Впятером, при согласованности движений, оказалось довольно легко положить "грудную клетку" на койку, ни на миллиметр не сместив установку для переливания крови. На лице больного быстро закрепили кислородную маску, задав средний режим. Цвет лица у человека был слегка синюшный, но это должно было пройти минут через пятнадцать.
– Ну вот и все, – с удовлетворением в голосе произнес Вальтер. – Мы собрали нашу жатву.
Джейн выглядела обессилевшей. Тем не менее она пошла перекусить за ширму, где соблазнилась банкой тушенки, съела половину и чуть смущенно попросила у Вальтера разрешения ненадолго прилечь.
– Вы вполне это заслужили, – сказал он. – Ложитесь на любую койку, какая понравится, и поспите. Я подежурю.
Она застелила пятую койку новым одеялом и через несколько секунд уже спала. Гармония отказалась от предложения Вальтера последовать ее примеру. Так же, как и он, она находилась в фазе возбуждения, когда сон кажется мучительным. Санитары вернулись на свой пост у входа, где улеглись на носилки, чтобы дать немного отдохнуть ногам. По сравнению с предшествующими ночами эта ночь оказалась исключительной. Бой удалялся. Хотя, как Вальтер не раз замечал и в прошлом, в шесть часов утра, даже в самые тяжелые времена, наступало что-то похожее на паузу. Констатация этого факта давала повод для двух гипотез: или из-за усталости медицинская служба переставала делать все, что нужно было делать, или же по какому-то негласному уговору около полуночи бойцы сами переставали проявлять инициативу, из-за чего, с учетом разрыва во времени между ранением и лечением, у службы здоровья наступал с шестичасовым опозданием некоторый относительный простой. Скорее всего, одна гипотеза накладывалась на другую и усталость сказывалась на всех одинаково: она замедляла действие. В том, что касается хирургических команд, то дневник регистрации операций позволял увидеть уменьшение их числа в том случае, если затягивался период по-настоящему тяжелой работы. Например, удаление какого-либо органа или конечности, занимавшее в первый день четверть часа, на пятый день длилось уже полчаса.
Так или иначе, но в полседьмого обе хирургические команды по обыкновению пришли немного расслабиться и отдохнуть в реанимационную. Это было одно из тех редких мест, где благодаря холодильнику можно было выпить чего-нибудь прохладительного. Они пришли целой ватагой, все в большей или меньшей степени перепачканные кровью, мужчины – с посиневшими от щетины подбородками и покрасневшими глазами. Образовавшийся кружок не умещался в кабинете и доходил до стоявшей ближе всех первой койки. Голодные, томимые жаждой, они попили, наелись и стали самым банальнейшим образом жаловаться на свою судьбу.
– Подумать только, – заметил Давид, – мне надо, прежде чем удастся лечь в постель, прооперировать еще двух типов. К счастью, пустяки.
– Дорогой мой, – отозвался Полиак, – таков закон. За исключением случаев, когда это совершенно невозможно, нужно оставлять все в полном порядке, прежде чем уступить свое место другому. Это вопрос морали, точнее, вовсе даже и не морали, на которую нам в общем-то наплевать, потому что мы выше ее, а вопрос морального духа. Если нынешнее положение нам не нравится, давайте подумаем о том, что будет, например, лет эдак через десять с нашей карьерой на гражданке: гонорары, конкуренция, наспех сделанная работа и стремление преуспеть. Фу! Какая гадость! Война – это свинство, зато у нас сейчас самый прекрасный возраст.
С ним прохладно согласились. Будущее не очень интересовало людей, которых навязчиво изо дня в день преследовало ежечасное, ежеминутное свинство. Они скорее были склонны обсуждать операции этой ночи, комментировать вероятные ошибки и их противоположность – удачные подсказки интуиции.
– В нашей профессии необходимо воображение, – сказал Давид, – иначе она не имеет никакого смысла.
И тут он рассказал, как в прошлом году в одном гарнизонном городке он избежал операции, которую ему не очень хотелось делать, избежал благодаря гениальному озарению у скромного ассистента, до того отнюдь не блиставшего особыми способностями. Там один шестилетний ребенок проглотил стальной шарик от подшипника. О том, чтобы такой предмет прошел сам по себе через пищеварительный тракт вверх либо вниз, не могло быть и речи. Шарик был тяжелый, и на рентгеновском снимке было видно, как он одним только своим весом деформирует желудок, образуя в нем карман. Он застрял там как бы по инерции. Врачи целое утро провели за обсуждением возможностей рвотных и слабительных средств и прочих, скорее всего неэффективных, глупостей, обдумывая, как произвести вскрытие брюшной полости и желудка.
– И вдруг, – сказал Давид, – наш ассистент, до этого не проронивший ни слова, бросается к малышу, хватает его за ноги и, вытянув руки, начинает трясти его вниз головой. Шарик тут же падает на паркет. Получилось, что вес его, который нас так озадачивал, в конце концов выручил нас.
– Поучительна история про Христофора Колумба и куриное яйцо, – прокомментировал услышанное Полиак. – Нужно все время вспоминать ее. Как и находку старого искусника Омбреданна, который, вместо того чтобы разрезать кишку у малышей, проглотивших булавки – из тех, что совершенно неоправданно называются почему-то безопасными, закрывал их через кишечную стенку, предоставляя им возможность следовать дальше, прямо в горшок. Это и есть тот здравый смысл, которого нам все больше будет не хватать по мере того, как техника будет развиваться дальше, принося с собой новые, пока никем не осознаваемые пакости. Через десять лет станут делать столько бесполезных рентгенов, что люди начнут сплошь и рядом болеть новыми формами рака, в которых никто не сможет разобраться.
Костелло осторожно намекнул на пассеизм.
– Вы совершенно не правы, мой дорогой, – ответил Полиак. – Моя настоящая специальность – чтение по звездам.
Сидя на первой койке, Вальтер положил руку на плечо Лил, как бы вспомнив о былом своем влечении, которое время сгладило столь же эффективно, как если бы оно было удовлетворено. Он напомнил своей подруге про их первую встречу в Т., тыловом городе, где они вдвоем получили нелепое указание в случае воздушного налета спускать в госпитальный подвал всех раненых и целый день безуспешно пытались его выполнять, подчиняясь ритму беспрерывно следовавших одна за другой воздушных тревог. После чего они по взаимному согласию приняли решение не повиноваться этому приказу, чтобы не тормошить и тем самым не убивать людей, которые и без того могли умереть на своих койках. И тогда Лилиан, дабы скрасить их сознательное бездействие, решила, развеселившись, что им нужно выпить все имевшиеся в шкафах санчасти запасы микстуры Паркера – лекарства с большим содержанием спирта, которое ложечками дают легочникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Ну вот и все, – с удовлетворением в голосе произнес Вальтер. – Мы собрали нашу жатву.
Джейн выглядела обессилевшей. Тем не менее она пошла перекусить за ширму, где соблазнилась банкой тушенки, съела половину и чуть смущенно попросила у Вальтера разрешения ненадолго прилечь.
– Вы вполне это заслужили, – сказал он. – Ложитесь на любую койку, какая понравится, и поспите. Я подежурю.
Она застелила пятую койку новым одеялом и через несколько секунд уже спала. Гармония отказалась от предложения Вальтера последовать ее примеру. Так же, как и он, она находилась в фазе возбуждения, когда сон кажется мучительным. Санитары вернулись на свой пост у входа, где улеглись на носилки, чтобы дать немного отдохнуть ногам. По сравнению с предшествующими ночами эта ночь оказалась исключительной. Бой удалялся. Хотя, как Вальтер не раз замечал и в прошлом, в шесть часов утра, даже в самые тяжелые времена, наступало что-то похожее на паузу. Констатация этого факта давала повод для двух гипотез: или из-за усталости медицинская служба переставала делать все, что нужно было делать, или же по какому-то негласному уговору около полуночи бойцы сами переставали проявлять инициативу, из-за чего, с учетом разрыва во времени между ранением и лечением, у службы здоровья наступал с шестичасовым опозданием некоторый относительный простой. Скорее всего, одна гипотеза накладывалась на другую и усталость сказывалась на всех одинаково: она замедляла действие. В том, что касается хирургических команд, то дневник регистрации операций позволял увидеть уменьшение их числа в том случае, если затягивался период по-настоящему тяжелой работы. Например, удаление какого-либо органа или конечности, занимавшее в первый день четверть часа, на пятый день длилось уже полчаса.
Так или иначе, но в полседьмого обе хирургические команды по обыкновению пришли немного расслабиться и отдохнуть в реанимационную. Это было одно из тех редких мест, где благодаря холодильнику можно было выпить чего-нибудь прохладительного. Они пришли целой ватагой, все в большей или меньшей степени перепачканные кровью, мужчины – с посиневшими от щетины подбородками и покрасневшими глазами. Образовавшийся кружок не умещался в кабинете и доходил до стоявшей ближе всех первой койки. Голодные, томимые жаждой, они попили, наелись и стали самым банальнейшим образом жаловаться на свою судьбу.
– Подумать только, – заметил Давид, – мне надо, прежде чем удастся лечь в постель, прооперировать еще двух типов. К счастью, пустяки.
– Дорогой мой, – отозвался Полиак, – таков закон. За исключением случаев, когда это совершенно невозможно, нужно оставлять все в полном порядке, прежде чем уступить свое место другому. Это вопрос морали, точнее, вовсе даже и не морали, на которую нам в общем-то наплевать, потому что мы выше ее, а вопрос морального духа. Если нынешнее положение нам не нравится, давайте подумаем о том, что будет, например, лет эдак через десять с нашей карьерой на гражданке: гонорары, конкуренция, наспех сделанная работа и стремление преуспеть. Фу! Какая гадость! Война – это свинство, зато у нас сейчас самый прекрасный возраст.
С ним прохладно согласились. Будущее не очень интересовало людей, которых навязчиво изо дня в день преследовало ежечасное, ежеминутное свинство. Они скорее были склонны обсуждать операции этой ночи, комментировать вероятные ошибки и их противоположность – удачные подсказки интуиции.
– В нашей профессии необходимо воображение, – сказал Давид, – иначе она не имеет никакого смысла.
И тут он рассказал, как в прошлом году в одном гарнизонном городке он избежал операции, которую ему не очень хотелось делать, избежал благодаря гениальному озарению у скромного ассистента, до того отнюдь не блиставшего особыми способностями. Там один шестилетний ребенок проглотил стальной шарик от подшипника. О том, чтобы такой предмет прошел сам по себе через пищеварительный тракт вверх либо вниз, не могло быть и речи. Шарик был тяжелый, и на рентгеновском снимке было видно, как он одним только своим весом деформирует желудок, образуя в нем карман. Он застрял там как бы по инерции. Врачи целое утро провели за обсуждением возможностей рвотных и слабительных средств и прочих, скорее всего неэффективных, глупостей, обдумывая, как произвести вскрытие брюшной полости и желудка.
– И вдруг, – сказал Давид, – наш ассистент, до этого не проронивший ни слова, бросается к малышу, хватает его за ноги и, вытянув руки, начинает трясти его вниз головой. Шарик тут же падает на паркет. Получилось, что вес его, который нас так озадачивал, в конце концов выручил нас.
– Поучительна история про Христофора Колумба и куриное яйцо, – прокомментировал услышанное Полиак. – Нужно все время вспоминать ее. Как и находку старого искусника Омбреданна, который, вместо того чтобы разрезать кишку у малышей, проглотивших булавки – из тех, что совершенно неоправданно называются почему-то безопасными, закрывал их через кишечную стенку, предоставляя им возможность следовать дальше, прямо в горшок. Это и есть тот здравый смысл, которого нам все больше будет не хватать по мере того, как техника будет развиваться дальше, принося с собой новые, пока никем не осознаваемые пакости. Через десять лет станут делать столько бесполезных рентгенов, что люди начнут сплошь и рядом болеть новыми формами рака, в которых никто не сможет разобраться.
Костелло осторожно намекнул на пассеизм.
– Вы совершенно не правы, мой дорогой, – ответил Полиак. – Моя настоящая специальность – чтение по звездам.
Сидя на первой койке, Вальтер положил руку на плечо Лил, как бы вспомнив о былом своем влечении, которое время сгладило столь же эффективно, как если бы оно было удовлетворено. Он напомнил своей подруге про их первую встречу в Т., тыловом городе, где они вдвоем получили нелепое указание в случае воздушного налета спускать в госпитальный подвал всех раненых и целый день безуспешно пытались его выполнять, подчиняясь ритму беспрерывно следовавших одна за другой воздушных тревог. После чего они по взаимному согласию приняли решение не повиноваться этому приказу, чтобы не тормошить и тем самым не убивать людей, которые и без того могли умереть на своих койках. И тогда Лилиан, дабы скрасить их сознательное бездействие, решила, развеселившись, что им нужно выпить все имевшиеся в шкафах санчасти запасы микстуры Паркера – лекарства с большим содержанием спирта, которое ложечками дают легочникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28