- говорил грузный, небрежно
одетый, видимо, только вставший с постели мужчина. Он угрюмо глядел на
Андрея - нет, на того, кого он назвал Леонардо и кто молчал не от смущения
перед этим уверенным в своей власти правителем, а оттого, что был поражен
вторжением в его мысли чужого, непреодолимого и страшного.
- Господин мой и друг, - сказал наконец Леонардо. - Я понимаю и
разделяю вашу скорбь, но есть в природе силы, бороться с которыми человеку
пока...
- Человеку не дано спорить с богом! - крикнул тот, кого Леонардо
назвал своим господином и другом. - Не богохульствуйте, Леонардо! Вилла,
которую вы для меня построили, обрушилась, и в том, видимо, воля господа.
В соседних домах появились трещины, а ваша вилла... Как мне защитить вас,
Леонардо? Я не могу ссориться с кардиналом, а тем более с папой. А они
только и ищут повода, вы знаете... Не должен был, нет, не должен был я
назначать вас своим архитектором. Мыслимо ли? Человек не может уметь все,
а вы, Леонардо, в своей гордыне возомнили, что всемогущи. Будь вы только
ваятелем, как Микеланджело, или живописцем, как Рафаэль, я нашел бы для
вас заказы, но...
Повисло молчание, и Андрей почувствовал вдруг ненависть к этому
толстому и трусливому, хотя и неглупому человеку, к этому Моро, правителю
Миланскому. Сейчас он бросится на толстяка, вцепится ему в бороду - в нем
клокотала ярость, которую Андрей не мог ни сравнить с чем-нибудь
привычным, ни даже понять, и он испугался. Может, из-за этого, а может, по
иной причине, но он вернулся в свой мир и увидел, что стоит босиком у
своей кровати и нет никакого землетрясения, а, напротив, у окна мирно
посапывает во сне Герка, свесив до пола правую ногу...
Отпечатался в памяти разговор с учителем, один из многих - им обоим
хотелось нащупать суть проблемы. Они лежали на прохладном весеннем песке
школьного пляжа, подставив солнцу спины.
- Я ведь нисколько не умнее Геры, - говорил Андрей. - У нас по всем
предметам одинаковые результаты. А динамика интеллекта у него выше моей.
- Конечно, ты не умнее Геры. Но ведь и Ньютон в некотором отношении
был не умнее какого-нибудь клерка. Я тебе объяснял.
- Знаю. Герка гениален в одном, я - в другом.
- Точно. И разница между вами в том, что ты свое призвание уже
знаешь, а Гера - нет. У тебя совершенно уникальное призвание. Ты можешь
вступать в мысленный контакт с людьми в других эпохах. И контакт этот не
случаен! Когда над тобой рушились стены, ты ведь бросился искать спасения
к Леонардо да Винчи - гениальному архитектору. И именно в тот день его
жизни, когда обрушился построенный им дом... Ты еще и на сотую долю не
научился управлять своим талантом. Ты относишься к нему как к бедствию.
Кто скажет, как это у тебя получается? Как можно вообще мысленно бывать в
прошлом? Я не представляю. И ты тоже. И никто. Как ты находишь в прошлом
именно того человека, который нужен позарез? Я потратил три года, пока не
понял твое призвание. А ты делаешь это без тестов, распознавая призвание
людей в другом времени. В другом времени! Да еще шутя...
- Ничего себе шутя, - Андрей содрогнулся от воспоминаний.
- Это временное, - отмахнулся учитель. - Все развивается, и ты сам, и
медицина. И все-таки насколько проще было бы для тебя, и для меня, и для
всей моей методики, если бы ты оказался заурядным гениальным композитором.
Или химиком.
- Да, - вздохнул Андрей, - не повезло мне с гениальностью.
Однажды, уже работая в Театре оперы, Андрей выкроил свободный от
выступлений и репетиций день и отправился на Урал, к учителю. Цесевич
сильно сдал, ему было почти сто лет, он не преподавал и жил в домике на
берегу лесного озера.
- Солидно, - сказал Цесевич, оглядев Андрея. - Грудь колесом.
- Упражняюсь, - пояснил Андрей. - Нужно держать себя в форме. В иных
вокальных симфониях приходится на одном дыхании петь минуты полторы.
- Терпеть не могу твой голос, - буркнул Цесевич. - Все равно, что
Эйнштейн бросил бы физику и записался в ансамбль скрипачей.
Помолчали.
- Пойдем в дом, - вздохнул Цесевич. - Расскажи о себе. Женился?
- Нет, - ответил Андрей резче, чем хотел бы. Лена погибла год назад,
и он еще не научился сдерживать эмоции. Цесевич посмотрел на него
внимательно, и от этого взгляда, как в детстве, что-то оборвалось у Андрея
внутри, и он, взрослый мужчина, известный всей планете певец, странно
хрюкнул и готов был броситься учителю на шею и рассказывать взахлеб,
вспоминая минуты счастья с Леной. С первой минуты их знакомства, когда
Лена назвала свою профессию - подземная геология, ему представлялись
рвущиеся переборки, грохот жидкого металла и магмы, заполняющей
коридоры...
- Нет, - повторил Андрей и неожиданно понял, что Цесевич знает о
Лене, как и вообще знает многое о нем, Андрее.
Они сидели на веранде, пили мелкими глотками белый напиток "Песня",
приготовленный Цесевичем из выведенных им самим сортов винограда и яблок.
- Андрюша, - сказал учитель. - После того последнего испытания в
школе, когда ты отправился к Леонардо...
- Ничего не было, - сказал Андрей, поняв, что хочет узнать Цесевич. -
Да и желания у меня такого не возникало.
- Странный ты человек, Андрей. Имеешь задатки гения и не желаешь их
развивать. Нужны тренировки, лучевые процедуры, сейчас есть прекрасные
методы, я внимательно слежу за литературой. Поработав, ты сможешь
связываться с любым гением любой эпохи без жутких стрессовых видений.
Неужели ты воображаешь, что как вокалист достигнешь большего?
Андрей и сам об этом думал, но думал отвлеченно. Обнаружив у себя
голос, он стал певцом именно в опере, причем в классической, не потому ли,
что таким образом пытался подсознательно создать хотя бы видимость
контакта во времени?
С запада пришло круглое серое облако и повисло над домом. Цесевич
посмотрел на часы.
- Поливочный дождь, - сказал он.
- Теперь вы занимаетесь селекцией?
- Селекцией, да... Только не растений. Хочешь попробовать?
Он протянул Андрею на ладони пару церебральных датчиков.
- Зачем? - сказал Андрей.
- Трус ты, - усмехнулся учитель. - Это упрощенный вариант. Тесты
церебральные и подкорковые. Наука несколько продвинулась вперед, и я
вместе с ней. На волне, так сказать. Надень и пойдем пить чай.
Андрей пожал плечами и прилепил датчики к затылку. Через минуту он
забыл о приборе. Пил чай с вареньем и рассказывал о последних постановках.
Изображал, как, по его мнению, следует играть финальную сцену "Онегина" и
как пытается поставить ее режиссер. На взгляд Цесевича, оба варианта были
неотличимы, но впервые голос Андрея звучал не по стерео, а рядом, и
учитель был поражен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
одетый, видимо, только вставший с постели мужчина. Он угрюмо глядел на
Андрея - нет, на того, кого он назвал Леонардо и кто молчал не от смущения
перед этим уверенным в своей власти правителем, а оттого, что был поражен
вторжением в его мысли чужого, непреодолимого и страшного.
- Господин мой и друг, - сказал наконец Леонардо. - Я понимаю и
разделяю вашу скорбь, но есть в природе силы, бороться с которыми человеку
пока...
- Человеку не дано спорить с богом! - крикнул тот, кого Леонардо
назвал своим господином и другом. - Не богохульствуйте, Леонардо! Вилла,
которую вы для меня построили, обрушилась, и в том, видимо, воля господа.
В соседних домах появились трещины, а ваша вилла... Как мне защитить вас,
Леонардо? Я не могу ссориться с кардиналом, а тем более с папой. А они
только и ищут повода, вы знаете... Не должен был, нет, не должен был я
назначать вас своим архитектором. Мыслимо ли? Человек не может уметь все,
а вы, Леонардо, в своей гордыне возомнили, что всемогущи. Будь вы только
ваятелем, как Микеланджело, или живописцем, как Рафаэль, я нашел бы для
вас заказы, но...
Повисло молчание, и Андрей почувствовал вдруг ненависть к этому
толстому и трусливому, хотя и неглупому человеку, к этому Моро, правителю
Миланскому. Сейчас он бросится на толстяка, вцепится ему в бороду - в нем
клокотала ярость, которую Андрей не мог ни сравнить с чем-нибудь
привычным, ни даже понять, и он испугался. Может, из-за этого, а может, по
иной причине, но он вернулся в свой мир и увидел, что стоит босиком у
своей кровати и нет никакого землетрясения, а, напротив, у окна мирно
посапывает во сне Герка, свесив до пола правую ногу...
Отпечатался в памяти разговор с учителем, один из многих - им обоим
хотелось нащупать суть проблемы. Они лежали на прохладном весеннем песке
школьного пляжа, подставив солнцу спины.
- Я ведь нисколько не умнее Геры, - говорил Андрей. - У нас по всем
предметам одинаковые результаты. А динамика интеллекта у него выше моей.
- Конечно, ты не умнее Геры. Но ведь и Ньютон в некотором отношении
был не умнее какого-нибудь клерка. Я тебе объяснял.
- Знаю. Герка гениален в одном, я - в другом.
- Точно. И разница между вами в том, что ты свое призвание уже
знаешь, а Гера - нет. У тебя совершенно уникальное призвание. Ты можешь
вступать в мысленный контакт с людьми в других эпохах. И контакт этот не
случаен! Когда над тобой рушились стены, ты ведь бросился искать спасения
к Леонардо да Винчи - гениальному архитектору. И именно в тот день его
жизни, когда обрушился построенный им дом... Ты еще и на сотую долю не
научился управлять своим талантом. Ты относишься к нему как к бедствию.
Кто скажет, как это у тебя получается? Как можно вообще мысленно бывать в
прошлом? Я не представляю. И ты тоже. И никто. Как ты находишь в прошлом
именно того человека, который нужен позарез? Я потратил три года, пока не
понял твое призвание. А ты делаешь это без тестов, распознавая призвание
людей в другом времени. В другом времени! Да еще шутя...
- Ничего себе шутя, - Андрей содрогнулся от воспоминаний.
- Это временное, - отмахнулся учитель. - Все развивается, и ты сам, и
медицина. И все-таки насколько проще было бы для тебя, и для меня, и для
всей моей методики, если бы ты оказался заурядным гениальным композитором.
Или химиком.
- Да, - вздохнул Андрей, - не повезло мне с гениальностью.
Однажды, уже работая в Театре оперы, Андрей выкроил свободный от
выступлений и репетиций день и отправился на Урал, к учителю. Цесевич
сильно сдал, ему было почти сто лет, он не преподавал и жил в домике на
берегу лесного озера.
- Солидно, - сказал Цесевич, оглядев Андрея. - Грудь колесом.
- Упражняюсь, - пояснил Андрей. - Нужно держать себя в форме. В иных
вокальных симфониях приходится на одном дыхании петь минуты полторы.
- Терпеть не могу твой голос, - буркнул Цесевич. - Все равно, что
Эйнштейн бросил бы физику и записался в ансамбль скрипачей.
Помолчали.
- Пойдем в дом, - вздохнул Цесевич. - Расскажи о себе. Женился?
- Нет, - ответил Андрей резче, чем хотел бы. Лена погибла год назад,
и он еще не научился сдерживать эмоции. Цесевич посмотрел на него
внимательно, и от этого взгляда, как в детстве, что-то оборвалось у Андрея
внутри, и он, взрослый мужчина, известный всей планете певец, странно
хрюкнул и готов был броситься учителю на шею и рассказывать взахлеб,
вспоминая минуты счастья с Леной. С первой минуты их знакомства, когда
Лена назвала свою профессию - подземная геология, ему представлялись
рвущиеся переборки, грохот жидкого металла и магмы, заполняющей
коридоры...
- Нет, - повторил Андрей и неожиданно понял, что Цесевич знает о
Лене, как и вообще знает многое о нем, Андрее.
Они сидели на веранде, пили мелкими глотками белый напиток "Песня",
приготовленный Цесевичем из выведенных им самим сортов винограда и яблок.
- Андрюша, - сказал учитель. - После того последнего испытания в
школе, когда ты отправился к Леонардо...
- Ничего не было, - сказал Андрей, поняв, что хочет узнать Цесевич. -
Да и желания у меня такого не возникало.
- Странный ты человек, Андрей. Имеешь задатки гения и не желаешь их
развивать. Нужны тренировки, лучевые процедуры, сейчас есть прекрасные
методы, я внимательно слежу за литературой. Поработав, ты сможешь
связываться с любым гением любой эпохи без жутких стрессовых видений.
Неужели ты воображаешь, что как вокалист достигнешь большего?
Андрей и сам об этом думал, но думал отвлеченно. Обнаружив у себя
голос, он стал певцом именно в опере, причем в классической, не потому ли,
что таким образом пытался подсознательно создать хотя бы видимость
контакта во времени?
С запада пришло круглое серое облако и повисло над домом. Цесевич
посмотрел на часы.
- Поливочный дождь, - сказал он.
- Теперь вы занимаетесь селекцией?
- Селекцией, да... Только не растений. Хочешь попробовать?
Он протянул Андрею на ладони пару церебральных датчиков.
- Зачем? - сказал Андрей.
- Трус ты, - усмехнулся учитель. - Это упрощенный вариант. Тесты
церебральные и подкорковые. Наука несколько продвинулась вперед, и я
вместе с ней. На волне, так сказать. Надень и пойдем пить чай.
Андрей пожал плечами и прилепил датчики к затылку. Через минуту он
забыл о приборе. Пил чай с вареньем и рассказывал о последних постановках.
Изображал, как, по его мнению, следует играть финальную сцену "Онегина" и
как пытается поставить ее режиссер. На взгляд Цесевича, оба варианта были
неотличимы, но впервые голос Андрея звучал не по стерео, а рядом, и
учитель был поражен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18