Они, наверное, волнуются.
– Нет, – ответила она.
– Почему ты так в этом уверена, Бет Кэрол? – спросил он.
– Я знаю, – угрюмо сказала она.
– Это имеет какое-нибудь отношение к шрамам на твоих запястьях? – спросил он. – Что заставило тебя это сделать?
– Если вы думаете, что я хотела себя убить, то вы ошибаетесь, – пробормотала она. – Просто что-то нашло. Я слышала, что так говорили врачи, когда думали, что я сплю. Это неглубокие порезы, они так сказали.
– Так что же случилось? – спросил он. – Знаешь, иногда то, что кажется ужасным, со временем теряет свою драматичность. В конце концов понимаешь, что все не так уж и страшно.
– Да, это так, – согласилась она.
– Это из-за мальчика? – спросил он. Она опять кивнула.
– Тебя с ним застали?
– Да, – с трудом произнесла она.
– Ну, это нередко происходит с подростками, – сказал он. – Гораздо чаще, чем ты думаешь. А потом родители начинают понимать, что это не такая уж ужасная вещь. Родители всегда готовы простить.
– Если родители тебя любят, то наверное, – сказала она.
– А ты думаешь, твои родители тебя не любят?
– У меня только отец. И я не думаю, что он любит меня. Я просто это знаю.
– Ну, мужчины обычно очень заняты своими делами, – сказал он сочувственно. – Они тратят так много времени, чтобы зарабатывать деньги, что ребенку частенько кажется, что его не любят. Но это совсем не так. Просто у отца так выстраивается шкала ценностей. Он считает, что выполняет свои основные обязанности, обеспечивая свою семью.
– Послушайте, – сказала она, – к моему отцу это не относится. Он меня не любит.
– Почему ты так уверена в этом, Бет Кэрол?
– Потому что он хотел, чтобы я родилась мальчиком. – Она вздохнула. – Я его подвела. Он мне этого так и не простил.
– Так, может быть, тогда именно тебе необходимо простить его в душе, – сказал он.
Она смотрела на него немигающим взором, не понимая, о чем он. Наверное, какой-то психологический трюк, решила она. Что-то из взрослой жизни. Господи, никто не любит отца так, как любит своего она. Что ей нужно прощать? Она ничего не понимала.
– С тех пор как ты у нас, ты поправилась почти на два килограмма, – пробормотал он, снова листая ее бумажки. – И ты хорошо спишь.
– Да, все очень хорошо, – сказала она.
– У тебя хороший аппетит. Ты реагируешь на то, что происходит вокруг тебя. Тебя интересуют другие больные. Ты читаешь газеты и журналы. Ты смотришь телевизор в холле.
– Да, это так, – сказала она, чувствуя, как звучит гордость в ее ответе из-за того, что все – и медсестры, и врачи, и ординаторы – отметили, что она вполне нормальна, что реагирует на окружающее как здравомыслящий человек. Она даже почувствовала некоторое разочарование и грусть, предугадывая его дальнейшие слова. Он скажет ей, что ей пора выписываться, что с ней все в порядке. И ей опять придется вернуться к тому, что ждет ее на воле. Она не станет больше заниматься тем, чем занималась раньше. Она придумает какой-нибудь другой способ помочь Полу, пока не вернется его отец. Ведь можно же что-нибудь придумать. Однако одна только мысль о том, что ей придется уйти отсюда, из этого спокойного, безопасного места, вызвала тревогу в ее душе. Она взглянула на доктора Росса, думая о том, чтобы попросить у него одну таблетку успокоительного. Одну лишь таблетку.
Теперь наступила его очередь вздыхать. Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Он выглянул в окно, и она почувствовала, как ее охватил страх, от которого буквально зашевелились волосы на голове.
– Даже не знаю, как тебе это сказать, – начал он медленно после ужасно длинной паузы, показавшейся Бет вечностью.
О чем это он? – с тревогой думала Бет. Может быть, у нее какая-нибудь ужасная болезнь? Она скоро умрет? Она ухватилась за ручки кресла так, что побелели пальцы. Что бы там ни было, она не хочет об этом знать. Не говори мне, чуть не выкрикнула она. Пожалуйста, не говори мне.
– Ты знаешь, что ты беременна, Бет Кэрол? – спросил он, и у нее вдруг так закружилась голова, что ей показалось, что она теряет сознание. Но она не может быть беременной, этого просто не может быть. Такое случается только с «белой грязью», девицами, о которых в их городке говорили шепотом, с презрением и насмешкой, которые ходили по улицам с низко опущенной от стыда головой. Бет знала, что значит быть беременной для незамужней девушки. Это значит, что вся твоя жизнь загублена. Значит, ты становишься изгоем, тебя никогда не примут дома.
Но несмотря ни на что, она вдруг улыбнулась. Она чуть не рассмеялась в полный голос. Ребеночек. Ее собственный, ее самый родной ребеночек. Ребенок, о котором она мечтала, которого всегда хотела, которого она сможет прижать к сердцу. Ох, как же она будет любить его, заботиться о нем. Она машинально поднесла руки к груди, как бы баюкая его у сердца. Он будет принадлежать ей, он никогда ее не предаст. И она сможет любить его всем своим изболевшимся сердцем. Она просто чувствовала его шелковистые светлые волосенки, его теплую спинку на своей ладони. Она была счастлива, и ей было безразлично, кто знал об этом. Кого волнует то, что она отвержена? Здесь никто ни на что не обращает внимания. Она может быть всем, чем угодно. Вдова военного, погибшего в Корее. Она уже слышала, как объясняет, что она так печальна от того, что его отец погиб, так и не успев увидеть его, она буквально представляла сочувственный взгляд, который будут бросать на молодую мужественную женщину.
– С тобой все в порядке? – спросил он с тревогой. – Может быть, тебе дать что-нибудь? Чашечку чая?
– А вы уверены? – спросила она, чувствуя, как дрожат ее руки, как перехватывает горло.
– Да, мы в этом не сомневаемся, – сказал он.
– Знаете, – медленно начала она. – Я действительно очень хочу ребенка. Я всегда хотела ребенка. И я буду очень хорошей матерью. Вот увидите. Но понимаете, у моего друга еще все так неопределенно. Он хочет иметь свою студию, но на это нужны и деньги, и время, а он пока сделал только один фильм, и, понимаете, он вряд ли женится на мне, пока чего-то не добьется.
– Не сомневаюсь, тебе придется о многом подумать, – сказал доктор. – Я все понимаю.
– Я не могу воспитывать его одна, – думала она вслух. – То есть я хочу сказать, что если я буду растить его одна, то смогу устроиться лишь на работу с неполным рабочим днем, за которую буду получать гроши, а у моего ребенка все должно быть самое лучшее.
– Понимаю, – кивнул он.
– То есть у него должна быть чудесная детская, вся в кружевах и все такое, полно игрушек. – Она посмотрела на него, чтобы убедиться, что он понимает ее, но, очевидно, он понимал. Эти психиатры должны все знать, они столько всего наслушались. – Я уже все продумала, – продолжала она. – Стены должны быть нежно-голубые и одеяльца тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– Нет, – ответила она.
– Почему ты так в этом уверена, Бет Кэрол? – спросил он.
– Я знаю, – угрюмо сказала она.
– Это имеет какое-нибудь отношение к шрамам на твоих запястьях? – спросил он. – Что заставило тебя это сделать?
– Если вы думаете, что я хотела себя убить, то вы ошибаетесь, – пробормотала она. – Просто что-то нашло. Я слышала, что так говорили врачи, когда думали, что я сплю. Это неглубокие порезы, они так сказали.
– Так что же случилось? – спросил он. – Знаешь, иногда то, что кажется ужасным, со временем теряет свою драматичность. В конце концов понимаешь, что все не так уж и страшно.
– Да, это так, – согласилась она.
– Это из-за мальчика? – спросил он. Она опять кивнула.
– Тебя с ним застали?
– Да, – с трудом произнесла она.
– Ну, это нередко происходит с подростками, – сказал он. – Гораздо чаще, чем ты думаешь. А потом родители начинают понимать, что это не такая уж ужасная вещь. Родители всегда готовы простить.
– Если родители тебя любят, то наверное, – сказала она.
– А ты думаешь, твои родители тебя не любят?
– У меня только отец. И я не думаю, что он любит меня. Я просто это знаю.
– Ну, мужчины обычно очень заняты своими делами, – сказал он сочувственно. – Они тратят так много времени, чтобы зарабатывать деньги, что ребенку частенько кажется, что его не любят. Но это совсем не так. Просто у отца так выстраивается шкала ценностей. Он считает, что выполняет свои основные обязанности, обеспечивая свою семью.
– Послушайте, – сказала она, – к моему отцу это не относится. Он меня не любит.
– Почему ты так уверена в этом, Бет Кэрол?
– Потому что он хотел, чтобы я родилась мальчиком. – Она вздохнула. – Я его подвела. Он мне этого так и не простил.
– Так, может быть, тогда именно тебе необходимо простить его в душе, – сказал он.
Она смотрела на него немигающим взором, не понимая, о чем он. Наверное, какой-то психологический трюк, решила она. Что-то из взрослой жизни. Господи, никто не любит отца так, как любит своего она. Что ей нужно прощать? Она ничего не понимала.
– С тех пор как ты у нас, ты поправилась почти на два килограмма, – пробормотал он, снова листая ее бумажки. – И ты хорошо спишь.
– Да, все очень хорошо, – сказала она.
– У тебя хороший аппетит. Ты реагируешь на то, что происходит вокруг тебя. Тебя интересуют другие больные. Ты читаешь газеты и журналы. Ты смотришь телевизор в холле.
– Да, это так, – сказала она, чувствуя, как звучит гордость в ее ответе из-за того, что все – и медсестры, и врачи, и ординаторы – отметили, что она вполне нормальна, что реагирует на окружающее как здравомыслящий человек. Она даже почувствовала некоторое разочарование и грусть, предугадывая его дальнейшие слова. Он скажет ей, что ей пора выписываться, что с ней все в порядке. И ей опять придется вернуться к тому, что ждет ее на воле. Она не станет больше заниматься тем, чем занималась раньше. Она придумает какой-нибудь другой способ помочь Полу, пока не вернется его отец. Ведь можно же что-нибудь придумать. Однако одна только мысль о том, что ей придется уйти отсюда, из этого спокойного, безопасного места, вызвала тревогу в ее душе. Она взглянула на доктора Росса, думая о том, чтобы попросить у него одну таблетку успокоительного. Одну лишь таблетку.
Теперь наступила его очередь вздыхать. Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Он выглянул в окно, и она почувствовала, как ее охватил страх, от которого буквально зашевелились волосы на голове.
– Даже не знаю, как тебе это сказать, – начал он медленно после ужасно длинной паузы, показавшейся Бет вечностью.
О чем это он? – с тревогой думала Бет. Может быть, у нее какая-нибудь ужасная болезнь? Она скоро умрет? Она ухватилась за ручки кресла так, что побелели пальцы. Что бы там ни было, она не хочет об этом знать. Не говори мне, чуть не выкрикнула она. Пожалуйста, не говори мне.
– Ты знаешь, что ты беременна, Бет Кэрол? – спросил он, и у нее вдруг так закружилась голова, что ей показалось, что она теряет сознание. Но она не может быть беременной, этого просто не может быть. Такое случается только с «белой грязью», девицами, о которых в их городке говорили шепотом, с презрением и насмешкой, которые ходили по улицам с низко опущенной от стыда головой. Бет знала, что значит быть беременной для незамужней девушки. Это значит, что вся твоя жизнь загублена. Значит, ты становишься изгоем, тебя никогда не примут дома.
Но несмотря ни на что, она вдруг улыбнулась. Она чуть не рассмеялась в полный голос. Ребеночек. Ее собственный, ее самый родной ребеночек. Ребенок, о котором она мечтала, которого всегда хотела, которого она сможет прижать к сердцу. Ох, как же она будет любить его, заботиться о нем. Она машинально поднесла руки к груди, как бы баюкая его у сердца. Он будет принадлежать ей, он никогда ее не предаст. И она сможет любить его всем своим изболевшимся сердцем. Она просто чувствовала его шелковистые светлые волосенки, его теплую спинку на своей ладони. Она была счастлива, и ей было безразлично, кто знал об этом. Кого волнует то, что она отвержена? Здесь никто ни на что не обращает внимания. Она может быть всем, чем угодно. Вдова военного, погибшего в Корее. Она уже слышала, как объясняет, что она так печальна от того, что его отец погиб, так и не успев увидеть его, она буквально представляла сочувственный взгляд, который будут бросать на молодую мужественную женщину.
– С тобой все в порядке? – спросил он с тревогой. – Может быть, тебе дать что-нибудь? Чашечку чая?
– А вы уверены? – спросила она, чувствуя, как дрожат ее руки, как перехватывает горло.
– Да, мы в этом не сомневаемся, – сказал он.
– Знаете, – медленно начала она. – Я действительно очень хочу ребенка. Я всегда хотела ребенка. И я буду очень хорошей матерью. Вот увидите. Но понимаете, у моего друга еще все так неопределенно. Он хочет иметь свою студию, но на это нужны и деньги, и время, а он пока сделал только один фильм, и, понимаете, он вряд ли женится на мне, пока чего-то не добьется.
– Не сомневаюсь, тебе придется о многом подумать, – сказал доктор. – Я все понимаю.
– Я не могу воспитывать его одна, – думала она вслух. – То есть я хочу сказать, что если я буду растить его одна, то смогу устроиться лишь на работу с неполным рабочим днем, за которую буду получать гроши, а у моего ребенка все должно быть самое лучшее.
– Понимаю, – кивнул он.
– То есть у него должна быть чудесная детская, вся в кружевах и все такое, полно игрушек. – Она посмотрела на него, чтобы убедиться, что он понимает ее, но, очевидно, он понимал. Эти психиатры должны все знать, они столько всего наслушались. – Я уже все продумала, – продолжала она. – Стены должны быть нежно-голубые и одеяльца тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145