Он заметил неподвижную руку с растопыренными пальцами; изо всех сил вжимаясь в песок, он все время видел перед собой скрюченные мертвые пальцы; тело было скрыто можжевельником. Но именно эти пальцы поразили его. Руки у Коралла дрожали, губы тряслись, каждый раз, когда пуля распарывала над ним воздух, дыхание останавливалось. Неожиданно он услышал голос, уверенный, сдержанный, перекрывающий стрельбу:
– Ко мне! Отряд, ко мне!
Двумя перебежками Коралл преодолел десять с лишним метров и увидел Веняву. Поручик был аккуратно одет, в пилотке, в застегнутом мундире, с перекрещенными ремнями, в руке – пистолет, вокруг него стояли партизаны. Венява посмотрел на Коралла, кивнув головой, спросил: «Это вы?» – «Так точно, я», – ответил Коралл. И действительно, только теперь осознал, что он – это он. Из перелеска выбегали остальные, собралось более десятка. «Ко мне!» – повторял Венява. Отсюда была видна дорога, за нею – глубокий гравийный карьер, дальше – широкая полоса вырубок, а метрах в ста от нее – стена леса.
– В лес – перебежками… – начал Венява.
И тут перелесок загремел. В свисте и грохоте до Коралла долетел прерывистый стон. Падая, он увидел Хромого: тот, скорчившись, садился на землю, обхватив живот руками.
– Огонь! Огонь! – кричит Венява.
Коралл стреляет, стреляет, оглушенный грохотом, видя перед собой только кусты можжевельника и ельник.
– По одиночке – к карьеру, не в лес, к карьеру! – кричит Венява. – Отходить!
Венява стоит на коленях возле Хромого, одной рукой поддерживает его голову, в другой – чернеет пистолет.
Как Коралл добежал до карьера? Он очнулся здесь, весь пронизанный безумным, бесконечным звуком; скатился в яму, оглушенный и ослепленный взрывом, блеснувшим перед ним и швырнувшим его на землю. Коралл сидел на дне, вытряхивал песок из-под рубашки и из карманов бриджей и смотрел на откос, по которому сыпался гравий из-под ног партизан. Потом встал, грохот умолк, раздавались одиночные выстрелы, и коротко прострочил пулемет. Коралл вскарабкался на край откоса, рядом стоял Аполлон с ручным пулеметом.
– Валяем дальше?
– Стреляй! – крикнул Коралл.
Из перелеска выскочил Венява и еще кто-то. «По линии! По всей линии!» – перекрикивал Венява пулеметную очередь.
Венява и Мундзя с разбегу, сидя, съехали на самое дно ямы. Пули прошивали теперь воздух так часто, что нельзя было поднять голову над краем откоса. Венява влез наверх, встал рядом с Аполлоном; пилотки на поручике уже не было.
– Стрелять только в цель! Сколько у тебя патронов? – крикнул он Аполлону.
– Два магазина.
– Что с Хромым, пан поручик? – спросил Коралл и заметил, что кричит изо всех сил, хотя Венява стоит рядом с ним.
– Погиб.
– Сечкобряка отрезали! – крикнул кто-то слева.
По ту сторону карьера поднялся дикий шум, один за другим загремели, сливаясь, взрывы гранат. Коралл подтянулся и выглянул. Он увидел молодой ельник у перекрестка дорог, окруженный вспышками, кто-то дернул его за брюки – укройся! И вдруг в этом узком поле обзора появились бегущие к лесу фигуры в касках и зеленых мундирах. «Немцы! – заорал он. – Стреляй! Стреляй!» Ручной пулемет Аполлона загремел у него над ухом. Немцы опрокидывались, падали за дорожной насыпью. Коралл выстрелил раз, второй, целясь в кучу камней, где присел один из этих негодяев. Взрыв снова швырнул Коралла вниз. Он поднялся, опустошенный, в голове гудело; в затуманенном сознании билась лишь одна мысль: «Надо отстреливаться», и он тут же полез наверх, выплевывая набившийся в рот песок. Сквозь свист, сквозь полуявь он почувствовал на себе проницательный взгляд Венявы. Тот спросил его, не ранен ли он. Коралл покачал головой. Венява приказал ему остаться в карьере вместе с Аполлоном и Мундзей, прикрывать ручным пулеметом отступление остальных, а когда последний доберется до леса, бежать за ними.
Венява отвернулся и сделал знак рукой; партизаны по одиночке стали сбегать с откоса.
Они трое – он, Аполлон и Мундзя – переглянулись. Аполлон усмехнулся:
– Ни хрена нам не сделают…
Когда же наступил этот момент? Был ведь все-таки такой момент, когда он понял, что теперь ему уже ничто не грозит, замечательный момент, когда он, заглянув в себя, не нашел ни тени страха, а заметил какую-то неизвестную ему гармонию во всем окружающем. Этот момент предшествовал решающим минутам, когда немцы побежали из перелеска, а он никак не мог справиться с пустой магазинной коробкой, которую заклинило; он хладнокровно раскачал, аккуратно поддел и вынул магазин. Потом все слилось в протяжный грохот; его трясло от пулеметной отдачи, а в нескольких десятках метров перед ним немцы падали, царапали землю, некоторые оставались на месте, а другие ползли обратно к перелеску.
Но все началось именно тогда. Коралл не отступил, как приказал Венява, а продержался в карьере. После того как они отбили атаку, их засыпало взрывом, и, выбравшись из песка, Коралл увидел, что у Аполлона лоб, лицо и грудь залиты кровью, а он бормочет: «Ничего, ни хрена они нам не сделают, это ничего…» Коралл крикнул Мундзе, чтобы тот брал Аполлона и чтобы они бежали в лес, а сам сноза вцепился в гашетку пулемета, огляделся и неожиданно перенес огонь на перекресток, где из придорожного рва замаскированный зеленью гранатомет бил по взводу Сечкобряка, окруженному в молодом лесочке.
Был же такой момент! Коралл словно остановился на миг; земля под ним и вокруг него, гравий, сивые лишайники, деревья, синева неба и запах пороха предстали в какой-то пронизывающей гармонии; краски, звуки, запахи стали резче, острее, гравий – горячее, синева – гуще, отлетавшие рикошетом пули свистели пронзительнее, а он сам, такой, каким он себя вдруг увидел, свободный от позорного страха, сросся с этим миром и в то же время так отчетливо выделялся, словно именно в тот момент появился на свет.
И вот он опять такой, как тогда. Это не было мимолетным впечатлением; он так же спокоен, в нем та же стойкость, которая хоть и изменила ему ненадолго, но, однажды завоеванная, живет в нем и ни при каких испытаниях не покинет его. Нет, не в этом дело; он сам не может предать того, кто стоял у ручного пулемета в карьере, стоял и вел огонь, пока не пробил дорогу взводу Сечкобряка.
Скорее. Небо уже потускнело, и теперь от земли поднимается теплый, сухой угар. И еще одно: если поступить так подло, тот момент будет зачеркнут, станет каким-то низким обманом, даже все те люди будут нереальными тенями.
Пушки умолкли. И моторы затихли… Венява ведь смог… «Венява добил Хромого», – Мундзя бросил эти слова между двумя пулеметными очередями. Такое нужно брать на себя. Все надо брать на себя. Или взять на себя все, или все предать… Нужно брать на себя все… Скорее… Сколько времени ушло на эти терзания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Ко мне! Отряд, ко мне!
Двумя перебежками Коралл преодолел десять с лишним метров и увидел Веняву. Поручик был аккуратно одет, в пилотке, в застегнутом мундире, с перекрещенными ремнями, в руке – пистолет, вокруг него стояли партизаны. Венява посмотрел на Коралла, кивнув головой, спросил: «Это вы?» – «Так точно, я», – ответил Коралл. И действительно, только теперь осознал, что он – это он. Из перелеска выбегали остальные, собралось более десятка. «Ко мне!» – повторял Венява. Отсюда была видна дорога, за нею – глубокий гравийный карьер, дальше – широкая полоса вырубок, а метрах в ста от нее – стена леса.
– В лес – перебежками… – начал Венява.
И тут перелесок загремел. В свисте и грохоте до Коралла долетел прерывистый стон. Падая, он увидел Хромого: тот, скорчившись, садился на землю, обхватив живот руками.
– Огонь! Огонь! – кричит Венява.
Коралл стреляет, стреляет, оглушенный грохотом, видя перед собой только кусты можжевельника и ельник.
– По одиночке – к карьеру, не в лес, к карьеру! – кричит Венява. – Отходить!
Венява стоит на коленях возле Хромого, одной рукой поддерживает его голову, в другой – чернеет пистолет.
Как Коралл добежал до карьера? Он очнулся здесь, весь пронизанный безумным, бесконечным звуком; скатился в яму, оглушенный и ослепленный взрывом, блеснувшим перед ним и швырнувшим его на землю. Коралл сидел на дне, вытряхивал песок из-под рубашки и из карманов бриджей и смотрел на откос, по которому сыпался гравий из-под ног партизан. Потом встал, грохот умолк, раздавались одиночные выстрелы, и коротко прострочил пулемет. Коралл вскарабкался на край откоса, рядом стоял Аполлон с ручным пулеметом.
– Валяем дальше?
– Стреляй! – крикнул Коралл.
Из перелеска выскочил Венява и еще кто-то. «По линии! По всей линии!» – перекрикивал Венява пулеметную очередь.
Венява и Мундзя с разбегу, сидя, съехали на самое дно ямы. Пули прошивали теперь воздух так часто, что нельзя было поднять голову над краем откоса. Венява влез наверх, встал рядом с Аполлоном; пилотки на поручике уже не было.
– Стрелять только в цель! Сколько у тебя патронов? – крикнул он Аполлону.
– Два магазина.
– Что с Хромым, пан поручик? – спросил Коралл и заметил, что кричит изо всех сил, хотя Венява стоит рядом с ним.
– Погиб.
– Сечкобряка отрезали! – крикнул кто-то слева.
По ту сторону карьера поднялся дикий шум, один за другим загремели, сливаясь, взрывы гранат. Коралл подтянулся и выглянул. Он увидел молодой ельник у перекрестка дорог, окруженный вспышками, кто-то дернул его за брюки – укройся! И вдруг в этом узком поле обзора появились бегущие к лесу фигуры в касках и зеленых мундирах. «Немцы! – заорал он. – Стреляй! Стреляй!» Ручной пулемет Аполлона загремел у него над ухом. Немцы опрокидывались, падали за дорожной насыпью. Коралл выстрелил раз, второй, целясь в кучу камней, где присел один из этих негодяев. Взрыв снова швырнул Коралла вниз. Он поднялся, опустошенный, в голове гудело; в затуманенном сознании билась лишь одна мысль: «Надо отстреливаться», и он тут же полез наверх, выплевывая набившийся в рот песок. Сквозь свист, сквозь полуявь он почувствовал на себе проницательный взгляд Венявы. Тот спросил его, не ранен ли он. Коралл покачал головой. Венява приказал ему остаться в карьере вместе с Аполлоном и Мундзей, прикрывать ручным пулеметом отступление остальных, а когда последний доберется до леса, бежать за ними.
Венява отвернулся и сделал знак рукой; партизаны по одиночке стали сбегать с откоса.
Они трое – он, Аполлон и Мундзя – переглянулись. Аполлон усмехнулся:
– Ни хрена нам не сделают…
Когда же наступил этот момент? Был ведь все-таки такой момент, когда он понял, что теперь ему уже ничто не грозит, замечательный момент, когда он, заглянув в себя, не нашел ни тени страха, а заметил какую-то неизвестную ему гармонию во всем окружающем. Этот момент предшествовал решающим минутам, когда немцы побежали из перелеска, а он никак не мог справиться с пустой магазинной коробкой, которую заклинило; он хладнокровно раскачал, аккуратно поддел и вынул магазин. Потом все слилось в протяжный грохот; его трясло от пулеметной отдачи, а в нескольких десятках метров перед ним немцы падали, царапали землю, некоторые оставались на месте, а другие ползли обратно к перелеску.
Но все началось именно тогда. Коралл не отступил, как приказал Венява, а продержался в карьере. После того как они отбили атаку, их засыпало взрывом, и, выбравшись из песка, Коралл увидел, что у Аполлона лоб, лицо и грудь залиты кровью, а он бормочет: «Ничего, ни хрена они нам не сделают, это ничего…» Коралл крикнул Мундзе, чтобы тот брал Аполлона и чтобы они бежали в лес, а сам сноза вцепился в гашетку пулемета, огляделся и неожиданно перенес огонь на перекресток, где из придорожного рва замаскированный зеленью гранатомет бил по взводу Сечкобряка, окруженному в молодом лесочке.
Был же такой момент! Коралл словно остановился на миг; земля под ним и вокруг него, гравий, сивые лишайники, деревья, синева неба и запах пороха предстали в какой-то пронизывающей гармонии; краски, звуки, запахи стали резче, острее, гравий – горячее, синева – гуще, отлетавшие рикошетом пули свистели пронзительнее, а он сам, такой, каким он себя вдруг увидел, свободный от позорного страха, сросся с этим миром и в то же время так отчетливо выделялся, словно именно в тот момент появился на свет.
И вот он опять такой, как тогда. Это не было мимолетным впечатлением; он так же спокоен, в нем та же стойкость, которая хоть и изменила ему ненадолго, но, однажды завоеванная, живет в нем и ни при каких испытаниях не покинет его. Нет, не в этом дело; он сам не может предать того, кто стоял у ручного пулемета в карьере, стоял и вел огонь, пока не пробил дорогу взводу Сечкобряка.
Скорее. Небо уже потускнело, и теперь от земли поднимается теплый, сухой угар. И еще одно: если поступить так подло, тот момент будет зачеркнут, станет каким-то низким обманом, даже все те люди будут нереальными тенями.
Пушки умолкли. И моторы затихли… Венява ведь смог… «Венява добил Хромого», – Мундзя бросил эти слова между двумя пулеметными очередями. Такое нужно брать на себя. Все надо брать на себя. Или взять на себя все, или все предать… Нужно брать на себя все… Скорее… Сколько времени ушло на эти терзания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21