Впрочем, будь у юного Бурбакиса мой коммерческий талант, он живо промотал бы все родительское наследство. Однако Игнас оказался парень не промах — он даже и не подумал продавать свою недвижимость, напротив, он укрепил дом, превратив его в крепость, поставил перед дверью ракетную установку типа «земля-космос» и заявил:
— Собью всякого, кто посягнет на право собственности, даже если это будет крейсер самого президента Израиля.
И сбил-таки! Произошло это, насколько я понял, лет семь назад — я находился в то время на Карбикорне, где проходил курс в Оккультном университете, потому и не знал деталей той воинственной операции. Сам президент Израиля Хаим Визель изволил явиться на Бирумборак, чтобы уговорить несговорчивого Бурбакиса если не продать, то хотя бы подарить свой участок родной державе, ибо разве может еврей не пожертвовать частью собственности для блага народа?
— А я не еврей, — сообщил Бурбакис, — я, знаете ли, латыш. И папа мой был латыш, и мама тоже.
— Может быть, бабушка? — с надеждой спросил президент.
— А бабушка была японкой! — радостно заявил Бурбакис и продемонстрировал косой разрез своих черных глаз.
— Но как же вы тогда стали гражданином Израиля? — воскликнул пораженный президент.
— А… — махнул рукой Бурбакис. — Мой прадед подделал документы, разве это так трудно было в 1996 году? И себе подделал, и прабабке моей тоже. Она, кстати, была башкиркой.
— Понятно, — протянул президент, поняв, что бесполезно взывать к патриотическим чувствам человека, в крови которого интернационализм соседствовал с полным отсутствием еврейских эритроцитов.
— Понятно? — спросил Бурбакис. — В таком случае открываю огонь на поражение, поскольку ваш крейсер, господин президент, нарушил границы моего частного владения.
И открыл, не добавив ни слова. От крейсера даже воспоминания не не осталось, поскольку он, как оказалось впоследствии, даже не был внесен в регистр космофлота. А экипаж во главе с президентом катапультировался и был спасен Галактической службой спасения. Самое смешное то, что против Бурбакиса невозможно было даже открыть уголовного дела, поскольку он находился в своем праве — согласно Закону 2046 года владелец частной инопланетной собственности волен защищать свои владения всеми доступными способами, включая дезинтеграцию, погружение в колодец времени и даже стрельбу матрицами Эйнштейна. Закон принимался против космических пиратов, но ведь иные случаи в нем просто не были оговорены!
Короче говоря, Бурбакис стал лично добывать исраскин и продавать его космическим агентствам, назначая такие цены, что всем было понятно — в Бога этот господин не верит и верить не собирается.
Тогда же у Бурбакиса и появилось это странное хобби — изобретать планеты. Должно быть, абсолютная бездарность того, кто конструировал его родной Бирумборак, подвигла молодого человека на создание миров, более интересных с точки зрения технического творчества. Деньги для того, чтобы создавать опытные образцы планет у Бурбакиса были, и теперь я знал, что это были законно заработанные деньги. Впрочем, как эксперта по безумным изобретениям, меня это не очень-то интересовало.
— Ну что, Шекет? — ехидно спросил Бурбакис, когда я свернул изображение и вышел из мировой Информсети. — Убедились?
— С таким состоянием, — пробормотал я, — вы могли бы придумать себе более приятное занятие, чем конструирование планет. Возиться в пыли и лаве, когда можно…
— А сами вы, Шекет, хотели бы жить в Тель-Авиве и все дни просиживать штаны в офисе на набережной Яркон?
— Ни за что! — воскликнул я.
— Почему же вы думаете, что мне это должно нравиться? — огорченно спросил изобретатель. — Вы романтик? Я тоже. И мы могли бы неплохо сработаться, Шекет. Жаль, что вы занялись такой… гм… нехорошей деятельностью, как экспертиза безумных изобретений. Будучи на одной стороне баррикады, мы могли бы…
— Изложите формулу вашего изобретения, — перебил я Бурбакиса, не желая обсуждать тему нашего предполагаемого сотрудничества.
— И не подумаю, — буркнул клиент. — Вы эксперт или нет? Вот сами и определите, в чем заключено отличие моей новой планеты от всех прочих. Засиделись мы, пора в дорогу.
Мог ли я не принять вызов, брошенный моей проницательности? Так вот и оказалось, что сутки спустя мы опустились на поверхность небольшой планеты, при виде которой у меня захватило дух: это была если копия Земли, то ее улучшенный вариант. Леса, реки, облака, горы, водопады, моря, и главное — ни одного хищника, включая людей. Так, по крайней мере, утверждал каталог живых существ, врученный мне Бурбакисом перед посадкой. Я попытался обнаружить в каталоге хоть какой-то намек на то, в чем же состоит суть изобретения Бурбакиса, но не нашел — этот тип умел скрывать свои секреты!
— Скафандр? — сказал я, когда мы встали с кресел и приготвились к выходу на поверхность планеты.
— Еще чего! — возмутился изобретатель. — Здесь чистейший воздух. Дыши — не хочу.
— Почему не хотите? — с подозрением спросил я. — Почему я должен дышать, а вы — нет?
Бурбакис не удостоил меня ответом, и мы вышли на залитый солнцем луг. Я услышал пенье птиц и — вот странное дело! — жуткое завывание ветра, хотя царил полный штиль. Я даже повертел головой, чтобы найти источник этого странного звука, но ничего подозрительного не обнаружил и спросил у стоявщего неподалеку изобретателя:
— Куда вы спрятали шумовую установку?
Он в ответ что-то сказал, но я не расслышал.
— Что? — переспросил я, и Бурбакис произнес длинную фразу. Я видел, как шевелятся его губы, но не слышал ни слова.
— Вы можете говорить громче? — раздраженно сказал я и увидел, как Бурбакис буквально зашелся в крике. Увидел — да, но не услышал. По-прежнему завывал ветер, и к этим пронзительным звукам добавился неожиданно грохот упавшего дерева — треск переломившегося ствола, шорох сминаемой листвы, писк какой-то птицы, лишившейся гнезда.
У границы леса действительно лежало поваленное дерево, но упало оно явно не секунду назад. Наверняка произошло это довольно давно, потому что крона была примята прошедшим дождем, но успела подсохнуть и зеленела на солнце.
Бурбакис тронул меня за плечо, я обернулся и увидел, что он говорит что-то, тщательно артикулируя каждое слово. К сожалению, я не умею читать по губам, о чем и сообщил своему спутнику в самой вежливой форме. Правда, одно слово, беззвучно произнесенное Бурбакисом, как мне кажется, я все-таки узнал. Это было слово «изобретение». Собственно, я уже и сам догадался, какой именно особенностью решил наградить Бурбакис свою планету. Разговаривать с этим типом было совершенно бессмысленно, и я знаком пригласил Бурбакиса подняться в звездолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31