Коралл узнал высокую, немного сгорбленную фигуру Априлюса, тот был в черной шоферской кепке, в черном костюме, с перекрещенными на груди пулеметными лентами, с длинной немецкой винтовкой. Коралл увидел его таким, как тогда – вскакивающим под огнем и рычащим своим пропитым голосом: «Бей этих сволочей!» Около него стоял взводный Томек в круглой егерской фуражке, в егерском мундире с широкими темно-синими нашивками. Еще Коралл заметил круглую каску Сосны, припомнил блеск стали в гуще папоротников, и рывок руки, и вспышку, и грохот гранаты, и тотчас после взрыва размеренный, терпеливый зов немца из расчета заглохшего станкового пулемета: «Sanit?ter! Sanit?ter!» Он узнал и стройную фигуру Аполлона: с непокрытой белокурой головой, замотанной бинтом, в светлом клетчатом пиджаке, в габардиновых бриджах, босой, он стоял в стороне, около рва, в кулаке теплился огонек сигареты. Коралл вспомнил, какую неприязнь вызывал у него этот щеголеватый варшавский красавчик, а ведь и он оказался храбрым парнем. В ушах все звучит его голос: «Ничего! Ни хрена они нам не сделают!» Он заметил Березу, Мундека и еще несколько человек среди нестройной колонны, над которой сейчас поднимался приглушенный говор, кашель, то здесь, то там падало крепкое словечко. Он смотрел на них и думал: все они – Априлюс, Томек, Сосна и он – отмечены чем-то особенным, что неразрывно связывает их.
Колонна дрогнула, расступилась, и прямо из чрева ночи, дышащей огнем, пульсирующей десятками моторов, показалась телега, ползущая по дороге. Майор и поручик Речной прошли мимо Коралла, разговаривая вполголоса. Коралл направился за ними, до него донеслись слова майора: «Это только сам Коралл…»
– В чем дело, пан майор? – спросил он, подходя к командиру.
Майор повернул голову.
– Если Венява не придет в себя…
– Стой! – приказал Речной.
С телеги откликнулось протяжное «тпру»… Лошадь остановилась.
Венява неподвижно лежал на телеге. Майор оперся руками о край, наклонился над раненым так низко, что казалось, надорванный, спадающий одним крылом с пилотки орел вот-вот коснется окровавленного лба. Командир молчал, вслушиваясь в хрипящее, булькающее дыхание.
– Венява, – прошептал он и повторил громче, – Венява, поручик Венява.
Подъехала вторая телега, на ней лежал Ястреб. Лошадь, храпя, била копытами, мотала головой, звеня упряжью. Сосна схватил ее за узду, дернул, замахнулся кулаком, плечом навалился на оглоблю. С другой стороны Мацек натягивал вожжи: «Назад, кляча, вот дура, крови боится! Назад!» Песок заскрипел под колесами, и лошадь, приседая, попятилась, откатив немного телегу.
Майор выпрямился, подтолкнул Коралла и отвел его в сторону.
– И еще одно… Коралл, самое важное. – Он положил руку на плечо Коралла. – Вы сегодня хорошо себя показали. Горячий был денек… При первой же возможности я представлю вас к повышению…
– Выбраться бы только, – сказал Коралл.
* * *
Перед рассветом, когда люди спят крепче всего, они добрались до намеченного леса. Коралл заметил, что небо в стороне Недзвяды погасло, шум моторов умолк. Телеги остановились на опушке перелеска, Коралл отошел от них, чтобы найти место для раненых, и очутился среди невозмутимой тишины, в мглистых, неподвижных сумерках.
Он вдохнул несколько раз эту тишину, растворяясь в ней, успокаиваясь, и его постепенно охватило оцепенение и усталость. Потом он заметил, что ночной мрак рассеивается, низко на поле белеют клочки тумана, а горизонт на востоке просвечивает бледно-желтым. Темными оставались только деревья – они становились все чернее и четко выступали в мутном полумраке.
В тишине сухо треснула ветка под ногами, кто-то засвистел, подражая иволге, – это Сирота углублялся в перелесок… Коралл направился в ту же сторону. Неподалеку он нашел поляну, окруженную елями. Выбравшись из можжевельника, Коралл увидел восходящее солнце: его диск отделялся от горизонта. Серая тень еще хмурилась над землей. Небо на западе почти до зенита было подернуто чуть порозовевшей рябью облаков, а на востоке, окруженное синевой, наливалось, краснело резко очерченное солнце.
Коралл любил эту пору. Он впитывал в себя пестроту красок, бодрящие порывы ветра, тишину, в которой рождались первые дневные звуки. Но сегодня было что-то еще… Ему казалось, будто сегодня он впервые увидел восход солнца. Десять дней, с тех пор как вокруг их отряда стали кружить броневики и грузовые машины немецких карателей, каждое утро, бросавшее отряд на произвол яркого света, обдавало Коралла холодным страхом. А когда это, собственно, было? Он не мог даже вспомнить того неприятного чувства, которое приносил каждый дневной привал. А ведь день, едва просыпавшийся, обещал испытание тяжелее прежних. И все же, глядя на восходящее солнце, Коралл почувствовал себя свободным. Отдаваясь радостному ощущению свободы, тому новому, что возникло вчера в его душе, он становился частью окружавшей его природы. Ответственность не тяготила, наоборот, окрыляла его, он был готов на все.
Ветряк отправился на восходе солнца. Уходя, он старательно завел пузатые часы-луковицу, сверив их с часами Мацека. Было два тридцать пять. Он спрятал часы в кармашек на животе, застегнул домотканый пиджак и, надвинув на лоб серую кепку, сказал Кораллу:
– Ну, я пойду…
– Ты, Ветряк, смахиваешь на конокрада, – заметил Мацек.
– Так и надо, – сказал Коралл.
– Конокрадов немцы не трогают, – пробурчал Ветряк, махнув рукой на прощание. – А вы, хлопцы, держитесь…
– К полудню вы должны быть здесь, – бросил ему вдогонку Коралл.
Пройдя немного, Ветряк замедлил шаг, потоптался на месте, обернулся, постоял.
– В чем дело? – крикнул Коралл.
Мацек рассмеялся. Ветряк быстро подошел, расстегнул пиджак, рубашка в розоватую полоску была распахнута, виднелся круглый блестящий образок на загорелой груди. Из-под ремня, туго затянутого на впалом животе, Ветряк достал парабеллум с хищно вытянутым стволом, свинцово-серый, со стершейся оксидировкой.
– Я пойду без оружия, – сказал он и протянул пистолет Кораллу.
– Дайте мне, – попросил Сирота, – ради бога, прошу вас, у меня ведь только этот самопал. Пан подхорунжий, у других-то есть…
Он схватил пистолет и тут же спрятал его в карман широких бриджей.
Ветряк удалялся все быстрее. Молочный туман, стоявший над лугами, постепенно поглощал его, над облаком пара плыли только его плечи и голова.
– Ну и пройдоха же он, – сказал вполголоса Мацек и вдруг рассмеялся.
Коралл посмотрел на него.
– Почему? В случае обыска выйдет сухим из воды.
Мацек по-прежнему усмехался.
– Я не совсем тебя понимаю, – пробурчал Коралл, избегая его нахального взгляда, – по-моему, ты черт знает что выдумал…
Мацек пожал плечами.
– Я не отдал бы оружие ни за какие деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Колонна дрогнула, расступилась, и прямо из чрева ночи, дышащей огнем, пульсирующей десятками моторов, показалась телега, ползущая по дороге. Майор и поручик Речной прошли мимо Коралла, разговаривая вполголоса. Коралл направился за ними, до него донеслись слова майора: «Это только сам Коралл…»
– В чем дело, пан майор? – спросил он, подходя к командиру.
Майор повернул голову.
– Если Венява не придет в себя…
– Стой! – приказал Речной.
С телеги откликнулось протяжное «тпру»… Лошадь остановилась.
Венява неподвижно лежал на телеге. Майор оперся руками о край, наклонился над раненым так низко, что казалось, надорванный, спадающий одним крылом с пилотки орел вот-вот коснется окровавленного лба. Командир молчал, вслушиваясь в хрипящее, булькающее дыхание.
– Венява, – прошептал он и повторил громче, – Венява, поручик Венява.
Подъехала вторая телега, на ней лежал Ястреб. Лошадь, храпя, била копытами, мотала головой, звеня упряжью. Сосна схватил ее за узду, дернул, замахнулся кулаком, плечом навалился на оглоблю. С другой стороны Мацек натягивал вожжи: «Назад, кляча, вот дура, крови боится! Назад!» Песок заскрипел под колесами, и лошадь, приседая, попятилась, откатив немного телегу.
Майор выпрямился, подтолкнул Коралла и отвел его в сторону.
– И еще одно… Коралл, самое важное. – Он положил руку на плечо Коралла. – Вы сегодня хорошо себя показали. Горячий был денек… При первой же возможности я представлю вас к повышению…
– Выбраться бы только, – сказал Коралл.
* * *
Перед рассветом, когда люди спят крепче всего, они добрались до намеченного леса. Коралл заметил, что небо в стороне Недзвяды погасло, шум моторов умолк. Телеги остановились на опушке перелеска, Коралл отошел от них, чтобы найти место для раненых, и очутился среди невозмутимой тишины, в мглистых, неподвижных сумерках.
Он вдохнул несколько раз эту тишину, растворяясь в ней, успокаиваясь, и его постепенно охватило оцепенение и усталость. Потом он заметил, что ночной мрак рассеивается, низко на поле белеют клочки тумана, а горизонт на востоке просвечивает бледно-желтым. Темными оставались только деревья – они становились все чернее и четко выступали в мутном полумраке.
В тишине сухо треснула ветка под ногами, кто-то засвистел, подражая иволге, – это Сирота углублялся в перелесок… Коралл направился в ту же сторону. Неподалеку он нашел поляну, окруженную елями. Выбравшись из можжевельника, Коралл увидел восходящее солнце: его диск отделялся от горизонта. Серая тень еще хмурилась над землей. Небо на западе почти до зенита было подернуто чуть порозовевшей рябью облаков, а на востоке, окруженное синевой, наливалось, краснело резко очерченное солнце.
Коралл любил эту пору. Он впитывал в себя пестроту красок, бодрящие порывы ветра, тишину, в которой рождались первые дневные звуки. Но сегодня было что-то еще… Ему казалось, будто сегодня он впервые увидел восход солнца. Десять дней, с тех пор как вокруг их отряда стали кружить броневики и грузовые машины немецких карателей, каждое утро, бросавшее отряд на произвол яркого света, обдавало Коралла холодным страхом. А когда это, собственно, было? Он не мог даже вспомнить того неприятного чувства, которое приносил каждый дневной привал. А ведь день, едва просыпавшийся, обещал испытание тяжелее прежних. И все же, глядя на восходящее солнце, Коралл почувствовал себя свободным. Отдаваясь радостному ощущению свободы, тому новому, что возникло вчера в его душе, он становился частью окружавшей его природы. Ответственность не тяготила, наоборот, окрыляла его, он был готов на все.
Ветряк отправился на восходе солнца. Уходя, он старательно завел пузатые часы-луковицу, сверив их с часами Мацека. Было два тридцать пять. Он спрятал часы в кармашек на животе, застегнул домотканый пиджак и, надвинув на лоб серую кепку, сказал Кораллу:
– Ну, я пойду…
– Ты, Ветряк, смахиваешь на конокрада, – заметил Мацек.
– Так и надо, – сказал Коралл.
– Конокрадов немцы не трогают, – пробурчал Ветряк, махнув рукой на прощание. – А вы, хлопцы, держитесь…
– К полудню вы должны быть здесь, – бросил ему вдогонку Коралл.
Пройдя немного, Ветряк замедлил шаг, потоптался на месте, обернулся, постоял.
– В чем дело? – крикнул Коралл.
Мацек рассмеялся. Ветряк быстро подошел, расстегнул пиджак, рубашка в розоватую полоску была распахнута, виднелся круглый блестящий образок на загорелой груди. Из-под ремня, туго затянутого на впалом животе, Ветряк достал парабеллум с хищно вытянутым стволом, свинцово-серый, со стершейся оксидировкой.
– Я пойду без оружия, – сказал он и протянул пистолет Кораллу.
– Дайте мне, – попросил Сирота, – ради бога, прошу вас, у меня ведь только этот самопал. Пан подхорунжий, у других-то есть…
Он схватил пистолет и тут же спрятал его в карман широких бриджей.
Ветряк удалялся все быстрее. Молочный туман, стоявший над лугами, постепенно поглощал его, над облаком пара плыли только его плечи и голова.
– Ну и пройдоха же он, – сказал вполголоса Мацек и вдруг рассмеялся.
Коралл посмотрел на него.
– Почему? В случае обыска выйдет сухим из воды.
Мацек по-прежнему усмехался.
– Я не совсем тебя понимаю, – пробурчал Коралл, избегая его нахального взгляда, – по-моему, ты черт знает что выдумал…
Мацек пожал плечами.
– Я не отдал бы оружие ни за какие деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21