Вскоре в этом же месте появились две женские фигуры, одна очень маленькая и быстрая в движениях, а другая полная и грузная, едва ползущая по снегу.
– Слава Богу! – воскликнул поджидавший. Женщины сели в сани.
Молодец уселся на облучке около ямщика и… все исчезло!
И так исчезло, как только в сказках бывает!
Через час после исчезновения тройки лихих коней в усадьбе началось вдруг сильное движение, беготня, оханье и сущий Вавилон. Барыни не было нигде… Капитанша пропала, как иголка. Оно, при ее маленьком росте, было бы, пожалуй, и немудрено, но здоровенная Макарьевна тоже пропала.
Старик пандур волновался, ничего не понимая, не зная, как объяснить шутку жены или прихоть… Хорошо ли в поздний час ночи отлучиться погулять на деревне! А здесь, в лесу, оно было и опасно… Вокруг и близко видали волков зачастую…
Обождав, обшарив все мышиные норки в доме, во дворе и в саду и вокруг усадьбы, капитан стал терять рассудок и вдруг побежал к речке, на прорубь, где брали воду для хозяйства.
«Ведь она все грозилась прорубью этой?!»
Пандур не соображал, что найти кого-либо, ухнувшего в прорубь, можно только весной, да и то не на самом месте, а ниже по течению. Он тоже забыл, что если его Аннушка и утопилась, то зачем же пригласила с собой под лед и Макарьевну.
Однако сама «правда» потихоньку стала приближаться к разуму старого ревнивца и стала выступать все ближе и яснее.
«Может ли это быть?! Купецкого сына на капитана?! Кукушку на ястреба?!»
«Да и был ли он болен?»
«А хворость смертельная, что именуется узрешихой… Уз решихой, уз решительницей. Их уз! Брачных уз!»
Пандур, дрожа всем телом, вернулся в дом, прошел в спальню вероломной супруги и опустился грузно в кресло.
«Это самое, где сидела часто старая бестия!»
«Да! Это все она, старая. Все она…»
Все в спальне, будто подшучивая над барином-помещиком, начало вдруг подпрыгивать, плясать и вертеться. Все пошло ходуном. Кровать, стол, шкаф, стулья…
Старик закричал…
Прибежавшие на крик буфетчик и горничная увидели старого барина на полу и посинелого лицом. Горничная в перепуге бросилась звать людей, а буфетчик присел около барина на полу. Барин бормотал что-то и страшно глядел, а там задергал правой рукой без толку, но наконец толку добился… Рука дернулась сильнее, к самой груди, и он перекрестился.
Буфетчик перекрестился тоже и заплакал.
VIII
Был уже конец ноября.
В новом городе Екатеринославле, на постоялом дворе, уже месяц целый пребывала парочка проезжих: молодой красавец-офицер из армии князя Потемкина, а с ним его сестра, провожающая его чуть не до самой границы Турции, но едущая собственно к родственникам.
Это обстоятельство нисколько не удивляло хозяина двора и других лиц. Удивительно же было только то, что приехала парочка и остановилась отдохнуть от дальнего пути, а живет почему-то уже две недели. А главное, все едут они, все собираются чуть не ежедневно, вещи укладываются и опять раскладываются. Будто малоумные или им не хочется ехать, а надо…
И так прошел, шутка сказать, почти целый месяц.
Действительно, князь Девлет-Ильдишев и похищенная им Анна Семеновна Карсанова приехали сюда и остановились, намереваясь пробыть двое суток. Но здесь в тот же вечер беседа их между собой, хотя и была последствием многих бесед в долгом пути, приняла совершенно неожиданный оборот. Как это случилось вдруг, они и сами не знали.
Во время всего пути иносказательно, всякими намеками радовали они друг друга и печалили. Все было ясно и в то же время не совсем ясно. А тут вдруг в Екатеринославле совсем невзначай, или уж время пришло, – объяснились они напрямик. И оказалось, конечно, что они, не зная, знали все и только боялись ошибиться. Оказалось, что в пути они полюбили друг друга, неведомо кто кого больше.
И вот, оставшись еще на лишние сутки, потом еще на трое суток, потом на неделю, они живут уже почти целый месяц. Временами они на седьмом небе, а временами задумчивы и грустны так, как если бы были самые несчастные люди на свете.
– Хоть в гроб ложись! – восклицает часто князь Девлет.
– Да я лучше на себя руки наложу! – опять повторяет Аннушка так же, как и своему мужу.
Только теперь причина совсем другая.
Пустились они в путь, чтобы ехать прямо в армию. Аннушка с радостью согласилась бежать от мужа к кому и куда бы то ни было. Прихоть вельможи, заставившая Девлета разыграть целую комедию, отпустить усы и бороду, нанять ловкого старика в Тамбове для роли купца и отца – все это сначала испугало Аннушку.
Когда князь Девлет появился в усадьбе, то осторожно сошелся прежде всего со своей сиделкой. Но дружба и полное согласие между переодетым офицером и Макарьевной установилась тотчас же, так как Девлет подарил ей за хлопоты двести рублей вперед и обещал еще триста в случае удачи. Деньги, о которых старуха и мечтать не могла, получая пять рублей жалованья от капитана, и, кроме того, мысль, что она будет стараться для именитого вельможи, с одной стороны, а с другой – для любимой и несчастной барыни, – заставили Макарьевну ревностно, ретиво и ловко взяться за дело.
Самое мудреное было не сокрытие тайны от старого ревнивца: несчастный вид ушибленного, фиолетовая нога и его удивительное дыхание затмили собою все, что могло бы при иных обстоятельствах броситься ему в глаза благодаря его подозрительности и известной доле хитрости. Впрочем, ревнивцы, в особенности старые, видят зорко за версту и ничего не видят под носом.
Самым мудреным оказалось успокоить, уговорить и убедить самое капитаншу, испуганную дерзостью предприятия, дальним путешествием к пределам Турции и в особенности одной мыслью – вдруг очутиться «предметом» святлейшего князя Таврического… В грезах это было дивом, счастьем… А наяву, в действительности, оно было трепетно, страшно даже, пожалуй, страшнее нырка в прорубь.
Однако когда при первой же отлучке мужа из дома Аннушка познакомилась с красавцем офицером, то дело представилось ей почему-то проще… Почти всякий день стала видаться она с Девлетом, но искусно и осмотрительно, так что муж ни единого разу не накрыл их. И со всяким новым свиданьем согласие и желание бежать с ним все крепло, а затем стало представляться даже простым делом.
После бегства и уже в пути Аннушка сделала в себе самой нежданное открытие. Она поняла то, что сначала только смутно сознавала, будто сама себя обманывая. Она поняла, что положительно влюблена – и с первого дня знакомства – в самого князя Девлета.
«А он? – спрашивала она мысленно и рассуждала: – Он и не догадывается… Он исполняет поручение своего начальника добросовестно и усердно, поэтому ему и на ум не приходит, что он сам может понравиться… Но после?.. Когда-нибудь? Может быть, он тогда иначе взглянет на нее… Макарьевна говорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
– Слава Богу! – воскликнул поджидавший. Женщины сели в сани.
Молодец уселся на облучке около ямщика и… все исчезло!
И так исчезло, как только в сказках бывает!
Через час после исчезновения тройки лихих коней в усадьбе началось вдруг сильное движение, беготня, оханье и сущий Вавилон. Барыни не было нигде… Капитанша пропала, как иголка. Оно, при ее маленьком росте, было бы, пожалуй, и немудрено, но здоровенная Макарьевна тоже пропала.
Старик пандур волновался, ничего не понимая, не зная, как объяснить шутку жены или прихоть… Хорошо ли в поздний час ночи отлучиться погулять на деревне! А здесь, в лесу, оно было и опасно… Вокруг и близко видали волков зачастую…
Обождав, обшарив все мышиные норки в доме, во дворе и в саду и вокруг усадьбы, капитан стал терять рассудок и вдруг побежал к речке, на прорубь, где брали воду для хозяйства.
«Ведь она все грозилась прорубью этой?!»
Пандур не соображал, что найти кого-либо, ухнувшего в прорубь, можно только весной, да и то не на самом месте, а ниже по течению. Он тоже забыл, что если его Аннушка и утопилась, то зачем же пригласила с собой под лед и Макарьевну.
Однако сама «правда» потихоньку стала приближаться к разуму старого ревнивца и стала выступать все ближе и яснее.
«Может ли это быть?! Купецкого сына на капитана?! Кукушку на ястреба?!»
«Да и был ли он болен?»
«А хворость смертельная, что именуется узрешихой… Уз решихой, уз решительницей. Их уз! Брачных уз!»
Пандур, дрожа всем телом, вернулся в дом, прошел в спальню вероломной супруги и опустился грузно в кресло.
«Это самое, где сидела часто старая бестия!»
«Да! Это все она, старая. Все она…»
Все в спальне, будто подшучивая над барином-помещиком, начало вдруг подпрыгивать, плясать и вертеться. Все пошло ходуном. Кровать, стол, шкаф, стулья…
Старик закричал…
Прибежавшие на крик буфетчик и горничная увидели старого барина на полу и посинелого лицом. Горничная в перепуге бросилась звать людей, а буфетчик присел около барина на полу. Барин бормотал что-то и страшно глядел, а там задергал правой рукой без толку, но наконец толку добился… Рука дернулась сильнее, к самой груди, и он перекрестился.
Буфетчик перекрестился тоже и заплакал.
VIII
Был уже конец ноября.
В новом городе Екатеринославле, на постоялом дворе, уже месяц целый пребывала парочка проезжих: молодой красавец-офицер из армии князя Потемкина, а с ним его сестра, провожающая его чуть не до самой границы Турции, но едущая собственно к родственникам.
Это обстоятельство нисколько не удивляло хозяина двора и других лиц. Удивительно же было только то, что приехала парочка и остановилась отдохнуть от дальнего пути, а живет почему-то уже две недели. А главное, все едут они, все собираются чуть не ежедневно, вещи укладываются и опять раскладываются. Будто малоумные или им не хочется ехать, а надо…
И так прошел, шутка сказать, почти целый месяц.
Действительно, князь Девлет-Ильдишев и похищенная им Анна Семеновна Карсанова приехали сюда и остановились, намереваясь пробыть двое суток. Но здесь в тот же вечер беседа их между собой, хотя и была последствием многих бесед в долгом пути, приняла совершенно неожиданный оборот. Как это случилось вдруг, они и сами не знали.
Во время всего пути иносказательно, всякими намеками радовали они друг друга и печалили. Все было ясно и в то же время не совсем ясно. А тут вдруг в Екатеринославле совсем невзначай, или уж время пришло, – объяснились они напрямик. И оказалось, конечно, что они, не зная, знали все и только боялись ошибиться. Оказалось, что в пути они полюбили друг друга, неведомо кто кого больше.
И вот, оставшись еще на лишние сутки, потом еще на трое суток, потом на неделю, они живут уже почти целый месяц. Временами они на седьмом небе, а временами задумчивы и грустны так, как если бы были самые несчастные люди на свете.
– Хоть в гроб ложись! – восклицает часто князь Девлет.
– Да я лучше на себя руки наложу! – опять повторяет Аннушка так же, как и своему мужу.
Только теперь причина совсем другая.
Пустились они в путь, чтобы ехать прямо в армию. Аннушка с радостью согласилась бежать от мужа к кому и куда бы то ни было. Прихоть вельможи, заставившая Девлета разыграть целую комедию, отпустить усы и бороду, нанять ловкого старика в Тамбове для роли купца и отца – все это сначала испугало Аннушку.
Когда князь Девлет появился в усадьбе, то осторожно сошелся прежде всего со своей сиделкой. Но дружба и полное согласие между переодетым офицером и Макарьевной установилась тотчас же, так как Девлет подарил ей за хлопоты двести рублей вперед и обещал еще триста в случае удачи. Деньги, о которых старуха и мечтать не могла, получая пять рублей жалованья от капитана, и, кроме того, мысль, что она будет стараться для именитого вельможи, с одной стороны, а с другой – для любимой и несчастной барыни, – заставили Макарьевну ревностно, ретиво и ловко взяться за дело.
Самое мудреное было не сокрытие тайны от старого ревнивца: несчастный вид ушибленного, фиолетовая нога и его удивительное дыхание затмили собою все, что могло бы при иных обстоятельствах броситься ему в глаза благодаря его подозрительности и известной доле хитрости. Впрочем, ревнивцы, в особенности старые, видят зорко за версту и ничего не видят под носом.
Самым мудреным оказалось успокоить, уговорить и убедить самое капитаншу, испуганную дерзостью предприятия, дальним путешествием к пределам Турции и в особенности одной мыслью – вдруг очутиться «предметом» святлейшего князя Таврического… В грезах это было дивом, счастьем… А наяву, в действительности, оно было трепетно, страшно даже, пожалуй, страшнее нырка в прорубь.
Однако когда при первой же отлучке мужа из дома Аннушка познакомилась с красавцем офицером, то дело представилось ей почему-то проще… Почти всякий день стала видаться она с Девлетом, но искусно и осмотрительно, так что муж ни единого разу не накрыл их. И со всяким новым свиданьем согласие и желание бежать с ним все крепло, а затем стало представляться даже простым делом.
После бегства и уже в пути Аннушка сделала в себе самой нежданное открытие. Она поняла то, что сначала только смутно сознавала, будто сама себя обманывая. Она поняла, что положительно влюблена – и с первого дня знакомства – в самого князя Девлета.
«А он? – спрашивала она мысленно и рассуждала: – Он и не догадывается… Он исполняет поручение своего начальника добросовестно и усердно, поэтому ему и на ум не приходит, что он сам может понравиться… Но после?.. Когда-нибудь? Может быть, он тогда иначе взглянет на нее… Макарьевна говорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14