсь, моя догадка была абсолютно точной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
13
У каждого человека есть какая-нибудь слабость, поищи хорошенько — и найдешь, но слабость Джеймисона не требовалось искать, она сама бросалась в глаза. Даже стыдно как-то таким пользоваться, думал Садлер, — но сейчас щепетильность была ему не по карману. Все население Обсерватории относилось к живописным упражнениям молодого астронома с легкой насмешкой и не удостаивало их ни единым одобрительным словом. Чувствуя себя последним лицемером, Садлер начал разыгрывать роль восхищенного почитателя.
Потребовалось порядочно времени, чтобы пробить броню сдержанного, необщительного астронома и заставить его разговориться. Излишняя поспешность могла вызвать подозрение, однако Садлер заметно ускорил процесс при помощи простейшей техники — каждый раз, когда товарищи начинали подшучивать над «нашим живописцем», он бросался на его защиту. А происходило это после создания каждого нового шедевра.
Перевести разговор с искусства на политику оказалось очень просто — в эти дни о политике задумывался каждый. Кроме того, как ни странно, Джеймисон сам поднял вопрос, к которому осторожно подбирался Садлер. Собственно говоря, начиная с тех далеких времен, когда на Земле появилась атомная энергия, эта проблема — в той или иной форме — мучила практически каждого ученого. Судя по всему, Джеймисон обдумывал ее долго и со всей своей обычной методичностью.
— А что бы вы сделали, — неожиданно спросил он Садлера в первый же вечер по возвращении последнего из Сентрал-Сити, — если бы вам пришлось выбирать между Землей и Федерацией?
— А почему вы спрашиваете именно меня? — откликнулся Садлер, изо всех сил стараясь не проявить слишком уж живой заинтересованности.
— Я спрашивал уже многих, — объяснил Джеймисон. В его голосе звучала недоуменная растерянность человека, ищущего и не находящего пути в непонятном, невероятно сложном мире. — Помните этот спор в гостиной, ну, еще когда Мейз назвал полными идиотами всех, чей лозунг: «Это моя планета
— права она или ошибается».
— Что-то такое припоминаю, — равнодушно кивнул Садлер.
— Я думаю, что Мейз прав. Нужно хранить верность не месту, где ты родился, а своим идеалам. Бывают моменты, когда этика и патриотизм вступают в противоречие.
— А почему вы стали обо всем этом думать?
Ответ Джеймисона оказался совершенно неожиданным.
— Nova Draconis, — сказал он. — Мы только что получили данные обсерваторий Федерации, расположенных за пределами орбиты Юпитера. Данные переправлены через Марс, и кто-то присовокупил к ним письмо — Молтон мне показал. Текст очень короткий и без подписи. Просто обещание, что при любом развитии событий — «при любом» повторено дважды — они сделают все возможное, чтобы мы и дальше получали их данные.
Весьма трогательный образчик солидарности ученых, подумал Садлер. Судя по всему, на Джеймисона это письмо произвело неизгладимое впечатление. Большинство людей — во всяком случае, большинство людей, не принадлежащих ко всемирному братству ученых, сочло бы происшествие мелким и незначительным. Но в критический момент такие вот мелочи вполне способны поколебать человека — или даже склонить его в другую сторону.
— Не понимаю, — пожал плечами Садлер, чувствуя, что ступает на очень тонкий лед, — какие такие особенные выводы можно отсюда сделать. Кто же не знает, что в Федерации сколько угодно честных, порядочных и доброжелательных людей. Но эмоции — очень ненадежная опора при решении вопросов, касающихся будущего Солнечной системы. И если дело дойдет до столкновения между Землей и Федерацией — неужели вы хоть на минуту задумаетесь?
Последовало долгое молчание. Затем Джеймисон вздохнул.
— Не знаю, — сказал он убитым голосом. — Ничего я не знаю.
Ответ честный и абсолютно откровенный. По мнению Садлера, он практически выводил Джеймисона из списка подозреваемых.
А приблизительно через двадцать четыре часа в Море Дождей произошло нечто фантастическое — там был замечен прожектор. Садлер узнал новость от Уагнэла — по утрам он довольно часто заходил к секретарю выпить кофе.
— Совершенно непонятная история, — сказал Уагнэл, как только бухгалтер переступил порог кабинета. — Только что один из техников электронного отдела был в наблюдательном куполе, любовался красотами, и вдруг над горизонтом вспыхнул луч света. Голубовато-белый, ослепительно яркий, погорел около секунды и пропал. Источник совершенно очевиден — то самое место, куда залезли Уилер с Джеймисоном. Я уже наслышан, что у приборного отдела к ним большие претензии, а потому решил проверить, как там на этот раз. Ну и оказалось, что десять минут назад зашкалило магнитометры, одновременно зарегистрировано сильное лунотрясение.
— Очень странно, как все это мог наделать прожектор? — искренне удивился Садлер. И только тут до него дошел смысл услышанного. — Луч света? — ошеломленно переспросил он. — Но это же абсолютно невозможно. Луч света в вакууме? Его же не видно!
— Вот именно. — Уагнэл откровенно наслаждался произведенным на собеседника впечатлением. — Световой пучок виден только тогда, когда он проходит через воздух, желательно — пыльный. А ведь этот луч был яркий, почти ослепительный; Уильяме даже выразился следующим образом: «Он был словно твердый, словно добела раскаленный стержень». Хотите знать, что я думаю об этом самом шаре в Море Дождей?
Вопрос был риторическим и не требовал ответа, но Садлеру и вправду было очень интересно — насколько близко Уагнэл подошел к правде.
— Скорее всего там построили что-то вроде крепости, — неуверенно, словно стесняясь бредовой своей гипотезы, сообщил секретарь. — Я и сам понимаю, насколько фантастично это звучит, но вы подумайте и сами увидите, что нет никакого другого объяснения, в которое укладывались бы все факты.
Прежде чем Садлер успел что-либо ответить — или хотя бы придумать ответ, — негромко загудел зуммер, и телепринтер выкинул на стол полоску бумаги. Обычный вроде бы бланк имел одну крайне необычную особенность — в его углу ярко выделялся красный флажок, отмечающий сообщения высшей важности.
Уагнэл прочитал радиограмму вслух, с каждым словом его глаза становились шире и шире.
СРОЧНО ДИРЕКТОРУ ОБСЕРВАТОРИИ ПЛАТОН. ДЕМОНТИРУЙТЕ ВСЕ НАРУЖНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ И ПЕРЕНЕСИТЕ ВСЕ ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЕ ПРИБОРЫ ПОД ЗЕМЛЮ. НАЧНИТЕ С БОЛЬШИХ ЗЕРКАЛ. МОНОРЕЛЬСОВОЕ СООБЩЕНИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ ВПЛОТЬ ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ. ПО ВОЗМОЖНОСТИ ДЕРЖИТЕ ПЕРСОНАЛ ПОД ЗЕМЛЕЙ. ОСОБО ПОДЧЕРКИВАЮ, ВСЕ ЭТО ТОЛЬКО МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ ОПАСНОСТИ НЕ ОЖИДАЕТСЯ.
— Ну вот, — медленно произнес Уагнэл, — похоже, начинается. Боюсь, моя догадка была абсолютно точной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52