Мы ждали вас к ужину. Прошу…
Он забросил свой автомат на ремне за спину и широким жестом хозяина пригласил пленника к столу.
— Как видите, ваш прибор ждет вас, а я, как незваный гость, примощусь где-нибудь с краю. А вы, господа, что же вы не приветствуете своего гостя, министра Мануэля Гвено?
— Это не Мануэль Гвено! — твердо сказал Корнев. — И прекратите этот балаган.
— Вот как? — усмехнулся Хор. — А кто же?
— Это личный секретарь министра, я его хорошо знаю, — спокойно подтвердил слова Корнева грек.
Хор недоверчиво посмотрел на пленника: слова советника (подданный США!) несколько поколебали его.
— К тому же министр никогда не станет ездить на «фольксвагене», — серьезно продолжал Мангакис.
— Резонно, — согласился Хор. — Со слона они пересаживаются обычно прямо в «мерседес». Но мне хотелось бы послушать и нашего гостя.
Он подошел к пленнику, стоящему у стены под прицелом автоматов:
— Ну, молодой человек? Кто же вы и зачем пожаловали в этот дом?
Пленник вскинул голову. У него было приятное, правильное лицо. Нос почти прямой, тонкий. Широкие ноздри трепетали от ярости, губы плотно сжаты.
— Собака! — процедил он, и глаза его вспыхнули ненавистью.
Хор неторопливо вынул из кармана куртки тонкие черные перчатки, все так же неторопливо натянул их, расправил… и страшный удар в челюсть бросил пленника на стену. Обмякшее тело сползло на пол.
Хор качнул голову пленника носком башмака.
— Оттащите-ка его к лагуне, приведите в чувство да побеседуйте с ним по-своему, — приказал он наемникам. — Но смотрите, чтобы остался в живых. А ровно через полчаса тащите его сюда. И кстати, пусть сюда придет радист, а то мы тут несколько отвлеклись…
Солдаты поволокли безжизненное тело к веранде, перекинули его через перила и скрылись в темноте сада.
Хор подошел к столу. Налил себе полстакана виски и залпом выпил.
— Так вот, господа, — начал он, как будто продолжая только что прерванный разговор. — А теперь мне хотелось бы провести небольшой эксперимент. Белая солидарность еще ни разу не подводила меня в Африке. Мне не хотелось бы, чтобы она подвела меня и сегодня. Потому что если окажется, что вы меня обманули, что этот парень действительно министр, значит, вы встали по другую сторону черты, там, где черные. А вы должны знать, что такое в Африке не прощается.
Он налил еще виски, выпил, посмотрел на часы.
— Но я даю вам еще один шанс. Мои люди умеют допрашивать. И если я узнаю, что этот черномазый в действительности Мануэль Гвено, а не тот, кем вы мне его пытаетесь представить, не от вас, а от него самого… Словом, подумайте о своих детях. Я думаю, что отцам неприятно доживать век, если они лишатся детей из-за собственного глупого упрямства. Тем более что министр этот парень или нет — у него одна дорога: пуля в затылок — ив лагуну. — Он снова поежился. — Вы видите, господа, я нервничаю. Давно мне уже не бывало холодно. Прошу вас, не доводите меня до необходимости принимать крайние меры. Я пойду поброжу пока по саду, соберусь с мыслями. Мне надо собраться…
В голосе его была усталость.
Кейта Диеш с ящиком полевой рации появился из темноты и щелкнул каблуками.
— Есть новости? — обернулся к нему майор и поморщился: типичные черты африканца в сочетании с крашеными волосами и белой в желтых пятнах кожей Диеша раздражали его. Еще в лагере немец громко заявил, что согласен с обычаями некоторых племен убивать альбиносов при рождении.
— Группа «Зэт» захватила полицейские казармы, сэр, — доложил радист. — Сарыч сообщает, что через час начинается общая атака.
— Доложи Сарычу, что мы выступаем к радиодому.
Радист козырнул, четко сделал поворот кругом.
Хор проводил его взглядом, криво улыбнулся и твердым шагом пошел к двери.
Корнев и Мангакис переглянулись.
— Похоже, что дело серьезно, — заметил Корнев. — И если их не остановят…
— Как вы можете сейчас об этом думать! Советник нервно вскочил.
— Этот зверь — сумасшедший. И он не остановится перед убийством моей дочери и вашего сына. Для него это ровно ничего не значит. Вы понимаете? Он убийца, профессиональный убийца!
— А что вы предлагаете? Пойти и сказать ему, что они действительно схватили Мануэля Гвено?
Корнев вышел из-за стола, прошелся по холлу. Радист, устроившийся на веранде, не спускал с него настороженных глаз.
— Я не знаю… Я просто не знаю, что делать в таких случаях!
Грек опять хрустнул пальцами.
— Но я не хочу, понимаете, не хочу вмешиваться в эту историю! Я сыт по горло прошлым. Я проиграл войну, я потерял веру в страну, которую любил как страну свободы. Даже жену у меня отняла политика. И единственное, что у меня еще осталось в жизни, — это Елена. И я отдам все, все… — Он помолчал. —…чтобы спасти свою дочь!
— Ценою жизни другого человека? А что она скажет вам, когда узнает об этом?..
Корнев вздохнул, на мгновение задумался.
— Нет, — решительно сказал он. — Мне бы Евгении этого не простил.
— Но нельзя допустить, чтобы…
На Мангакиса было страшно смотреть. Перед Корневым был глубокий старик — с трясущимися руками, опущенными плечами, раздавленный жизнью.
— Что же делать?
В голосе Мангакиса было отчаяние.
— И потом ведь майор сказал, что все равно расстреляет этого человека — министр он или не министр. Корнев посмотрел на часы:
— Пять минут одиннадцатого. Значит, у нас, если верить майору, в запасе 25 минут. Наступать они начнут в одиннадцать и к этому времени рассчитывают захватить радиостанцию.
— А полицейская казарма уже захвачена. Если они победят…
—…все ваши реформы полетят к черту! — окончил его мысль Корнев.
Мангакис вздрогнул и закусил губу.
— И вам придется испытать еще одно поражение в жизни. Последнее и окончательное!
Он пристально смотрел в лицо экономического советника, и голос его был холодным и жестким:
— Вы лжете самому себе, Бэзил. Посмотрите на себя со стороны и признайтесь в этом хотя бы сейчас.
Мангакис упрямо мотнул головой.
— Нет! Нет! И еще раз нет!
Корнев прищурился.
— Нет, Бэзил, жизнь не сломила вас!
Он помолчал, прошелся по холлу. Затем подошел и остановился перед сидящим на стуле советником.
— И напрасно вы стараетесь убедить себя, что можете отречься от того, что вам дорого. Признайтесь хотя бы сейчас, в этот момент: вы любите то, что делаете в Богане вместе с Мануэлем Гвено, вместе с людьми, с которыми вы работаете, позабыв о том, что их кожа отличается от вашей. Признайтесь, ведь вы мечтаете тайком о том времени, когда в Богане люди будут служить тем идеалам, за которые вы в свое время сражались в Греции. Вы мечтаете выиграть здесь борьбу, которую проиграли в сорок девятом. И победить не оружием, а силой своих знаний, отданных людям маленькой африканской страны.
— Но что вы всем этим хотите сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Он забросил свой автомат на ремне за спину и широким жестом хозяина пригласил пленника к столу.
— Как видите, ваш прибор ждет вас, а я, как незваный гость, примощусь где-нибудь с краю. А вы, господа, что же вы не приветствуете своего гостя, министра Мануэля Гвено?
— Это не Мануэль Гвено! — твердо сказал Корнев. — И прекратите этот балаган.
— Вот как? — усмехнулся Хор. — А кто же?
— Это личный секретарь министра, я его хорошо знаю, — спокойно подтвердил слова Корнева грек.
Хор недоверчиво посмотрел на пленника: слова советника (подданный США!) несколько поколебали его.
— К тому же министр никогда не станет ездить на «фольксвагене», — серьезно продолжал Мангакис.
— Резонно, — согласился Хор. — Со слона они пересаживаются обычно прямо в «мерседес». Но мне хотелось бы послушать и нашего гостя.
Он подошел к пленнику, стоящему у стены под прицелом автоматов:
— Ну, молодой человек? Кто же вы и зачем пожаловали в этот дом?
Пленник вскинул голову. У него было приятное, правильное лицо. Нос почти прямой, тонкий. Широкие ноздри трепетали от ярости, губы плотно сжаты.
— Собака! — процедил он, и глаза его вспыхнули ненавистью.
Хор неторопливо вынул из кармана куртки тонкие черные перчатки, все так же неторопливо натянул их, расправил… и страшный удар в челюсть бросил пленника на стену. Обмякшее тело сползло на пол.
Хор качнул голову пленника носком башмака.
— Оттащите-ка его к лагуне, приведите в чувство да побеседуйте с ним по-своему, — приказал он наемникам. — Но смотрите, чтобы остался в живых. А ровно через полчаса тащите его сюда. И кстати, пусть сюда придет радист, а то мы тут несколько отвлеклись…
Солдаты поволокли безжизненное тело к веранде, перекинули его через перила и скрылись в темноте сада.
Хор подошел к столу. Налил себе полстакана виски и залпом выпил.
— Так вот, господа, — начал он, как будто продолжая только что прерванный разговор. — А теперь мне хотелось бы провести небольшой эксперимент. Белая солидарность еще ни разу не подводила меня в Африке. Мне не хотелось бы, чтобы она подвела меня и сегодня. Потому что если окажется, что вы меня обманули, что этот парень действительно министр, значит, вы встали по другую сторону черты, там, где черные. А вы должны знать, что такое в Африке не прощается.
Он налил еще виски, выпил, посмотрел на часы.
— Но я даю вам еще один шанс. Мои люди умеют допрашивать. И если я узнаю, что этот черномазый в действительности Мануэль Гвено, а не тот, кем вы мне его пытаетесь представить, не от вас, а от него самого… Словом, подумайте о своих детях. Я думаю, что отцам неприятно доживать век, если они лишатся детей из-за собственного глупого упрямства. Тем более что министр этот парень или нет — у него одна дорога: пуля в затылок — ив лагуну. — Он снова поежился. — Вы видите, господа, я нервничаю. Давно мне уже не бывало холодно. Прошу вас, не доводите меня до необходимости принимать крайние меры. Я пойду поброжу пока по саду, соберусь с мыслями. Мне надо собраться…
В голосе его была усталость.
Кейта Диеш с ящиком полевой рации появился из темноты и щелкнул каблуками.
— Есть новости? — обернулся к нему майор и поморщился: типичные черты африканца в сочетании с крашеными волосами и белой в желтых пятнах кожей Диеша раздражали его. Еще в лагере немец громко заявил, что согласен с обычаями некоторых племен убивать альбиносов при рождении.
— Группа «Зэт» захватила полицейские казармы, сэр, — доложил радист. — Сарыч сообщает, что через час начинается общая атака.
— Доложи Сарычу, что мы выступаем к радиодому.
Радист козырнул, четко сделал поворот кругом.
Хор проводил его взглядом, криво улыбнулся и твердым шагом пошел к двери.
Корнев и Мангакис переглянулись.
— Похоже, что дело серьезно, — заметил Корнев. — И если их не остановят…
— Как вы можете сейчас об этом думать! Советник нервно вскочил.
— Этот зверь — сумасшедший. И он не остановится перед убийством моей дочери и вашего сына. Для него это ровно ничего не значит. Вы понимаете? Он убийца, профессиональный убийца!
— А что вы предлагаете? Пойти и сказать ему, что они действительно схватили Мануэля Гвено?
Корнев вышел из-за стола, прошелся по холлу. Радист, устроившийся на веранде, не спускал с него настороженных глаз.
— Я не знаю… Я просто не знаю, что делать в таких случаях!
Грек опять хрустнул пальцами.
— Но я не хочу, понимаете, не хочу вмешиваться в эту историю! Я сыт по горло прошлым. Я проиграл войну, я потерял веру в страну, которую любил как страну свободы. Даже жену у меня отняла политика. И единственное, что у меня еще осталось в жизни, — это Елена. И я отдам все, все… — Он помолчал. —…чтобы спасти свою дочь!
— Ценою жизни другого человека? А что она скажет вам, когда узнает об этом?..
Корнев вздохнул, на мгновение задумался.
— Нет, — решительно сказал он. — Мне бы Евгении этого не простил.
— Но нельзя допустить, чтобы…
На Мангакиса было страшно смотреть. Перед Корневым был глубокий старик — с трясущимися руками, опущенными плечами, раздавленный жизнью.
— Что же делать?
В голосе Мангакиса было отчаяние.
— И потом ведь майор сказал, что все равно расстреляет этого человека — министр он или не министр. Корнев посмотрел на часы:
— Пять минут одиннадцатого. Значит, у нас, если верить майору, в запасе 25 минут. Наступать они начнут в одиннадцать и к этому времени рассчитывают захватить радиостанцию.
— А полицейская казарма уже захвачена. Если они победят…
—…все ваши реформы полетят к черту! — окончил его мысль Корнев.
Мангакис вздрогнул и закусил губу.
— И вам придется испытать еще одно поражение в жизни. Последнее и окончательное!
Он пристально смотрел в лицо экономического советника, и голос его был холодным и жестким:
— Вы лжете самому себе, Бэзил. Посмотрите на себя со стороны и признайтесь в этом хотя бы сейчас.
Мангакис упрямо мотнул головой.
— Нет! Нет! И еще раз нет!
Корнев прищурился.
— Нет, Бэзил, жизнь не сломила вас!
Он помолчал, прошелся по холлу. Затем подошел и остановился перед сидящим на стуле советником.
— И напрасно вы стараетесь убедить себя, что можете отречься от того, что вам дорого. Признайтесь хотя бы сейчас, в этот момент: вы любите то, что делаете в Богане вместе с Мануэлем Гвено, вместе с людьми, с которыми вы работаете, позабыв о том, что их кожа отличается от вашей. Признайтесь, ведь вы мечтаете тайком о том времени, когда в Богане люди будут служить тем идеалам, за которые вы в свое время сражались в Греции. Вы мечтаете выиграть здесь борьбу, которую проиграли в сорок девятом. И победить не оружием, а силой своих знаний, отданных людям маленькой африканской страны.
— Но что вы всем этим хотите сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27