Чтобы обрести его в пространстве, слепые
чувства словно ощупывают темноту и, напрягаясь, тя-
нутся к любимому предмету.
Аригнота некогда жила в Митилене, в кругу девушек,
воспитываемых Сафо. Она влюбилась в нежную Атти-
ду, другую подругу поэтессы. Затем ей пришлось поки-
нуть тех, кого она любила, и переселиться в Лидию, на
противоположный берег моря. Сафо разделяет страда-
ние Аттиды, которой она посвящает свою поэму. Она на-
поминает ей радости совместной жизни с Аригнотой;
вместе с ней прислушивается она к голосу исчезнувшей
подруги, который доносится до них из Сард, через мор-
скую пучину. К толкованию этой поэмы, передающей со-
вершенно особые ощущения, нужно подходить чрезвы-
чайно осторожно:
......к нам из Сард сюда
Часто мыслью несется
Аригнота.
Вместе с нею мы жили. Казалась ты
Ей богиням подобною.
Как твоим она пеньем
восхищалась!
Ныне блещет она средь лидийских жен.
Так луна розоперстая,
Поднимаясь с заходом
солнца, блеском
Превосходит все звезды. Струит она
Свет на море соленое,
На цветущие нивы и поляны.
Все росою прекрасною залито.
Пышно розы красуются,
Нежный кервель и донник с частым цветом.
Тихо бродит она, и Аттида ей
Вспоминается кроткая,
И тоска ей жестоко сердце давит.
И зовет нас она, но нет отклика:
Нам сюда не доносит ночь,
Что там за морем слышит
ухом чутким...
(Там же, стр. 173, 24)
Невольно колеблешься, приступая к таким стихам.
Как удержать эту струящуюся воду в сетях коммента-
рия? И для чего? Разве лишь для того, чтобы вторично
ею насладиться.
Это стихотворение, как и другие произведения Сафо,
связано с ночным безмолвием и сиянием звезд. В темно-
те отблески неба становятся отчетливее, слух обостряет-
ся. В то же время внутренний мир воспоминаний, сожа-
лений, желаний, освобожденный молчанием ночи, прида-
ет таинственный смысл примеченным отблескам и зву-
кам. Луна взошла над морем Митилены, она похожа на
розовое сияние, возникшее из недр азиатской земли. Лу-
на ли это? Или знак Аригноты?
Над волнами и лугами проливается тихий свет. Лун-
ное ли это сияние? Может быть, это сияет красота под-
руги? И то и другое. Словно мысль поэта заколебалась
вдруг в этих лунных грезах... Сафо точно видит в небе
призрак, склонившийся у ее ног над цветами ее сада. Это
видение на мгновение задерживается среди цветов,
оживших в прохладе утра.
Затем этот образ вдруг затуманивается и уступает
место другому—более определенному, более настойчи-
вому. Зов отсвета становится зовом голоса. Раздается
крик, громкий, как бывают крики в снах. Вся поэма по-
гружена в атмосферу грез. Странные слова стремятся
преодолеть пространство и вместе с тем проникнуть че-
рез глухую зону, отгородившую мечтателя. Говорит
Аригнота. Ее гнетут желания, тоска по Аттиде и сожа-
ления. Она зовет, и смысл ее слов не подлежит сомне-
нию: они велят Аттиде и Сафо присоединиться к ней. Но
все же — ив этом ярче всего проявляется сомнамбули-
ческий характер этих стихов,— хотя смысл послания, пе-
редаваемого этими словами, и ясен, но сами слова «не-
понятны», они таинственны и неуловимы: как будто в
них заключен двойной смысл, мучительно недоступный.
Ухо тянется к ним во тьме, стремясь услышать, вернее,
сама ночь превращается в слух, чтобы их уловить и пе-
редать,— но звучит лишь нечто непостижимое...
В этих стихах поэзия Сафо отрывается от реальности,
к которой она казалась прикованной в поэме о физиче-
ских страданиях, — теперь поэзия 'переселилась в сны.
Эту перемену произвело отсутствие подруги, удаление
любимого предмета. Существа, движущиеся в поэтиче-
ском мире, куда она нас вводит, действуют подобно не-
выразимым образам, живущим в наших снах. В них нет
ничего смутного, напротив, ощущение их бытия запечат-
лено чрезвычайно отчетливо. Их присутствие как будто
лаже воспринимается более определенно, чем присутсл-
вие обыкновенных существ. Их послание к нам не таит
никаких недомолвок. И все же наша полная уверенность
в реальности этих образов совершенно отделена от тех
восприятий, какими мы вообще убеждаемся в существо-
вании предметов. Если они и заимствуют, чтобы быть
постигнутыми, язык чувств, если они допускают, чтобы
мы их видели и слышали, то эти ощутимые проявления
лишь видимость, одежда, в которую они облеклись, что-
бы мы могли их узнать и понять. Поэт узнает Аригноту
не по лунному сиянию, в которое она облеклась, и не по
произнесенным непонятным словам. Она познается не
на языке чувств. Поэзия Сафо совершает здесь чудо,
заставляя нас прикоснуться к чему-то, стоящему вне
осязаемого мира и что хотелось бы назвать чистыми
сущностями (выражение это, конечно, не имеет никако-
го смысла).
Однако во всем этом проступает нечто определен-
ное— новая реальность, открытая поэзией Сафо. Это
прежде всего вот что: луна и гулкое молчание ночи и от-
делены от Аригноты, и в то же время связаны с ней уза-
ми тайными и нерасторжимыми. Именно эта связь Ариг-
ноты с лунными лучами, слияние подруги с голосом тем-
ноты и составляют глубочайшую основу поэзии Сафо.
Выражаясь точнее, следует сказать, что 'геометрический
фокус этих точек чувствительности — Аригнота и ночной
мир — и составляет истинный предмет страсти Сафо.
Прочтем еще несколько фрагментов:
Луна и Плеяды скрылись,
Давно наступила полночь.
Проходит, проходит время, —
А я все одна в постели.
(Там же. стр. 185, 80)
Звезды близ прекрасной луны тотчас же
Весь теряют яркий свой блеск, едва лишь
Над землей она. серебром сияя,
Полная встанет.
(Там же, стр. 169, 4)
Взошел уже полный месяц, — словно
Вокруг алтаря, оне стояли.
(Там же, стр. 184, 77)
Девы...
Эту ночь мы всю напролет...,
Петь любовь — твою и фиалколонной
Милой невесты.
Но проснись же... *•
И к своим пойди...
Мы же...
Сном позабыться.
(Там же, стр. 193, 119)
И милый алтарь
девушки в пляске стройной
Ногами вокруг
нежными обходили,
Как критянки встарь...
(Там же, стр. 184, 78)
Тихо в ветках яблонь шумит прохлада,
И с дрожащих листьев кругом глубокий
Сон нистекает.
(Там же, стр. 176, 33)
Стала в них холодною сила жизни,
И поникли крылья...
(Там же, стр. 177, 40)
Как густыми гирляндами
Из цветов и из зелени
Обвивала себе шею нежную...
(Там же, стр. 169, 3)
Венком охвати,
Дика мол,
волны кудрей прекрасных.
Нарви для венка
нежной рукой
свежих укропа веток.
Где много цветов,
тешится там
сердце богов блаженных,
От тех же они,
Кто без венка,
прочь отвращают взоры.
(Там же, стр. 171, 18)
Есть прекрасное дитя у меня. Она похожа
На цветочек золотистый, милая Клеида.
Пусть дают мне за нее всю Лидию, весь мой милый
Лесбос.
1 2 3 4 5 6
чувства словно ощупывают темноту и, напрягаясь, тя-
нутся к любимому предмету.
Аригнота некогда жила в Митилене, в кругу девушек,
воспитываемых Сафо. Она влюбилась в нежную Атти-
ду, другую подругу поэтессы. Затем ей пришлось поки-
нуть тех, кого она любила, и переселиться в Лидию, на
противоположный берег моря. Сафо разделяет страда-
ние Аттиды, которой она посвящает свою поэму. Она на-
поминает ей радости совместной жизни с Аригнотой;
вместе с ней прислушивается она к голосу исчезнувшей
подруги, который доносится до них из Сард, через мор-
скую пучину. К толкованию этой поэмы, передающей со-
вершенно особые ощущения, нужно подходить чрезвы-
чайно осторожно:
......к нам из Сард сюда
Часто мыслью несется
Аригнота.
Вместе с нею мы жили. Казалась ты
Ей богиням подобною.
Как твоим она пеньем
восхищалась!
Ныне блещет она средь лидийских жен.
Так луна розоперстая,
Поднимаясь с заходом
солнца, блеском
Превосходит все звезды. Струит она
Свет на море соленое,
На цветущие нивы и поляны.
Все росою прекрасною залито.
Пышно розы красуются,
Нежный кервель и донник с частым цветом.
Тихо бродит она, и Аттида ей
Вспоминается кроткая,
И тоска ей жестоко сердце давит.
И зовет нас она, но нет отклика:
Нам сюда не доносит ночь,
Что там за морем слышит
ухом чутким...
(Там же, стр. 173, 24)
Невольно колеблешься, приступая к таким стихам.
Как удержать эту струящуюся воду в сетях коммента-
рия? И для чего? Разве лишь для того, чтобы вторично
ею насладиться.
Это стихотворение, как и другие произведения Сафо,
связано с ночным безмолвием и сиянием звезд. В темно-
те отблески неба становятся отчетливее, слух обостряет-
ся. В то же время внутренний мир воспоминаний, сожа-
лений, желаний, освобожденный молчанием ночи, прида-
ет таинственный смысл примеченным отблескам и зву-
кам. Луна взошла над морем Митилены, она похожа на
розовое сияние, возникшее из недр азиатской земли. Лу-
на ли это? Или знак Аригноты?
Над волнами и лугами проливается тихий свет. Лун-
ное ли это сияние? Может быть, это сияет красота под-
руги? И то и другое. Словно мысль поэта заколебалась
вдруг в этих лунных грезах... Сафо точно видит в небе
призрак, склонившийся у ее ног над цветами ее сада. Это
видение на мгновение задерживается среди цветов,
оживших в прохладе утра.
Затем этот образ вдруг затуманивается и уступает
место другому—более определенному, более настойчи-
вому. Зов отсвета становится зовом голоса. Раздается
крик, громкий, как бывают крики в снах. Вся поэма по-
гружена в атмосферу грез. Странные слова стремятся
преодолеть пространство и вместе с тем проникнуть че-
рез глухую зону, отгородившую мечтателя. Говорит
Аригнота. Ее гнетут желания, тоска по Аттиде и сожа-
ления. Она зовет, и смысл ее слов не подлежит сомне-
нию: они велят Аттиде и Сафо присоединиться к ней. Но
все же — ив этом ярче всего проявляется сомнамбули-
ческий характер этих стихов,— хотя смысл послания, пе-
редаваемого этими словами, и ясен, но сами слова «не-
понятны», они таинственны и неуловимы: как будто в
них заключен двойной смысл, мучительно недоступный.
Ухо тянется к ним во тьме, стремясь услышать, вернее,
сама ночь превращается в слух, чтобы их уловить и пе-
редать,— но звучит лишь нечто непостижимое...
В этих стихах поэзия Сафо отрывается от реальности,
к которой она казалась прикованной в поэме о физиче-
ских страданиях, — теперь поэзия 'переселилась в сны.
Эту перемену произвело отсутствие подруги, удаление
любимого предмета. Существа, движущиеся в поэтиче-
ском мире, куда она нас вводит, действуют подобно не-
выразимым образам, живущим в наших снах. В них нет
ничего смутного, напротив, ощущение их бытия запечат-
лено чрезвычайно отчетливо. Их присутствие как будто
лаже воспринимается более определенно, чем присутсл-
вие обыкновенных существ. Их послание к нам не таит
никаких недомолвок. И все же наша полная уверенность
в реальности этих образов совершенно отделена от тех
восприятий, какими мы вообще убеждаемся в существо-
вании предметов. Если они и заимствуют, чтобы быть
постигнутыми, язык чувств, если они допускают, чтобы
мы их видели и слышали, то эти ощутимые проявления
лишь видимость, одежда, в которую они облеклись, что-
бы мы могли их узнать и понять. Поэт узнает Аригноту
не по лунному сиянию, в которое она облеклась, и не по
произнесенным непонятным словам. Она познается не
на языке чувств. Поэзия Сафо совершает здесь чудо,
заставляя нас прикоснуться к чему-то, стоящему вне
осязаемого мира и что хотелось бы назвать чистыми
сущностями (выражение это, конечно, не имеет никако-
го смысла).
Однако во всем этом проступает нечто определен-
ное— новая реальность, открытая поэзией Сафо. Это
прежде всего вот что: луна и гулкое молчание ночи и от-
делены от Аригноты, и в то же время связаны с ней уза-
ми тайными и нерасторжимыми. Именно эта связь Ариг-
ноты с лунными лучами, слияние подруги с голосом тем-
ноты и составляют глубочайшую основу поэзии Сафо.
Выражаясь точнее, следует сказать, что 'геометрический
фокус этих точек чувствительности — Аригнота и ночной
мир — и составляет истинный предмет страсти Сафо.
Прочтем еще несколько фрагментов:
Луна и Плеяды скрылись,
Давно наступила полночь.
Проходит, проходит время, —
А я все одна в постели.
(Там же. стр. 185, 80)
Звезды близ прекрасной луны тотчас же
Весь теряют яркий свой блеск, едва лишь
Над землей она. серебром сияя,
Полная встанет.
(Там же, стр. 169, 4)
Взошел уже полный месяц, — словно
Вокруг алтаря, оне стояли.
(Там же, стр. 184, 77)
Девы...
Эту ночь мы всю напролет...,
Петь любовь — твою и фиалколонной
Милой невесты.
Но проснись же... *•
И к своим пойди...
Мы же...
Сном позабыться.
(Там же, стр. 193, 119)
И милый алтарь
девушки в пляске стройной
Ногами вокруг
нежными обходили,
Как критянки встарь...
(Там же, стр. 184, 78)
Тихо в ветках яблонь шумит прохлада,
И с дрожащих листьев кругом глубокий
Сон нистекает.
(Там же, стр. 176, 33)
Стала в них холодною сила жизни,
И поникли крылья...
(Там же, стр. 177, 40)
Как густыми гирляндами
Из цветов и из зелени
Обвивала себе шею нежную...
(Там же, стр. 169, 3)
Венком охвати,
Дика мол,
волны кудрей прекрасных.
Нарви для венка
нежной рукой
свежих укропа веток.
Где много цветов,
тешится там
сердце богов блаженных,
От тех же они,
Кто без венка,
прочь отвращают взоры.
(Там же, стр. 171, 18)
Есть прекрасное дитя у меня. Она похожа
На цветочек золотистый, милая Клеида.
Пусть дают мне за нее всю Лидию, весь мой милый
Лесбос.
1 2 3 4 5 6