Вся трудность заключалась в табачной листве – как моделировать ее, какую придать ей форму, цвет, тон. Вчера вечером я снес полотно к одному своему эйндховенскому знакомому, у которого довольно стильная гостиная (серые обои, мебель черная с золотом), где мы и повесили мои дубы.
Я еще никогда не имел случая с такой очевидностью убедиться, что я смогу делать вещи, которые хорошо выглядят, и что я научусь так умело рассчитывать краски, что создать нужный эффект будет в моей власти. Этюд написан табачным, мягким зеленым и белым (серым), даже чисто-белым, прямо из тюбика (как видишь, я хоть и рассуждаю о черном, но не питаю никакого предубеждения против другой крайности, даже доведенной до предела).
У этого человека есть деньги, и картина ему понравилась, но, когда я увидел, что она хороша, что сочетанием своих красок она создает в гостиной атмосферу тихой, грустной умиротворенности, я почувствовал прилив такой уверенности в себе, что не смог продать эту работу. Но так как она пришлась моему знакомому по душе, я ее подарил ему, и он принял подарок именно так, как мне хотелось, – без лишних слов, сказав только: «Эта штука чертовски хороша».
В книге Гонкура я нашел следующую подчеркнутую тобой фразу из статьи о Шардене. Поговорив о том, как плохо платят художникам, он замечает: «Что делать? Что будет дальше? Надо находить какое-нибудь побочное занятие или умирать с голоду. Лучше уж первое». И далее: «За исключением нескольких мучеников, художники становятся фехтмейстерами, солдатами или актерами».
В конце концов, это верно и для наших дней. Раз Тео подчеркнул вышеупомянутую фразу, подумал я, значит, он, вероятно, хочет узнать, что же я намерен делать дальше, тем более что я написал ему о своем желании отказаться от своей теперешней мастерской.
Наше время несколько отличается от времени Шардена. Сейчас есть кое-какие обстоятельства, от которых нельзя отмахнуться.
Художников теперь гораздо больше. Кроме того, в наше время художник, занимающийся попутно каким-либо иным ремеслом, неизменно производит на публику крайне невыгодное впечатление.
Я не ставлю себя выше других, но я сказал бы такому художнику: «Продолжай писать, сделай сотню этюдов, а если этого недостаточно, то и две, а потом посмотри, не поможет ли это тебе больше, чем какое-нибудь побочное занятие».
Приучить себя к бедности и, видя, как солдат или грузчик живут и остаются здоровыми, несмотря на ветер и непогоду, довольствоваться жильем и пищей простых людей – так же практично, как зарабатывать несколько лишних гульденов в неделю.
В конце концов, человек живет на свете не ради удовольствия, и вовсе не обязательно, чтобы тебе было лучше, чем другим.
Что толку быть немного более состоятельным, чем наши ближние, если мы все равно не можем удержать свою молодость?
Если бы это было возможно! Но, увы, единственное счастье, ощутимое материальное счастье – быть всегда молодым; сохранить молодость на долгие годы так же невозможно у нас, как в Аравии или в Италии, хотя там и лучше, чем здесь. И я лично считаю, что больше всего шансов остаться сильным и обновиться есть у человека из современного tiers etat.
Итак, я говорю, что пытаюсь найти свое счастье в живописи, ни о чем больше не задумываясь. Но я правильно поступлю, если, желая зарабатывать деньги, буду иметь в виду портретную живопись. Я знаю, как трудно угодить людям в смысле «сходства», и не смею заранее утверждать, что чувствую себя уверенным в своих силах. Но я, безусловно, не считаю успех невозможным, потому что люди здесь в общем такие же, как всюду. Здешние крестьяне и люди из поселка безошибочно и сразу, даже в том случае, когда я твержу им, что они не правы, определяют: «Это Реньер де Грееф, это Тоон де Гроот, а это Диен ван де Беек и т. д.». Иногда они узнают фигуры даже со спины…
Я намерен ехать в Антверпен, и это – главное; предугадать же заранее все мелочи я просто не могу.
Я разузнал адреса шести торговцев картинами, поэтому возьму с собой кое-какие работы; а как только попаду в Антверпен, напишу несколько видов города, довольно большого формата, и сразу же выставлю их.
Итак, я сосредоточиваю все усилия на одной цели – добиться чего-то в Антверпене. А так как я отправляюсь туда нищим, я во всяком случае ничего не теряю. Что же до жизни здесь, то я слишком хорошо знаю и люблю этот край и его жителей, чтобы с уверенностью сказать, что покидаю их навсегда.
Я постараюсь снять здесь комнату, где смогу оставить свои вещи, и таким образом буду застрахован на тот случай, если захочу на время уехать из Антверпена или затоскую по здешним местам.
Антверпен ноябрь 1885 – февраль 1886
28 ноября 1885 г. Винсент прибывает в Антверпен и впе рвые по-настоящему знакомится с художественной жизнь» большого города. Он подолгу пропадает в музеях, записыва. ется студентом антверпенской Академии художеств, а вечерами посещает уроки рисования с обнаженной модели в частной школе около Большого рынка и в ателье на улице Рейнцерс. Но Винсент очень скоро убеждается, что не может продвинуться вперед, оставаясь студентом Академии. 28 февраля 1886 г. он покидает Антверпен и едет в Париж, к Тео.
За три месяца пребывания в Антверпене Винсент создает 12 картин (среди них два автопортрета, которые положили начало огромной серии собственных изображений художника) и 40 рисунков (преимущественно штудии обнаженной модели и пейзажи).
Декабрь 1885, Антверпен
На прошлой неделе я написал еще три этюда: первый – задворки старых домов, которые видны из моего окна, два другие – виды парка. Один из них я выставил у торговца картинами. Двум другим торговцам я отдал на комиссию то, что привез с собой из деревни. У четвертого я смогу выставить вид набережной, как только погода позволит мне написать ее; у этого торговца уже есть один вид мола, рядом с которым он не прочь выставить еще один. От этого же торговца я получил адрес магазина, где, по его словам, меня хорошо примут…
Вся эта беготня, поиски нужных людей и, как всегда, охота за моделями отняли у меня много времени. Добывать модели особенно трудно, но я находил их в других местах, найду и здесь. На завтра я уговорился с великолепным стариком, но придет ли он? Сегодня получил заказанные краски, которые мне выслали из Эйндховена, и уплатил за них больше пятидесяти франков.
Тяжело, страшно тяжело работать, когда ничего не продаешь и платишь за краски из того, чего, как тщательно ни рассчитывай деньги, буквально еле-еле хватает на еду, питье и жилье. А тут еще нужны модели! Ну да что поделаешь! А все-таки шансы у меня есть, и даже немалые, потому что сейчас здесь работает сравнительно немного художников. По-моему, их можно за это винить только наполовину (наполовину они все-таки виноваты), так как погода иногда бывает чересчур суровой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Я еще никогда не имел случая с такой очевидностью убедиться, что я смогу делать вещи, которые хорошо выглядят, и что я научусь так умело рассчитывать краски, что создать нужный эффект будет в моей власти. Этюд написан табачным, мягким зеленым и белым (серым), даже чисто-белым, прямо из тюбика (как видишь, я хоть и рассуждаю о черном, но не питаю никакого предубеждения против другой крайности, даже доведенной до предела).
У этого человека есть деньги, и картина ему понравилась, но, когда я увидел, что она хороша, что сочетанием своих красок она создает в гостиной атмосферу тихой, грустной умиротворенности, я почувствовал прилив такой уверенности в себе, что не смог продать эту работу. Но так как она пришлась моему знакомому по душе, я ее подарил ему, и он принял подарок именно так, как мне хотелось, – без лишних слов, сказав только: «Эта штука чертовски хороша».
В книге Гонкура я нашел следующую подчеркнутую тобой фразу из статьи о Шардене. Поговорив о том, как плохо платят художникам, он замечает: «Что делать? Что будет дальше? Надо находить какое-нибудь побочное занятие или умирать с голоду. Лучше уж первое». И далее: «За исключением нескольких мучеников, художники становятся фехтмейстерами, солдатами или актерами».
В конце концов, это верно и для наших дней. Раз Тео подчеркнул вышеупомянутую фразу, подумал я, значит, он, вероятно, хочет узнать, что же я намерен делать дальше, тем более что я написал ему о своем желании отказаться от своей теперешней мастерской.
Наше время несколько отличается от времени Шардена. Сейчас есть кое-какие обстоятельства, от которых нельзя отмахнуться.
Художников теперь гораздо больше. Кроме того, в наше время художник, занимающийся попутно каким-либо иным ремеслом, неизменно производит на публику крайне невыгодное впечатление.
Я не ставлю себя выше других, но я сказал бы такому художнику: «Продолжай писать, сделай сотню этюдов, а если этого недостаточно, то и две, а потом посмотри, не поможет ли это тебе больше, чем какое-нибудь побочное занятие».
Приучить себя к бедности и, видя, как солдат или грузчик живут и остаются здоровыми, несмотря на ветер и непогоду, довольствоваться жильем и пищей простых людей – так же практично, как зарабатывать несколько лишних гульденов в неделю.
В конце концов, человек живет на свете не ради удовольствия, и вовсе не обязательно, чтобы тебе было лучше, чем другим.
Что толку быть немного более состоятельным, чем наши ближние, если мы все равно не можем удержать свою молодость?
Если бы это было возможно! Но, увы, единственное счастье, ощутимое материальное счастье – быть всегда молодым; сохранить молодость на долгие годы так же невозможно у нас, как в Аравии или в Италии, хотя там и лучше, чем здесь. И я лично считаю, что больше всего шансов остаться сильным и обновиться есть у человека из современного tiers etat.
Итак, я говорю, что пытаюсь найти свое счастье в живописи, ни о чем больше не задумываясь. Но я правильно поступлю, если, желая зарабатывать деньги, буду иметь в виду портретную живопись. Я знаю, как трудно угодить людям в смысле «сходства», и не смею заранее утверждать, что чувствую себя уверенным в своих силах. Но я, безусловно, не считаю успех невозможным, потому что люди здесь в общем такие же, как всюду. Здешние крестьяне и люди из поселка безошибочно и сразу, даже в том случае, когда я твержу им, что они не правы, определяют: «Это Реньер де Грееф, это Тоон де Гроот, а это Диен ван де Беек и т. д.». Иногда они узнают фигуры даже со спины…
Я намерен ехать в Антверпен, и это – главное; предугадать же заранее все мелочи я просто не могу.
Я разузнал адреса шести торговцев картинами, поэтому возьму с собой кое-какие работы; а как только попаду в Антверпен, напишу несколько видов города, довольно большого формата, и сразу же выставлю их.
Итак, я сосредоточиваю все усилия на одной цели – добиться чего-то в Антверпене. А так как я отправляюсь туда нищим, я во всяком случае ничего не теряю. Что же до жизни здесь, то я слишком хорошо знаю и люблю этот край и его жителей, чтобы с уверенностью сказать, что покидаю их навсегда.
Я постараюсь снять здесь комнату, где смогу оставить свои вещи, и таким образом буду застрахован на тот случай, если захочу на время уехать из Антверпена или затоскую по здешним местам.
Антверпен ноябрь 1885 – февраль 1886
28 ноября 1885 г. Винсент прибывает в Антверпен и впе рвые по-настоящему знакомится с художественной жизнь» большого города. Он подолгу пропадает в музеях, записыва. ется студентом антверпенской Академии художеств, а вечерами посещает уроки рисования с обнаженной модели в частной школе около Большого рынка и в ателье на улице Рейнцерс. Но Винсент очень скоро убеждается, что не может продвинуться вперед, оставаясь студентом Академии. 28 февраля 1886 г. он покидает Антверпен и едет в Париж, к Тео.
За три месяца пребывания в Антверпене Винсент создает 12 картин (среди них два автопортрета, которые положили начало огромной серии собственных изображений художника) и 40 рисунков (преимущественно штудии обнаженной модели и пейзажи).
Декабрь 1885, Антверпен
На прошлой неделе я написал еще три этюда: первый – задворки старых домов, которые видны из моего окна, два другие – виды парка. Один из них я выставил у торговца картинами. Двум другим торговцам я отдал на комиссию то, что привез с собой из деревни. У четвертого я смогу выставить вид набережной, как только погода позволит мне написать ее; у этого торговца уже есть один вид мола, рядом с которым он не прочь выставить еще один. От этого же торговца я получил адрес магазина, где, по его словам, меня хорошо примут…
Вся эта беготня, поиски нужных людей и, как всегда, охота за моделями отняли у меня много времени. Добывать модели особенно трудно, но я находил их в других местах, найду и здесь. На завтра я уговорился с великолепным стариком, но придет ли он? Сегодня получил заказанные краски, которые мне выслали из Эйндховена, и уплатил за них больше пятидесяти франков.
Тяжело, страшно тяжело работать, когда ничего не продаешь и платишь за краски из того, чего, как тщательно ни рассчитывай деньги, буквально еле-еле хватает на еду, питье и жилье. А тут еще нужны модели! Ну да что поделаешь! А все-таки шансы у меня есть, и даже немалые, потому что сейчас здесь работает сравнительно немного художников. По-моему, их можно за это винить только наполовину (наполовину они все-таки виноваты), так как погода иногда бывает чересчур суровой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104