Я быстро.
Он: Сколько ей может быть лет? Пятьдесят два, пятьдесят три? Скорее меньше, чем больше. Чертовы брючки! И еще эти очки, как говорится, последний писк моды. Они ей портят лицо. О, остановись! Ты все время критикуешь то, что в ней современно, но если она начнет разговаривать как дама в костюме а-ля Шанель, ты уже не будешь с пеной у рта отстаивать путешествие в Азию. Даже хуже, будешь молчать о нем, боясь, что она увяжется за тобой. Ты какой-то чудак. Хочешь все сразу. Вспомни, это уже сыграло с тобой злую шутку.
Вспомни, вспомни, болван этакий! Чрезмерный опыт мешает жить. Я бы с удовольствием сделал маленькую глупость, прямо здесь, сейчас, для потехи стянул бы с нее эти гнусные брючки. О, да я сошел с ума! Но в конце концов, можно же помечтать… Нет, она наверняка не пожелает такого старого Хрыча, как я. Ей должны нравиться парни в джинсах, в таких, какие я терпеть не могу, широких, чтобы не давили на тестикулы, к тому же они растягиваются и через три дня начинают сползать на бедра. Знала бы она, что я ношу подтяжки! Каким должен быть мужчина, чтобы понравиться таким, как она? Как Мишель Пикколи (не понимаю, как ему удалось сделать карьеру с таким отталкивающим именем), или весь в черном, как Монтан, или как вечный красавец Сэми Фрей, или всегда юный вроде Джина Келли? И уж наверняка не в вязаном жилете и брюках из полиэстера, каков стиль Альбера Пеншо. Вид зануды! И еще возраст. Это вас предает, дорогой. В душе ты молод, готов воспламениться, верить, что это пришло, готов положить свои самые тайные желания на алтарь мимолетного увлечения. А посмотреть на тебя – старик, высохший, морщинистый старик. Я чувствую себя безобразным уже так давно, что даже не хочу делать усилий стать лучше. Я любуюсь женщинами, которые еще употребляют косметику, подкрашивают волосы, часами выбирают просторный пуловер, в котором будут смотреться во время их ужасного бега трусцой. У них больше мужества, чем у мужчин, больше энергии, больше желания сделать счастливой жизнь других. Пожалуй, надо попросить дочь немного приодеть меня. И потом, надо снова ходить в школу танцев, уже сколько времени твержу себе это. Когда-то я совсем неплохо вальсировал. Если бы Даниель тоже любила танцевать! Даже странно, что мы с ней поженились. А что до музыки, то она не любила ничего из того, что любил я: фестиваль в Сарла, уик-энды в Дордоне, прогулки в Шаранте… А она считала, что отпуск надо проводить на берегу моря, «там такой воздух!», в октябре собирать шампиньоны, ходить в кино, «это практичней и не так утомительно!», обедать со всеми соседями и всей семьей от Рождества до Нового года. Я на все соглашался ради нашей дочери, а доченька не постеснялась развестись через полгода после рождения Ноэми. Какой дурак! Нет, я еще не готов начать все сначала!
– Я сожалею, но моя подруга Женевьева непоправимо болтлива. Всегда побаиваюсь звонить ей, потому что это уж точно на час. Ненавижу телефон.
Он: Отличная черта, если только это правда!
Она: Если бы Анн слышала меня. У нее все фразы сводятся к «хорошо!», чтобы побудить меня закончить разговор! А вот с Женевьевой было нелегко: она такая любопытная! Вот я и сделала вид, будто связь прервалась. Конечно, нехорошо, особенно когда сама позвонила подруге. Наверное, она огорчена.
– Сегодня я иду в театр. Если хотите, могу попытаться добыть еще билетик.
Она: Так, девочка, он бросается в атаку. Хоть бы было время подумать. А признайся, это тебе приятно!
– На что вы идете?
Она: Хитрец! Поведет меня на какую-нибудь халтуру. Но театр, люстры, красивое платье, в антракте в фойе бокал…
– Это спектакль в приспособленном зале в Ла Куронне. По одному из романов Мюзиля.
Она: Не знаю такого. Черт возьми, наверное, какой-нибудь левацкий спектакль с самодельными сандвичами для тех, кто не успел пообедать. Прощай, жемчужное платье.
– Я бы с удовольствием…
– Я сейчас же позвоню туда.
Она: Брижитт, девочка моя, ты совершаешь ошибку. Вы совсем друг другу не подходите. С этим типом ты заскучаешь, и не только сегодня вечером! Предоставь ему «проникаться» в Таиланде и отправляйся нянчить внуков в Монреаль. Слишком поздно для того, чтобы идти на компромиссы. У каждого своя жизнь, свои привычки. Ты представляешь себя в кухне, готовящей к определенному часу на троих, вместо того чтобы перекусывать вместе с Летисией с подноса, смотря старый фильм? И как твоя дочь будет презирать твой жалкий уют, как ты будешь уезжать на автобусе в театры предместий или шесть месяцев жрать мидии в Анвере, чтобы «проникнуться»? Ты представляешь, как будешь прятаться, чтобы раздеться, скрытничать, плохо спать, потому что он кашляет, лежать в темноте во время бессонницы? Сохрани свою свободу! Это такой подарок судьбы.
Тоже мне феминистка! А кто плачет по вечерам, после того как поцелует на ночь дочь? Кому осточертело проводить лето в одиночестве, когда Летисия разъезжает по Франции от одной подружки к другой, мечтать о десяти днях, которые сможет провести со своими внуками в, конце августа? Кто соглашается по воскресеньям сопровождать Женевьеву на дневные спектакли в оперетту, потом смотрит, как та веселится на вечеринке с танцами, и все это лишь ради того, чтобы не оставаться одной. Ты знаешь, что тобой движет? Страх! Сколько уже времени ты не занималась любовью? Вот в чем главное. Сколько времени ты не показывалась обнаженной кому-нибудь, кроме своего врача, к тому же женщины? Тебя обуревает страх, это понятно, потому что эстетически ты себя запустила. Сколько времени ты обещаешь себе, что будешь ходить с Женевьевой в школу танго…
– Я огорчен, но, к сожалению, на сегодня нет ни одного места. Я отказался от своего и приглашаю вас в ресторан. Вас это устраивает?
Она: Проклятый враль! Нет мест! Скажешь тоже! Да нас там, наверное, и дюжины не набралось бы на таком закрытом спектакле. Признайся лучше, что ты побоялся, что я там помру со скуки.
– Это предложение мне очень нравится. Сказать по правде, я немного боялась, что мне будет скучно.
– Я тоже!
Она: Он определенно даже красив, когда смеется! И его седые волосы, в конце концов, хороши. Может, и мне пора перестать красить свои? Спрошу его об этом, но позднее.
– Я приеду за вами в восемь вечера? Какую кухню вы предпочитаете?
– Больше всего индийскую.
– А я итальянскую. Все прекрасно. Мы пришли к согласию. До вечера.
ПАНИКА ПЕРЕД ГАРДЕРОБОМ
Брижитт: Это послужит мне уроком! Вечно покупать обновы Летисии и никогда себе! Бесполезно искать: надеть нечего. Что я купила себе после ухода Пьера? Два костюма, чтобы прилично выглядеть перед клиентами, один черный и второй черный. И еще это дурацкое платье, которое я берегу для вечеринок с танцами у Женевьевы, она заставила меня купить его для рождественского ужина в двухтысячном году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Он: Сколько ей может быть лет? Пятьдесят два, пятьдесят три? Скорее меньше, чем больше. Чертовы брючки! И еще эти очки, как говорится, последний писк моды. Они ей портят лицо. О, остановись! Ты все время критикуешь то, что в ней современно, но если она начнет разговаривать как дама в костюме а-ля Шанель, ты уже не будешь с пеной у рта отстаивать путешествие в Азию. Даже хуже, будешь молчать о нем, боясь, что она увяжется за тобой. Ты какой-то чудак. Хочешь все сразу. Вспомни, это уже сыграло с тобой злую шутку.
Вспомни, вспомни, болван этакий! Чрезмерный опыт мешает жить. Я бы с удовольствием сделал маленькую глупость, прямо здесь, сейчас, для потехи стянул бы с нее эти гнусные брючки. О, да я сошел с ума! Но в конце концов, можно же помечтать… Нет, она наверняка не пожелает такого старого Хрыча, как я. Ей должны нравиться парни в джинсах, в таких, какие я терпеть не могу, широких, чтобы не давили на тестикулы, к тому же они растягиваются и через три дня начинают сползать на бедра. Знала бы она, что я ношу подтяжки! Каким должен быть мужчина, чтобы понравиться таким, как она? Как Мишель Пикколи (не понимаю, как ему удалось сделать карьеру с таким отталкивающим именем), или весь в черном, как Монтан, или как вечный красавец Сэми Фрей, или всегда юный вроде Джина Келли? И уж наверняка не в вязаном жилете и брюках из полиэстера, каков стиль Альбера Пеншо. Вид зануды! И еще возраст. Это вас предает, дорогой. В душе ты молод, готов воспламениться, верить, что это пришло, готов положить свои самые тайные желания на алтарь мимолетного увлечения. А посмотреть на тебя – старик, высохший, морщинистый старик. Я чувствую себя безобразным уже так давно, что даже не хочу делать усилий стать лучше. Я любуюсь женщинами, которые еще употребляют косметику, подкрашивают волосы, часами выбирают просторный пуловер, в котором будут смотреться во время их ужасного бега трусцой. У них больше мужества, чем у мужчин, больше энергии, больше желания сделать счастливой жизнь других. Пожалуй, надо попросить дочь немного приодеть меня. И потом, надо снова ходить в школу танцев, уже сколько времени твержу себе это. Когда-то я совсем неплохо вальсировал. Если бы Даниель тоже любила танцевать! Даже странно, что мы с ней поженились. А что до музыки, то она не любила ничего из того, что любил я: фестиваль в Сарла, уик-энды в Дордоне, прогулки в Шаранте… А она считала, что отпуск надо проводить на берегу моря, «там такой воздух!», в октябре собирать шампиньоны, ходить в кино, «это практичней и не так утомительно!», обедать со всеми соседями и всей семьей от Рождества до Нового года. Я на все соглашался ради нашей дочери, а доченька не постеснялась развестись через полгода после рождения Ноэми. Какой дурак! Нет, я еще не готов начать все сначала!
– Я сожалею, но моя подруга Женевьева непоправимо болтлива. Всегда побаиваюсь звонить ей, потому что это уж точно на час. Ненавижу телефон.
Он: Отличная черта, если только это правда!
Она: Если бы Анн слышала меня. У нее все фразы сводятся к «хорошо!», чтобы побудить меня закончить разговор! А вот с Женевьевой было нелегко: она такая любопытная! Вот я и сделала вид, будто связь прервалась. Конечно, нехорошо, особенно когда сама позвонила подруге. Наверное, она огорчена.
– Сегодня я иду в театр. Если хотите, могу попытаться добыть еще билетик.
Она: Так, девочка, он бросается в атаку. Хоть бы было время подумать. А признайся, это тебе приятно!
– На что вы идете?
Она: Хитрец! Поведет меня на какую-нибудь халтуру. Но театр, люстры, красивое платье, в антракте в фойе бокал…
– Это спектакль в приспособленном зале в Ла Куронне. По одному из романов Мюзиля.
Она: Не знаю такого. Черт возьми, наверное, какой-нибудь левацкий спектакль с самодельными сандвичами для тех, кто не успел пообедать. Прощай, жемчужное платье.
– Я бы с удовольствием…
– Я сейчас же позвоню туда.
Она: Брижитт, девочка моя, ты совершаешь ошибку. Вы совсем друг другу не подходите. С этим типом ты заскучаешь, и не только сегодня вечером! Предоставь ему «проникаться» в Таиланде и отправляйся нянчить внуков в Монреаль. Слишком поздно для того, чтобы идти на компромиссы. У каждого своя жизнь, свои привычки. Ты представляешь себя в кухне, готовящей к определенному часу на троих, вместо того чтобы перекусывать вместе с Летисией с подноса, смотря старый фильм? И как твоя дочь будет презирать твой жалкий уют, как ты будешь уезжать на автобусе в театры предместий или шесть месяцев жрать мидии в Анвере, чтобы «проникнуться»? Ты представляешь, как будешь прятаться, чтобы раздеться, скрытничать, плохо спать, потому что он кашляет, лежать в темноте во время бессонницы? Сохрани свою свободу! Это такой подарок судьбы.
Тоже мне феминистка! А кто плачет по вечерам, после того как поцелует на ночь дочь? Кому осточертело проводить лето в одиночестве, когда Летисия разъезжает по Франции от одной подружки к другой, мечтать о десяти днях, которые сможет провести со своими внуками в, конце августа? Кто соглашается по воскресеньям сопровождать Женевьеву на дневные спектакли в оперетту, потом смотрит, как та веселится на вечеринке с танцами, и все это лишь ради того, чтобы не оставаться одной. Ты знаешь, что тобой движет? Страх! Сколько уже времени ты не занималась любовью? Вот в чем главное. Сколько времени ты не показывалась обнаженной кому-нибудь, кроме своего врача, к тому же женщины? Тебя обуревает страх, это понятно, потому что эстетически ты себя запустила. Сколько времени ты обещаешь себе, что будешь ходить с Женевьевой в школу танго…
– Я огорчен, но, к сожалению, на сегодня нет ни одного места. Я отказался от своего и приглашаю вас в ресторан. Вас это устраивает?
Она: Проклятый враль! Нет мест! Скажешь тоже! Да нас там, наверное, и дюжины не набралось бы на таком закрытом спектакле. Признайся лучше, что ты побоялся, что я там помру со скуки.
– Это предложение мне очень нравится. Сказать по правде, я немного боялась, что мне будет скучно.
– Я тоже!
Она: Он определенно даже красив, когда смеется! И его седые волосы, в конце концов, хороши. Может, и мне пора перестать красить свои? Спрошу его об этом, но позднее.
– Я приеду за вами в восемь вечера? Какую кухню вы предпочитаете?
– Больше всего индийскую.
– А я итальянскую. Все прекрасно. Мы пришли к согласию. До вечера.
ПАНИКА ПЕРЕД ГАРДЕРОБОМ
Брижитт: Это послужит мне уроком! Вечно покупать обновы Летисии и никогда себе! Бесполезно искать: надеть нечего. Что я купила себе после ухода Пьера? Два костюма, чтобы прилично выглядеть перед клиентами, один черный и второй черный. И еще это дурацкое платье, которое я берегу для вечеринок с танцами у Женевьевы, она заставила меня купить его для рождественского ужина в двухтысячном году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33