– И что же сделал Халд, стоя на вершине священной горы? – спросил Таннау.
– Говорят, что он потребовал большую жертву, – ответил Аблиукну. – Жертву принесли, и Халд проявил милость. В том году много народилось ягнят, и все они выжили и пополнили стада.
В полдень Аблиукну и Таннау достигли ограды дворца. За ограду их не пустили, и Аблиукну решил ждать, когда у ворот появится Иштаги. Слуги говорили, что наместник как раз в полдень объезжает поля и виноградники, где идет сбор урожая.
Им недолго пришлось ждать. Вскоре ворота раскрылись, и с пронзительным ржанием вылетел резвый, в серых яблоках жеребец. Аблиукну кинулся к всаднику и попросил его остановиться. Иштаги, сидя на лошади, выслушал старика и тут же распорядился провести его в сад.
– Мне не нужно твоего рисунка на глиняной табличке, – сказал он Аблиукну. – Я знаю твое мастерство и верю, что ты сумеешь сделать ножны еще лучше, чем у царя скифского. А птицу заморскую ты увидишь в саду. Ее привез нам гонец от правителя дальней земли, которая лежит в стороне, где солнце восходит.
Иштаги ускакал, а слуга повел старика и внука в царский сад.
– Вот так чудо! – воскликнул Таннау, увидев диковинную птицу. – Неужто перья такие пестрые?
Старик уселся на траву и стал зарисовывать птицу.
– Но краски как запомнить? – сокрушался он. – Трудно мне стало, глаза непокорные, – говорил он Таннау. – Каких только камней не потребуется, чтобы царственную птицу украсить!
Таннау все приглядывался и повторял про себя:
– Пурпурные перья, а вот голубые, синие и совсем золотые… Тут и черные и желтые камни потребуются, – говорил он деду, рассматривая пышный хвост и нарядные крылья птицы.
– Давай-ка знаки сделаем на табличке, чтобы краски повторить в камнях! – сказал с волнением дед. – Когда природа такое чудо сотворила, то и нас, быть может, осенит умение.
Долго любовались они удивительной птицей, волшебными цветами и деревьями, каких не было нигде в Урарту.
– Поистине чудо-сад! – восхищался Аблиукну. – Но для кого он сделан, когда пуст дворец? Кроме Иштаги, здесь, наверно, никто и не живет.
– Есть здесь живое существо! – воскликнул удивленный Таннау. – Посмотри, дедушка, что делает этот мальчик, сидящий на дереве.
Аблиукну повернулся в сторону, куда указал Таннау, и увидел на дереве черную лохматую голову и злые навыкате глаза. Из-за зелени ветвей каждый раз протягивалась рука и швыряла в птиц камни. Мальчик был неловок, и камни летели мимо.
– Зачем ты бьешь птиц? – воскликнул удивленный Таннау. – Они никому не сделали зла и так красивы!
– А ты молчи! – ответил мальчик. – Это мой сад. Я могу и тебя избить камнями. Ты ничтожен, а я царский слуга. – И с этими словами мальчик снова швырнул камень и угодил в крыло птице.
– Уйдем отсюда, Таннау. Видимо, это сын Иштаги. Нам здесь больше ничего не надо. В этом саду водятся злые духи. Не ищи здесь добра…
Таннау молча пошел за дедом. Вслед им полетели камни.
– Боги жестоко наказали Иштаги, подарив ему такого скверного сына, – говорил Аблиукну. – Он еще мал, а так жесток, что готов уничтожить все живое. Никогда этот ребенок не встретит улыбки. Люди, увидев его, будут сторониться, как сторонятся чудовищ.
– Ты говоришь, что Иштаги наказан. Почему? – спросил Таннау. – Может быть, он обидел злых духов? Как ты думаешь, дедушка?
– Он обижает бедных людей, – ответил мрачно дед. – Он жесток с рабами, которые строили дворец, сооружали канал плодородия, создали прекрасные сады и виноградники. По всему Тейшебаини из уст в уста передаются страшные истории о его зверином сердце.
– А почему он к тебе добр, дедушка?
– А потому, что я ему нужен. Он боится Русы, которому тоже нужен мой труд. Вот почему он добр к нам, Таннау! Его доброта – это доброта волка.
– Не будем трудиться на Иштаги! – предложил Таннау. – Зачем нам делать красивые вещи для злодея?
– Мы должны их делать для царя Русы, – ответил Аблиукну. – Но даже если бы пришлось работать и на Иштаги, все равно никуда от них не уйдешь. Я тоже предлагал отцу Аплаю не делать золотых щитов для деда нашего царя – он был злой человек, в нем тоже жили злые духи.
– И что же сказал тебе Аплай?
– Он сказал, что на то воля богов, – ответил Аблиукну. – А мы, бедные люди, должны жить, как велят боги.
– А разве боги велят уводить в рабство? – загорелся вдруг Таннау. – Разве Аплай был скверный человек? Почему его увели в рабство?
– Его увели как раз за то, что он был хороший человек, искусный мастер, – ответил Аблиукну, погладив голову Таннау своей шершавой рукой.
Они подошли к ручью, который весело струился по камешкам. Увидев, как ослик побежал с пригорка, чтобы попить прохладной воды, дед предложил внуку отдохнуть под старым орехом.
– Хороша вода! – восторгался Таннау, окунувшись с головой в ручей. – Я давно не пил такой вкусной, прохладной воды.
– Это вода необыкновенная, – согласился Аблиукну. – Она памятна мне с юности. Я никогда не забуду этого ручья.
– А чем она памятна тебе? Расскажи, дедушка, – попросил мальчик.
– Видишь ли, – ответил задумчиво дед, и его добрые серые глаза подернулись печалью, – вон там, у оврага, ручей был когда-то широк и полноводен, как маленькая река. Я часто ходил сюда купаться. И вот здесь я встретил Таририю. Это было вскоре после того, как ассирийцы увезли Аплая из Мусасира. В наши края не дошло войско Саргона. Я долго ждал отца…
Первое время, когда я остался один, мне казалось, что солнце померкло и вечная ночь опустилась на землю. Я много дней бродил по винограднику голодный и несчастный. Слезы душили меня, мысли путались от горя. Я потерял веру в богов. Я думал: лучше бы и меня взяли вместе с отцом. Так прошло много дней. Ассирийцы давно уже покинули Мусасир, и люди, оставшиеся в живых, вернулись и занялись прежней работой. Не вернулся только Аплай. Мне сказали, что он увезен Саргоном. Так я и не дождался отца и остался один. Не знал, что делать, как жить… Но вот как-то пришел ко мне сосед и предложил сделать ему котел. Бронза у него была. Я взялся за работу. Развел огонь в печи – то была печь Аплая – и стал работать. А вечером пошел к ручью помыться и рубаху выстирать. Только расположился я на камне, смотрю – идет девушка. Стройная, тоненькая, как молоденький кипарис; косы длинные, черные. Несет на плече кувшин и что-то напевает. Я сделал вид, что не вижу ее. Подошла она поближе, увидела меня – умолкла. Набрала воды в кувшин. А потом окликнула:
«Аблиукну!»
Я поднял голову и увидел Таририю, дочь пастуха. Она ранней весной ушла с отцом в горы и теперь только вернулась.
«Таририя, – воскликнул я, – как хорошо, что ты уцелела!»
«А почему ты печален, Аблиукну, почему не слышно твоей веселой свирели?» – спросила она ласково.
«У меня горе большое, Таририя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102