— хрипло проговорил Мангакис. Лицо его осунулось, он словно сразу постарел.
— Иногда достигнутое необходимо защищать с автоматом в руках! — отчеканил Корнев. — Вы были в ЭЛАС не меньше чем полковником.
— Я отказался от прошлого!
— И это говорит герой гражданской войны Микис…
— Молчите! — вскочил Мангакис. — Вы… Откуда вы знаете мое имя?
Корнев спокойно положил ему руку на плечо.
— В юности я писал стихи о Греции и собирал вырезки — статьи, карты, фотографии. Наша война уже кончилась, и я не успел убежать на фронт, хотя и пробовал трижды. А вы дрались с фашистами…
Он прищурился:
— В одном из наших журналов был напечатан и очерк о вас, о полковнике ЭЛАС Микисе Ставропулосе!
— В газетах было, что я погиб, — глухо ответил Мангакис.
— У меня отличная память на лица, и ваше лицо все время казалось мне удивительно знакомым… полковник.
Грек бессильно опустился на стул.
— Я не хотел, чтобы Елена когда-нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных.
— А вы уверены, что она ничего не знает?
— Да.
— Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным — человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции?
— Замолчите! Я требую — замолчите!
Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали.
— Я и Елена, мы вне борьбы.
— Хорошо. Забудем об этом, — неожиданно оборвал разговор Корнев.
Он молча подошел к радиокомбайну, стоящему в углу, машинально нажал клавиш включения. Приемник был настроен на волну «Радио Габерона».
Станция работала нормально. Передавали национальную музыку. И вдруг Корнев встрепенулся:
— Вы говорите… пять минут одиннадцатого? Но тогда должны были передавать последние известия. Странно, почему они изменили программу?
На веранде загрохотали шаги, Корнев поспешно выключил приемник, и почти сейчас же в холл вошел Хор.
— Пока вам везет, джентльмены!
Он сказал это мрачно, почти со злобой.
— Эти болваны так обработали черномазого, что тот просто не в силах что-нибудь сказать. Да ладно, у меня есть еще кое-что в запасе на этот случай. Кстати, я советовал бы вам хорошенько подумать — ведь ни девушка, ни парень не умрут легкой смертью, если вы мне все-таки пытались солгать.
Он обернулся к веранде и крикнул в темноту:
— Тащи-ка его сюда, ребята!
Двое наемников втащили потерявшего сознание Мануэля Гвено, бросили его на пол.
Это были уже не Джимо с товарищем: парни служили раньше в полиции Боганы, еще при колонизаторах — в «спешиал бранч», особом отделе. Уж они-то умели вытряхивать из арестованных все, что те знали. В лагере они сотрудничали с агентами тайной португальской полиции — ПИДЭ, и Хор лично включил их в свою группу.
— Симон, Ашаффа, пока вы свободны, — кивнул Хор палачам. — Идите.
Подождав, пока наемники не покинули холл, майор обернулся к Мангакису и Корневу.
— Способные ребята, а?
Он кивнул в сторону сада.
— И будет очень жаль, если к ним в лапы попадет… ну, допустим, белая девушка!
Мангакис встал и, сжав кулаки, молча пошел на Хора. Тот вскинул автомат и упер его ствол в грудь Мангакиса.
— Но, но! Хоть вы и с американским паспортом…
Советник стиснул зубы, но остановился. Лицо его побагровело.
— Вы не посмеете! — яростно выдохнул он. Хор опустил автомат и отошел к камину, плюхнулся в кресло, следя за каждым движением отца Елены.
— Как знать… — скривился он, — на войне как на войне…
Мангакис обвел его тяжелым взглядом, потом шагнул к распростертому на полу Гвено.
— Когда-нибудь вы за это ответите, Хор!
Сказав это, Корнев тоже шагнул вперед и стал на колени возле тела министра.
— Вина!
Он обернулся к Мангакису, и тот дал ему бокал, твердой рукой наполнив его вином. Корнев осторожно влил несколько капель вина в разбитый рот Гвено.
Мануэль застонал и очнулся. Он увидел склонившегося над ним Корнева и попытался улыбнуться.
— Ничего, — услышал Корнев его слабый шепот. — Мы… их сильнее… все равно сильнее…
— Господин секретарь, скажите, где министр? При этих словах Хор мрачно улыбнулся. Мануэль Гвено слабо качнул головой. Его окровавленные губы зашевелились.
— Скажите… Скажите им, кто я такой… Я… их… не боюсь…
— Он бредит! — почти выкрикнул Корнев, стараясь заглушить слабый шепот Гвено. — Он потерял рассудок.
— Это мы сейчас выясним. Симон!
Один из солдат, втащивших Мануэля Гвено, немедленно появился с веранды, вытянулся.
— Слушаю, сэр…
— Позови-ка сюда Аде, да поживей!
Солдат козырнул, снова щелкнул каблуками и кинулся исполнять приказание.
Майор проводил его взглядом.
— Так вот, господа, — обратился он затем к своим пленникам. — Я забыл вам сказать, что Аде знает вашего друга в лицо. Они же из одной деревни, что напротив нас, через лагуну.
Майор посмотрел на часы.
— У меня еще есть пятнадцать минут. Через пятнадцать минут мы уйдем, но я обращаюсь к вам, господин Мангакис, как к человеку более благоразумному. Большевики (он кивнул в сторону Корнева) всегда отличались безрассудным упрямством даже тогда, когда игра проиграна…
— Как, например, под Москвой в сорок первом, под Сталинградом в сорок втором…
Корнев выпрямился над вновь потерявшим сознание Гвено.
Судорога исказила лицо Хора, рука его стиснула автомат, и в этот момент вошел Аде.
— Слушаю, сэр…
Хор нашел в себе силы сдержаться.
— Ты знал Гвено, не так ли? — удивительно спокойно спросил он сержанта. — Парни сказали, будто ты говорил им, что вы с Гвено из одной деревни.
— Так точно, сэр!
Сержант изо всех сил ел глазами начальство.
— И ты его узнаешь?
— Постараюсь, сэр!
Хор довольно хмыкнул и кивнул в сторону Гвено.
— Этот?
Аде подошел к лежащему, посмотрел на него сверху, затем присел на корточки и долго-долго всматривался в разбитое лицо не приходившего в сознание человека.
— Нет, кажется, это не он, — сказал наконец Аде.
ГЛАВА 6
Где-то глухо погромыхивало. Отблески далеких вспышек отражались на стеклах окна, выходящего на лестничную площадку второго этажа, где была комната Елены. Но Майк знал, что это еще не голоса тяжелых орудий «Бомбарды» или «Дракона». Был канун сезона дождей, и духота сегодняшнего вечера предвещала грозу.
— «Мамми Уота» сердится, — ни к кому не обращаясь, сказал Майк. С той самой минуты, когда Хор приказал ему увести Елену и Евгения из холла, это были первые его слова.
Они молча поднялись на второй этаж, вошли в комнату Елены, и Майк поразился, как мало перемен произошло с тех пор, как он побывал здесь в последний раз.
На полу лежал все тот же толстый ковер, на котором Елена, Женя и Майк слушали рассказы старой негритянки. В углу японский телевизор. Стена слева от двери увешана африканскими музыкальными инструментами, здесь же низкий и длинный книжный шкаф:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Иногда достигнутое необходимо защищать с автоматом в руках! — отчеканил Корнев. — Вы были в ЭЛАС не меньше чем полковником.
— Я отказался от прошлого!
— И это говорит герой гражданской войны Микис…
— Молчите! — вскочил Мангакис. — Вы… Откуда вы знаете мое имя?
Корнев спокойно положил ему руку на плечо.
— В юности я писал стихи о Греции и собирал вырезки — статьи, карты, фотографии. Наша война уже кончилась, и я не успел убежать на фронт, хотя и пробовал трижды. А вы дрались с фашистами…
Он прищурился:
— В одном из наших журналов был напечатан и очерк о вас, о полковнике ЭЛАС Микисе Ставропулосе!
— В газетах было, что я погиб, — глухо ответил Мангакис.
— У меня отличная память на лица, и ваше лицо все время казалось мне удивительно знакомым… полковник.
Грек бессильно опустился на стул.
— Я не хотел, чтобы Елена когда-нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных.
— А вы уверены, что она ничего не знает?
— Да.
— Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным — человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции?
— Замолчите! Я требую — замолчите!
Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали.
— Я и Елена, мы вне борьбы.
— Хорошо. Забудем об этом, — неожиданно оборвал разговор Корнев.
Он молча подошел к радиокомбайну, стоящему в углу, машинально нажал клавиш включения. Приемник был настроен на волну «Радио Габерона».
Станция работала нормально. Передавали национальную музыку. И вдруг Корнев встрепенулся:
— Вы говорите… пять минут одиннадцатого? Но тогда должны были передавать последние известия. Странно, почему они изменили программу?
На веранде загрохотали шаги, Корнев поспешно выключил приемник, и почти сейчас же в холл вошел Хор.
— Пока вам везет, джентльмены!
Он сказал это мрачно, почти со злобой.
— Эти болваны так обработали черномазого, что тот просто не в силах что-нибудь сказать. Да ладно, у меня есть еще кое-что в запасе на этот случай. Кстати, я советовал бы вам хорошенько подумать — ведь ни девушка, ни парень не умрут легкой смертью, если вы мне все-таки пытались солгать.
Он обернулся к веранде и крикнул в темноту:
— Тащи-ка его сюда, ребята!
Двое наемников втащили потерявшего сознание Мануэля Гвено, бросили его на пол.
Это были уже не Джимо с товарищем: парни служили раньше в полиции Боганы, еще при колонизаторах — в «спешиал бранч», особом отделе. Уж они-то умели вытряхивать из арестованных все, что те знали. В лагере они сотрудничали с агентами тайной португальской полиции — ПИДЭ, и Хор лично включил их в свою группу.
— Симон, Ашаффа, пока вы свободны, — кивнул Хор палачам. — Идите.
Подождав, пока наемники не покинули холл, майор обернулся к Мангакису и Корневу.
— Способные ребята, а?
Он кивнул в сторону сада.
— И будет очень жаль, если к ним в лапы попадет… ну, допустим, белая девушка!
Мангакис встал и, сжав кулаки, молча пошел на Хора. Тот вскинул автомат и упер его ствол в грудь Мангакиса.
— Но, но! Хоть вы и с американским паспортом…
Советник стиснул зубы, но остановился. Лицо его побагровело.
— Вы не посмеете! — яростно выдохнул он. Хор опустил автомат и отошел к камину, плюхнулся в кресло, следя за каждым движением отца Елены.
— Как знать… — скривился он, — на войне как на войне…
Мангакис обвел его тяжелым взглядом, потом шагнул к распростертому на полу Гвено.
— Когда-нибудь вы за это ответите, Хор!
Сказав это, Корнев тоже шагнул вперед и стал на колени возле тела министра.
— Вина!
Он обернулся к Мангакису, и тот дал ему бокал, твердой рукой наполнив его вином. Корнев осторожно влил несколько капель вина в разбитый рот Гвено.
Мануэль застонал и очнулся. Он увидел склонившегося над ним Корнева и попытался улыбнуться.
— Ничего, — услышал Корнев его слабый шепот. — Мы… их сильнее… все равно сильнее…
— Господин секретарь, скажите, где министр? При этих словах Хор мрачно улыбнулся. Мануэль Гвено слабо качнул головой. Его окровавленные губы зашевелились.
— Скажите… Скажите им, кто я такой… Я… их… не боюсь…
— Он бредит! — почти выкрикнул Корнев, стараясь заглушить слабый шепот Гвено. — Он потерял рассудок.
— Это мы сейчас выясним. Симон!
Один из солдат, втащивших Мануэля Гвено, немедленно появился с веранды, вытянулся.
— Слушаю, сэр…
— Позови-ка сюда Аде, да поживей!
Солдат козырнул, снова щелкнул каблуками и кинулся исполнять приказание.
Майор проводил его взглядом.
— Так вот, господа, — обратился он затем к своим пленникам. — Я забыл вам сказать, что Аде знает вашего друга в лицо. Они же из одной деревни, что напротив нас, через лагуну.
Майор посмотрел на часы.
— У меня еще есть пятнадцать минут. Через пятнадцать минут мы уйдем, но я обращаюсь к вам, господин Мангакис, как к человеку более благоразумному. Большевики (он кивнул в сторону Корнева) всегда отличались безрассудным упрямством даже тогда, когда игра проиграна…
— Как, например, под Москвой в сорок первом, под Сталинградом в сорок втором…
Корнев выпрямился над вновь потерявшим сознание Гвено.
Судорога исказила лицо Хора, рука его стиснула автомат, и в этот момент вошел Аде.
— Слушаю, сэр…
Хор нашел в себе силы сдержаться.
— Ты знал Гвено, не так ли? — удивительно спокойно спросил он сержанта. — Парни сказали, будто ты говорил им, что вы с Гвено из одной деревни.
— Так точно, сэр!
Сержант изо всех сил ел глазами начальство.
— И ты его узнаешь?
— Постараюсь, сэр!
Хор довольно хмыкнул и кивнул в сторону Гвено.
— Этот?
Аде подошел к лежащему, посмотрел на него сверху, затем присел на корточки и долго-долго всматривался в разбитое лицо не приходившего в сознание человека.
— Нет, кажется, это не он, — сказал наконец Аде.
ГЛАВА 6
Где-то глухо погромыхивало. Отблески далеких вспышек отражались на стеклах окна, выходящего на лестничную площадку второго этажа, где была комната Елены. Но Майк знал, что это еще не голоса тяжелых орудий «Бомбарды» или «Дракона». Был канун сезона дождей, и духота сегодняшнего вечера предвещала грозу.
— «Мамми Уота» сердится, — ни к кому не обращаясь, сказал Майк. С той самой минуты, когда Хор приказал ему увести Елену и Евгения из холла, это были первые его слова.
Они молча поднялись на второй этаж, вошли в комнату Елены, и Майк поразился, как мало перемен произошло с тех пор, как он побывал здесь в последний раз.
На полу лежал все тот же толстый ковер, на котором Елена, Женя и Майк слушали рассказы старой негритянки. В углу японский телевизор. Стена слева от двери увешана африканскими музыкальными инструментами, здесь же низкий и длинный книжный шкаф:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27