– Кстати, уже и подарки есть! Открой!
Женевьева: Наверное, мне надо бы исчезнуть, но я слишком любопытна!
– Ты был в агентстве путешествий?
Брижитт: Что он еще придумал? Я боюсь самого худшего.
– Открой же, говорю тебе!
– Но…
Брижитт: Ой!
– Ты недовольна?
– Это невозможно!
Женевьева: Кажется, назревают неприятности…
– Брижитт, покажешь мне?.. Вот те на: три билета в Монреаль!
– Раз уж Анн отменила свою поездку во Францию, мы отправимся на Рождество к ней!
– Абсолютно исключено! Надеюсь, ты еще не сказал об этом Летисии?
– Напротив. Она в восторге.
Женевьева: Он все же очень мил, услужливый эгоист.
– Ты сошел с ума! Сначала ты должен был посоветоваться со мной. Я не могу поехать. Даже речи не может быть!
– Я заранее знал, что ты не согласишься, и именно потому не посоветовался с тобой. За двадцать лет совместной жизни ты ни разу не сказала «да» на мои хоть немного сумасбродные планы: я не надеялся, что ты изменилась. Только теперь этот безумный план – на мои личные деньги, и у тебя нет причины беспокоиться и нет никакого серьезного повода отказаться.
– Нет, есть! Именно есть!
– Ладно, пожалуй, я оставлю вас вдвоем.
– О, извини нас, Женевьева!
– Правда, Женевьева, извините ее. Брижитт в последнее время очень измотана, очень нервозна. Она так нуждается в отдыхе, что даже не в состоянии понять это. Я провожу вас.
– Вы возвращаетесь к работе?
– Мой врач проявил верх понимания. Видя состояние Брижитт, он продлил мне больничный лист…
– Позвоните мне, если я могу в чем-то помочь вам. Вы правы, ей необходим отпуск.
Женевьева: А, черт, мы так и не помыли голову!
– Было бы непорядочно с моей стороны оставить ее в таком состоянии. Она такая слабая!
Женевьева: Наивный! Можно подумать, женщины имеют возможность быть слабыми!
– Вы замечательный, Пьер, я уверена, она очень признательна вам за ваши хлопоты.
– Я делаю это не ради благодарности.
Женевьева: Еще бы!
Пьер: А она симпатичная, эта дамочка. И верная подруга. Пятнадцать лет она меня раздражала, я опасался, как бы феминизм не превратил ее в фурию, но она прежде постарела.
– Завяжите получше шарф, на улице холодно. А этот цвет вам к лицу. Вы очень красивая!
Женевьева: Ну и подлец! Пятнадцать лет он только поносил меня, а теперь возвращает в лоно семьи. Он меня кадрит!
Пьер: Она покраснела. Обожаю видеть, как женщины краснеют от комплиментов. Бедняжка! Ей и правда не повезло с мужчинами.
– Женевьева, как вы считаете, Канада – это хорошая идея?
Женевьева: А он все-таки трогательный, И совсем не знает, куда ему приткнуться. Он хочет снова ее завоевать, это несомненно, но дрейфит.
– Действуйте потихонечку. Вы ее как-то сразу огорошили. Дайте ей время распрямить спину, как в прямом смысле, так и в фигуральном.
– Меня беспокоит другое.
– Альбер?
– Она вам рассказала о нем… Да, конечно…
– Вы выбрали не очень удачное время. Как раз когда она обдумывала возможность начать новую жизнь. Ей было трудно в последние годы без вас.
– Женевьева, могу я как-нибудь в ближайший вечерок пригласить вас поужинать?..
Женевьева: Как бы не так, голубчик!
– …Я хотел бы поговорить с вами о моей жене. Мне кажется, что я должен многое узнать о ней.
Женевьева: Только не от меня, мой милый!
– Я бы с удовольствием, но у меня сейчас совсем нет времени. Может, после Рождества? До свидания, Пьер.
Пьер: Подумать только, а женские журналы полны сетованиями одиноких женщин, готовых, наверное, заплатить за приглашение поужинать! Наверное, я просто встретил исключение из правил. Ладно, тогда пойду обхаживать мою Брижитт, но без инструкций.
– Делаю тебе чай и иду, малышка!
ОБЪЯСНЕНИЕ
Брижитт: Вот беда! Я не могу даже запустить подушкой в физиономию этого бедняги. Канада! В кругу семьи! К тому же еще в рождественские дни! Только этого мне не хватало. Не посчитаться с тем, что при ишиасе – в холод, за шесть тысяч километров – такая резкая перемена вредна, это все знают. Нет, он рехнулся! Морщины его не состарили, если у него такие идеи. Вечно так и было: какой-то безумный план, один из тех потрясающе привлекательных для детей, на которые я должна говорить «нет», исходя просто из здравого смысла, и потому слыть гадиной, которая мешает всеобщей радости. Господи, чем я провинилась перед тобой, за что мне такое?
– Тебя смущает срок? Ничего страшного. Поменяем билеты. Летисия пропустит в школе две недели, но я помогу ей нагнать. Ведь могла бы она заболеть, например.
– Заставить ее пропустить две недели! В третьем классе! Это ты больной! Сразу видно, что ты бросил нас, когда она была в начальной школе.
– Не надо так говорить, Брижитт. Я совершил ошибку и уже много раз признал это. Но ты была, да и сейчас такая же, серьезная… Дай ей возможность свободно вздохнуть, помоги ей проветрить мозги.
– Это правда, с тех пор как ты здесь, она чувствует себя лучше. Не могу этого отрицать. Зато я – гораздо хуже. Ты должен уехать, Пьер. Или я уеду отсюда. Я не могу больше жить с тобой под одной крышей. Ты должен понять это.
– Знаешь, что я думаю ты тоже нуждаешься в том, чтобы проветрить мозги. Пять лет назад, когда я уехал, я задыхался здесь. Я сходил с ума от мысли, что жизнь может быть только такой, всегда только такой. Ты тогда не работала, хотя, вспомни, я не раз предлагал тебе это. Ты говорила, что девочки нуждаются в тебе. Впрочем, так оно и было. Ты многое им дала, и они чувствовали себя лучше, чем их подруги, во всяком случае те, у кого матери работали. У меня было такое чувство, что ты полностью посвятила себя им, но что эта жертвенность куда больше той пользы, какую они получали от этого. Хуже всего было мне: я видел, что ты стареешь, не обращаешь внимания на себя, на нас. То немногое, что ты принимала, становилось главным правилом жизни: минимум выходов из дома, минимум одежды, минимум друзей, три недели отпуска в Руайане – и ничего больше. Каждый год одно и то же. Запрещено выпить – разве только в воскресенье, запрещено курить в доме, запрещено громко включать музыку, а уж про футбол по телику и говорить нечего, вечеринка только при условии, что девочки кончили четверть с хорошими отметками, никаких подарков, никаких шмоток, кроме как на день рождения и Рождество! Правила повсюду, правила во всем. Ты стала занудой…
– А я и сейчас такая! Поэтому перестань надоедать мне и уезжай. Я тебя не звала.
Брижитт: О Господи, каков портрет! И самое ужасное то, что я вполне себя узнаю в нем.
– У тебя весь интерес ко мне сводился к постели, я этим воспользовался, малышка. Понимаешь, я уехал, чтобы удостовериться, что жизнь – не только это. Поступок безобразный, согласен. Я подлец, эгоист, называй как хочешь. Я испытывал потребность в молодости, в выдумке, в порыве, в свободе…
– Прекрасно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33