– Василий Степанович, – произнес он, улыбаясь, – прочитав, сказали: «ах, аспид!» А затем приказали доложить одно слово: «наплевать».
– Наплевать?!
– Точно так-с!
– Что он? Спятил!
Молодой человек молчал.
– Так слушай ты, Петруша. И будь третейским судьей… Ты умница у меня. Рассуди.
И князь внятно, медленно, вразумительно прочел письмо князя Девлета, который кратко, но горячо и сердечно объяснял свой обман, двойной обман. Относительно первого обмана, говорил он, его совесть была и осталась спокойна, но относительно второго обмана совесть его возмутилась, он не имеет ни дня, ни ночи покоя. Поэтому он решил не принимать награды, не являться за ней в канцелярию и вместе с тем бежать от гнева вельможи на край света. Кончив, князь спросил:
– Понял?
– Понял-с. Прав Василий Степанович, что аспид. Совесть взяла!
– Молокосос! Да разве аспидов совесть берет когда? – вскрикнул князь.
– Иуду, предателя Христова, позвольте доложить вашей светлости, – и того совесть взяла, коли удавился. А Иуда хуже всякого аспида…
– Верно! Умница… Ну, говори, ты бы что сделал?
– Словить да поучить примерно. Что же другое?
– Как поучить?
– Как вашей светлости будет угодно.
– Не хочу я этого. Вот что!
– Тогда уж, как сказывать изволит Василий Степанович: наплевать надо.
– Ни за что! – воскликнул князь. – Так не оставлю, а, напротив, примерно поучу всех других…
Молодой человек улыбался почтительно и наконец вымолвил нерешительно:
– Из-за ослушника одного да всем другим в ответ идти… Как можно! Ваша светлость всегда справедливы. А это было бы по пословице: Матрена стащила, а Алена за нее взвыла.
– Да вот погляди, как у меня все твои Алены если не завоют, то заорут…
XIV
Строжайший приказ светлейшего был исполнен нескоро, но в точности.
Всякий день при докладе князь спрашивал у Попова, разыскан ли Девлет-Ильдишев с женой, и каждый раз снова строго приказывал: весь свет насквозь перерыть и перешарить, но чтобы офицер с женой были найдены и доставлены.
И наконец однажды, чрез полтора месяца, Попов доложил, что беглецы арестованы около Риги и уже привезены в столицу…
– Что прикажете с ними?
– Завтра же ко мне пораньше притащи и его, и ее… Я с ними сам разделаюсь, собственноручно. Узнают они меня, да и вы все тоже…
Наутро, много ранее часа, когда обыкновенно начинался съезд и прием у вельможи, в Таврический дворец были доставлены в бричке, с солдатом на козлах около кучера, офицер и маленькая женщина.
Их привезли не в парадные апартаменты, а другим ходом, чрез частные комнаты князя, прямо в его спальню… Но князь уже давно поднялся, умылся и, покинув халат, вышел в кабинет.
Камердинер, любимец князя, явился и доложил:
– Девлет тут в опочивальне.
– Один?
– Нет-с… С женой.
– Со своей, стало быть, дражайшей половиной. Вернее сказать… с своей восьмушкой… И не дражайшей, а поди, теперь, дрожащей, – шутил князь.
– Это точно, ваша светлость. Даже смотреть жалко… Ей-Богу… Лица на них обоих нет… Белые, ошалелые. Просто я не знаю… Я бы вот… Вот пред Богом…
– Что?
– Уж не знаю… А я бы обратил гнев на милость.
– Потому, что ты дурак. А вот погляди, что я сделаю. Давай его сюда, а ей вели ждать.
Чрез несколько мгновений на пороге показался князь Девлет-Ильдишев, сильно изменившийся за малый промежуток времени со своего бегства и до поимки. Он похудел и к тому же был теперь бледен как полотно.
– Подойди, вор, лгун и обманщик, – выговорил князь тихо.
Офицер приблизился неверными шагами, потупившись, глаза были опущены, и он не видел князя, а шел на голос.
– Посмотри на меня.
Офицер поднял глаза, но глядел в сторону, на стену.
– На меня смотри! Прямо в глаза!
Чрез силу глянул несчастный в лицо вельможи и встрепенулся…
– Поцелуемся…
И, обняв офицера, князь трижды расцеловался с ним.
– Честного человека мне не всякий-то день облобызать приходится, Девлетка… Ну, слушай. Первое твое дело, кто из нас вспомянет – тому глаз вон. А за второе дело – отказ от награды я тебе даю теперь чин капитана, а к прежней данной сотне душ накидываю пустопорожнюю землю в Новороссии да беру опять к себе для важнейших поручений, в коих совестливые люди нужны… Ну, вот…
Девлет упал на колени, не имея сил вымолвить ни единого слова.
– Полно. Вставай. Это честно заслужено. Тысячу человек поступили бы не по-твоему. Ты, братец, один на тысячу. Пока я жив, ты будешь при мне и мой самый доверенный… Ну, ступай, обрадуй жену…
Офицер поднялся и от счастья и восторга глядел как безумный…
– Да. Вот что еще… Крохотули твоей я видеть не хочу… Сначала было хотел… А утром ныне куражу не хватило. Все-таки… все-таки все мы грешные, слабые люди, человеки. Вот я и испугался, что меня вдруг завидки возьмут… Вдруг крохотуля опять меня сразу заворожит. Что тогда?.. Ну, стало быть, подальше от греха… И я тебе вот что скажу, ты обожди мне ее показывать… Вот когда она тебе парочку деток подарит, тогда смело кажи ее мне. Матерей семейств я глубочайше уважаю…
– Ваша светлость! – воскликнул наконец Девлет. – Такому золотому человеку, как вы, то есть великодушнейшему в мире, может иной и дорогую, любимую жену уступить. Ну, хоть один на тысячу человек, да пойдет на это.
Князь улыбнулся, а потом рассмеялся.
– Полно. Неправда. По нашим временам такому, как я, то есть Таврическому князю, один на тысячу не уступит. Вот поэтому-то ты рабу Божьему Григорию и люб, что не уступил тогда даже чужую, не только свою…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14