Якуб стал угрюмым и неразговорчивым. Он дни и ночи думал о судьбе несчастных сирот, но ничего не придумал. Когда они были уже в трех днях пути от Бухары, он решил поговорить с Абдуллой.
Выслушав Якуба, Абдулла призадумался.
– Вот что, – сказал он. – Если уж ты начал доброе дело, то не следует его бросать на полпути – ведь ты отлично знаешь, что аллах видит все добрые дела на земле. Не отдавай детей неведомым людям кочевого племени. Да и где ты найдешь то племя, к которому они принадлежат? Я думаю, что при желании ты добудешь немного денег, чтобы помочь сиротам. А я отвезу их к твоему знакомому, ткачу Ибрагиму из Ведара, и попрошу его взять детей на свое попечение. Твой отец нередко посылает меня в Ведар за тканями, я буду их навещать. Дети научатся работать на ткацком станке и добудут себе пропитание.
– Твои слова как бальзам! – воскликнул радостно Якуб. – Хорошая мысль пришла тебе в голову, Абдулла! Я мог бы еще целый год думать и не придумал бы этого. В самом деле, можно ли найти человека более достойного, чем ведарийский ткач Ибрагим? Я никогда не забуду, как он спас мне жизнь, когда мне угрожала самаркандская яма. Вези их туда, Абдулла! Это самое разумное. Я дам тебе немного денег, ты передашь Ибрагиму поклон и скажешь ему – пусть назовет их своими племянниками и пусть никогда не говорит о них моему отцу. Настанет час, я сам все расскажу ему.
На том они и расстались. Абдулла, забрав детей и погрузив на верблюда небольшую поклажу, отправился в Ведар, а Якуб вместе с караваном вскоре прибыл в Бухару.
Мухаммад радостно встретил сына. Якуб давно уже не видел отца таким веселым. Отца радовало, что вернулся из дальнего путешествия Якуб и что сам он почувствовал былую силу.
Знакомясь с пергаментом, на котором Якуб старательно записал все свои торговые сделки, ал-Хасияд понял, что его сын ничего не потерял, занимаясь науками. Наоборот, оказалось, что науки помогли Якубу в торговом деле и его знания принесли ему, Мухаммаду, превеликую пользу. Длинный свиток пергамента, исписанный четким почерком Якуба, был лучшей наградой Мухаммаду. Перечитывая уж который раз этот свиток, он думал о том, как будет хвастать этим пергаментом на бухарском базаре и как поразит своих соотечественников, которые вряд ли имеют таких разумных и образованных помощников в своем деле.
Якуб отдал отцу золото и серебро, полученное за проданные товары, вручил ему мешочек с драгоценными камнями. Разложив их на листе бумаги, Якуб долго рассказывал, в чем особенность каждого купленного камня и в чем его ценность. Вот когда Мухаммад получил достойную награду!
Несмотря на то что Якуб видел отца в таком добром и радостном настроении, он все же не решился рассказать ему историю с бедными сиротами, которых он сейчас должен был опекать. Юноша подумал о том, что легче всего свалить этот груз на плечи отца. Но разве в этом будет благородство его поступка? Уж если так случилось, что аллах привел их под его опеку, то он сам должен сделать все возможное. Якуб решил, что отошлет с Абдуллой часть тех денег, которые отец даст ему на пропитание в Хорезме, а сам он будет довольствоваться малым. Но тут помог счастливый случай. В порыве благодарности Мухаммад пожелал сделать сыну богатую одежду.
– Тебе непристойно, сын мой, носить эту неприметную, будничную одежду, – сказал отец, вручая Якубу мешочек с деньгами. – Вот тебе достаточно денег, чтобы сделать богатое одеяние, достойное человека, который бывает при дворе великого хорезмшаха. Я не стану покупать тебе одежду. Ты сам сделаешь это лучше меня.
– Пусть аллах пошлет тебе много здоровья и удачи! – воскликнул радостно Якуб. – Я охотно сделаю себе такую одежду, и право же, это доставит мне большое удовольствие. Только позволь, отец, сделать это в Гургандже. Раз уж случилось так, что я бываю в знатных домах хорезмийской столицы, то стоит ли мне припасать одежду в Бухаре? Я там на месте куплю то, что нужно.
– Делай, сынок, как знаешь!
Это была большая удача для Якуба. Теперь он имел достаточно денег, чтобы прокормить сирот целых полгода. А потом еще что-нибудь перепадет, думал Якуб. И как хорошо, что не нужно огорчать отца и мать! Кто знает, как они приняли бы просьбу Якуба о том, чтобы поселить в доме неизвестных им детей. Все устраивалось как нельзя лучше. Он был просто счастлив. Правда, он лишился очень приятных и дорогих ему вещей. Он не имеет больше перстня с драгоценным изумрудом, который охранял его от чар любви, от моровой язвы и от бессонницы. Он не будет иметь новой красивой одежды, в которой ему хотелось бы покрасоваться перед Хусейном, всегда богато одетым. Но зато он расплатится с Абдуллой и даст возможность старику сделать подарок своей племяннице.
На этот раз дни, проведенные в Бухаре, промчались в радости. Отец был здоров и доволен. Мать не вспоминала своей обиды. Никто не пытался его поучать, никто ему ничего не указывал. Наоборот, он видел, как все прислушиваются к его словам. Он много и подробно рассказывал отцу о своем путешествии в Багдад, о встречах с купцами. Якубу было грустно покидать родной дом, но мысль о том, как много интересного ждет его в Гургандже, заставила его поторопиться. Он уже собрался в путь, как вдруг отец сообщил ему страшную весть. Купцы, прибывавшие из Гурганджа, говорили, будто султан Махмуд Газневидский подчинил себе Хорезм, убил хорезмшаха Мамуна и завладел богатствами страны.
– Нельзя тебе возвращаться в Хорезм, – говорил Якубу отец. – Все рухнуло! Вряд ли уцелел твой устод. Да и ты подвергаешь себя опасности. Говорят, что воины Махмуда грабят и убивают без разбора. Оставайся, сынок!
– Как же я могу оставить моего устода? О чем ты говоришь отец? Я завтра же еду. Аллах милостив, он поможет нам. Я должен поспешить к благородному Абу-Райхану!

ДВОРЕЦ МАМУНА В ОГНЕ
На этот раз Якуба провожали со слезами и воплями, будто на верблюде сидит уже не он, а его жалкие останки, завернутые в дорожный пыльный плащ. Отец и мать не могли примириться с мыслью, что сын их едет в разоренный Гургандж.
– Пойми, сынок, – говорил Мухаммад, – давно уже нет в живых твоего благородного устода. Он не мог уцелеть в этой смуте. Султан Махмуд рыщет по всей земле в поисках еретиков, чтобы убить их и очистить землю от неверных. Но ты ведь сам говорил, что Абу-Райхана считают еретиком. Как же он мог уцелеть? Увы! Боюсь, что прах его уже развеян по ветру и только в памяти нашей остался благородный устод…
– Этого не может быть, отец. Абу-Райхан жив! Но если его убили злодеи, посланные Махмудом, он останется для людей в своих книгах. Его душа – в его прекрасных мыслях. Я видел, как он писал. Я читал его книги – они драгоценны и вечны… Но зачем мы хороним того, кто живет и творит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102