Уничтожьте все записи о Его Учении, жизни и делах. Ибо если всё это от Неизреченного, то Он, Единый, и позаботится о том, чтобы дело Его не угасло. А если это не от Него, то всё и угаснет, ибо вы сами знаете, что только доброе семя приносит плод добрый. Поэтому там, в глубине веков, вы и найдёте, может быть, разгадку тайны плотника из Назарета…
Тишина охватила собрание. Долго думали халдеи, поглаживая долгие бороды.
— Да будет! — вымолвил наконец Даниил, и все как один встали и, склонившись ещё раз пред Арраимом, один за другим покинули место совещания.
Теперь, Эмпедокл, вернёмся со мною к началу моего повествования. Словно желая растопить грешную Землю, пылало Солнце. Толпа будто стала ленивее, стараясь идти там, где порой попадались ещё кое-какие деревья; наконец, почти около самой Голгофы, толпа подошла к длинному ряду больших домов, утопавших в зелени роскошных садов. То были дома богатых саддукеев. Около одного из них стояла группа женщин, очевидно, ожидавшая прихода толпы, и между ними — молодой ученик Назорея Иоанн. Все они окружали высокую, в великом страдании женщину с плотно закрытым лицом; но сквозь покрывало я узнал глаза Матери Великого, Матери, с которой раз говорил и я, Фалес Аргивянин. Об этом свидании я расскажу тебе, Эмпедокл, позже, когда, если будет к тебе милость Неизреченного, ты станешь мудрее. Ибо великие тайны поведаю тебе я, старый друг мой, и твой нынышний мозг не в состоянии будет постигнуть их.
Когда осенявший всю эту группу кедр бросил гостеприимную тень на лицо Божественного Осуждённого и когда, вместе с тем, Его осияли дивные глаза Его страдающей Матери, — он пошатнулся и упал на одно колено. Послышались омерзительный хохот и насмешки толпы, визгливо обрушилась на Него брань третьего осуждённого, и только второй — гигант разбойник — почти с нежностью наклонился над Ним и даже поддержал одною рукою край угнетавшего Назарянина креста.
— Великий Аргивянин! — раздался около меня тихий голос Арраима. — Видишь ли ты ранний всход Божественного семени в глазах кровожадного разбойника?
Видя остановку толпы, шедший впереди центурион подошёл ближе. Его суровый взор солдата окинул толпу.
— Иерусалимские свиньи! — зычно сказал он. — Его отдали вам на потеху, распять Его вы имеете право, но Он идёт на смерть, и я не позволю издеваться над Ним. Он изнемог; Его крест больше, чем крест других. Не поможет ли кто-нибудь Ему?
Толпа оцепенела. Как? Взять крест осуждённого? Принять тем самым на себя часть его позора?
Кто из правоверных иудеев мог бы решиться на это?
— Клянусь Озирисом!* Ты прав, солдат! — раздался вдруг чей-то громовой голос, и сквозь толпу властно протиснулся гигантского роста мужчина с густой окладистой уже седеющей бородой. — Ты прав, солдат! Только гнусные иудеи могут издеваться над страданиями человека, как я слышал, осуждённого в угоду богатым. Вставай, друг мой, я понесу крест твой, будь он хоть свинцовый, клянусь Озирисом и Изидой, не будь я кузнец Симон из Киринеи!
Гигант ухватил крест Спасителя и одним взмахом вскинул его себе на плечи. Но глаза его в ту же минуту вспыхнули огнём изумления.
— Да он на самом деле точно из свинца, — пробормотал он. — Как Он нёс его до этой поры?
— Великий Аргивянин! — снова услышал я голос Арраима. — Считай внимательно! Разбойник из Финикии, солдат из Рима и грубый кузнец из Египта! Что скажешь ты о Великом посеве скромного плотника из Галилеи?
Вдруг группа женщин была раздвинута чьей-то белой, властной рукой, и около Божественного Страдальца очутился пожилой, высокий, худощавый иудей в роскошной одежде богатого саддукея. Глаза его блистали дикою злобою, он гневно ухватил Галилеянина за плечо и толкнул Его вперёд.
— Иди! Иди! — только и мог выговорить он, задыхаясь от злобы и ярости. Кротко глянул на него Спаситель.
— Привет тебе, Агасфер! — чуть слышно прошептали Его окровавленные губы, и Он, медленно поднявшись из праха, пошёл за Симоном, нёсшим Его крест, пошёл, тихо опершись на руку разбойника, приветливо протянутую Ему. Шумя и крича двинулась за ними толпа, двинулась и группа женщин. Около калитки своего роскошного дома остался один Агасфер, продолжая изрыгать хулу и проклятия вослед Осуждённому.
В одну минуту очутился перед ним Арраим. Я не узнал его: это не был уже скромный паломник, это не был учёный, поучающий мудрости мудрых халдеев, — это был Великий Первосвященник Люцифера, его огненный слуга, собравший в себе всё великое магическое могущество Планеты. Неотразимой силой Хаоса сверкали его глаза, и непередаваемый леденящий ужас сковал тело злобного Агасфера. Медленно-медленно поднялась рука Арраима.
— Агасфер! — как сталь звучал его голос. — Тебе говорю твои же слова: Иди! Иди! Иди, доколе Он не вернётся вновь! Иди! От востока на запад лежит путь твой! Иди! Каждое столетие даю тебе три дня на отдых. И пусть вечно работает мозг твой! Иди! Рассматривай, познавай и раскаивайся! Иди! Вот тебе моё проклятие Арраима, Царя и Отца Чёрных! Иди! Именем того, чьё имя — Молчание, кто есть Великий Первосвященник Неизреченного, — говорю тебе: иди!
И вот Агасфер, как будто во сне, вздрогнул, покачнулся и пошёл. Он идёт до сих пор, Эмпедокл. Я видел его и в тайге Сибири, и на улицах Парижа, и на вершинах Андов, и в песках Сахары, и во льдах Северного полюса.
Согбенный, с длинною развевающейся бородой, с горящими глазами, идёт он ровным шагом от полюса к полюсу, с востока на запад, идёт умудрённый великою Мудростью и не менее великим Раскаянием.
Иногда он идёт теперь не один. Глаза Посвящённого могут разглядеть около него белую, сияющую нежно-голубым светом фигуру, как бы ведущую старика Агасфера под руки. Что-то тихо и нежно шепчет она ему на ухо, и глаза старого Вечного Жида орошаются жгучими слезами, а бледные иссохшие уста шепчут:
— Господь мой и Спаситель мой!
Чудные дела поведал я тебе, Эмпедокл, друг мой. Когда-нибудь, если святой огонь жизни ещё будет тлеть в тебе и моё стихийное сердце будет в состоянии вспомнить без трепета минувшее, я поведаю тебе о последних минутах Бога в образе человеческом.
Мир мой да будет с тобою, друг Эмпедокл!
III . Кубок второго Посвящения
Фалес Аргивянин —
присутствующим —
о Премудрости Вечно Юной
Девы-Матери — радоваться!
Девять тысяч лет тому назад рек Премудрый Гераклит Тёмный:
— Фалес Аргивянин! Пробил час твой! Нынче, когда закатится Святой Ра, ты снизойдёшь в подземный храм Богини Изиды и примешь там Кубок второго Посвящения из рук Божественной Матери. Фалес Аргивянин! Сильна ли душа твоя? Фалес Аргивянин! Чисто ли сердце твоё? Фалес Аргивянин! Мудр ли разум твой? Ибо если у тебя не будет этих трёх качеств, смертный, не выдержишь ты взгляда Великой Богини-Матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Тишина охватила собрание. Долго думали халдеи, поглаживая долгие бороды.
— Да будет! — вымолвил наконец Даниил, и все как один встали и, склонившись ещё раз пред Арраимом, один за другим покинули место совещания.
Теперь, Эмпедокл, вернёмся со мною к началу моего повествования. Словно желая растопить грешную Землю, пылало Солнце. Толпа будто стала ленивее, стараясь идти там, где порой попадались ещё кое-какие деревья; наконец, почти около самой Голгофы, толпа подошла к длинному ряду больших домов, утопавших в зелени роскошных садов. То были дома богатых саддукеев. Около одного из них стояла группа женщин, очевидно, ожидавшая прихода толпы, и между ними — молодой ученик Назорея Иоанн. Все они окружали высокую, в великом страдании женщину с плотно закрытым лицом; но сквозь покрывало я узнал глаза Матери Великого, Матери, с которой раз говорил и я, Фалес Аргивянин. Об этом свидании я расскажу тебе, Эмпедокл, позже, когда, если будет к тебе милость Неизреченного, ты станешь мудрее. Ибо великие тайны поведаю тебе я, старый друг мой, и твой нынышний мозг не в состоянии будет постигнуть их.
Когда осенявший всю эту группу кедр бросил гостеприимную тень на лицо Божественного Осуждённого и когда, вместе с тем, Его осияли дивные глаза Его страдающей Матери, — он пошатнулся и упал на одно колено. Послышались омерзительный хохот и насмешки толпы, визгливо обрушилась на Него брань третьего осуждённого, и только второй — гигант разбойник — почти с нежностью наклонился над Ним и даже поддержал одною рукою край угнетавшего Назарянина креста.
— Великий Аргивянин! — раздался около меня тихий голос Арраима. — Видишь ли ты ранний всход Божественного семени в глазах кровожадного разбойника?
Видя остановку толпы, шедший впереди центурион подошёл ближе. Его суровый взор солдата окинул толпу.
— Иерусалимские свиньи! — зычно сказал он. — Его отдали вам на потеху, распять Его вы имеете право, но Он идёт на смерть, и я не позволю издеваться над Ним. Он изнемог; Его крест больше, чем крест других. Не поможет ли кто-нибудь Ему?
Толпа оцепенела. Как? Взять крест осуждённого? Принять тем самым на себя часть его позора?
Кто из правоверных иудеев мог бы решиться на это?
— Клянусь Озирисом!* Ты прав, солдат! — раздался вдруг чей-то громовой голос, и сквозь толпу властно протиснулся гигантского роста мужчина с густой окладистой уже седеющей бородой. — Ты прав, солдат! Только гнусные иудеи могут издеваться над страданиями человека, как я слышал, осуждённого в угоду богатым. Вставай, друг мой, я понесу крест твой, будь он хоть свинцовый, клянусь Озирисом и Изидой, не будь я кузнец Симон из Киринеи!
Гигант ухватил крест Спасителя и одним взмахом вскинул его себе на плечи. Но глаза его в ту же минуту вспыхнули огнём изумления.
— Да он на самом деле точно из свинца, — пробормотал он. — Как Он нёс его до этой поры?
— Великий Аргивянин! — снова услышал я голос Арраима. — Считай внимательно! Разбойник из Финикии, солдат из Рима и грубый кузнец из Египта! Что скажешь ты о Великом посеве скромного плотника из Галилеи?
Вдруг группа женщин была раздвинута чьей-то белой, властной рукой, и около Божественного Страдальца очутился пожилой, высокий, худощавый иудей в роскошной одежде богатого саддукея. Глаза его блистали дикою злобою, он гневно ухватил Галилеянина за плечо и толкнул Его вперёд.
— Иди! Иди! — только и мог выговорить он, задыхаясь от злобы и ярости. Кротко глянул на него Спаситель.
— Привет тебе, Агасфер! — чуть слышно прошептали Его окровавленные губы, и Он, медленно поднявшись из праха, пошёл за Симоном, нёсшим Его крест, пошёл, тихо опершись на руку разбойника, приветливо протянутую Ему. Шумя и крича двинулась за ними толпа, двинулась и группа женщин. Около калитки своего роскошного дома остался один Агасфер, продолжая изрыгать хулу и проклятия вослед Осуждённому.
В одну минуту очутился перед ним Арраим. Я не узнал его: это не был уже скромный паломник, это не был учёный, поучающий мудрости мудрых халдеев, — это был Великий Первосвященник Люцифера, его огненный слуга, собравший в себе всё великое магическое могущество Планеты. Неотразимой силой Хаоса сверкали его глаза, и непередаваемый леденящий ужас сковал тело злобного Агасфера. Медленно-медленно поднялась рука Арраима.
— Агасфер! — как сталь звучал его голос. — Тебе говорю твои же слова: Иди! Иди! Иди, доколе Он не вернётся вновь! Иди! От востока на запад лежит путь твой! Иди! Каждое столетие даю тебе три дня на отдых. И пусть вечно работает мозг твой! Иди! Рассматривай, познавай и раскаивайся! Иди! Вот тебе моё проклятие Арраима, Царя и Отца Чёрных! Иди! Именем того, чьё имя — Молчание, кто есть Великий Первосвященник Неизреченного, — говорю тебе: иди!
И вот Агасфер, как будто во сне, вздрогнул, покачнулся и пошёл. Он идёт до сих пор, Эмпедокл. Я видел его и в тайге Сибири, и на улицах Парижа, и на вершинах Андов, и в песках Сахары, и во льдах Северного полюса.
Согбенный, с длинною развевающейся бородой, с горящими глазами, идёт он ровным шагом от полюса к полюсу, с востока на запад, идёт умудрённый великою Мудростью и не менее великим Раскаянием.
Иногда он идёт теперь не один. Глаза Посвящённого могут разглядеть около него белую, сияющую нежно-голубым светом фигуру, как бы ведущую старика Агасфера под руки. Что-то тихо и нежно шепчет она ему на ухо, и глаза старого Вечного Жида орошаются жгучими слезами, а бледные иссохшие уста шепчут:
— Господь мой и Спаситель мой!
Чудные дела поведал я тебе, Эмпедокл, друг мой. Когда-нибудь, если святой огонь жизни ещё будет тлеть в тебе и моё стихийное сердце будет в состоянии вспомнить без трепета минувшее, я поведаю тебе о последних минутах Бога в образе человеческом.
Мир мой да будет с тобою, друг Эмпедокл!
III . Кубок второго Посвящения
Фалес Аргивянин —
присутствующим —
о Премудрости Вечно Юной
Девы-Матери — радоваться!
Девять тысяч лет тому назад рек Премудрый Гераклит Тёмный:
— Фалес Аргивянин! Пробил час твой! Нынче, когда закатится Святой Ра, ты снизойдёшь в подземный храм Богини Изиды и примешь там Кубок второго Посвящения из рук Божественной Матери. Фалес Аргивянин! Сильна ли душа твоя? Фалес Аргивянин! Чисто ли сердце твоё? Фалес Аргивянин! Мудр ли разум твой? Ибо если у тебя не будет этих трёх качеств, смертный, не выдержишь ты взгляда Великой Богини-Матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25