Анетта пошла к трамвайной остановке, а я направился к порту. После того как я убедился, что за мной следят, у меня пропало всякое желание разыскивать анатома Да Косту. К тому же тяжелые, серые с серебром тучи закрыли все небо, и где-то погромыхивал гром. Жара стала давящей, воздух – нестерпимо душным. Приближалась гроза с таким дождем, какой может пролиться только поблизости от экватора.
Быстро шагая к причалу, я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на Анетту Жераес. У меня сжалось сердце. Я увидел плотного краснолицего типа, который подталкивал маленькую стройную фигурку к полицейской машине. В тот же миг рядом со мной взвизгнули тормоза и резко остановилась вторая полицейская машина. Откуда-то вынырнул мулат в белом костюме. Он отогнул отворот пиджака и показал мне желтый металлический значок.
– Федеральная полиция! – сказал он холодно по-испански.
– Как?! – возмущенно воскликнул я. – Вы и меня хотите арестовать?
Мулат открыл дверцу полицейской машины и сделал повелительный жест.
– Прошу, сеньор! – добавил он тем же ледяным тоном.
– Я категорически отказываюсь подчиниться! – заявил я дерзко.
– Прошу, сеньор! – повторил мулат, на этот раз со зловещим нетерпением в голосе.
– Только силой вы можете запихать меня в эту машину! – продолжал я гневно. – А если вы это сделаете, завтра же правительство моей страны заявит протест!
Вместо ответа мулат встал позади меня и, применив отлично отработанную полицейскую хватку, втолкнул меня в машину. Я рухнул ничком на сиденье и потерял сознание. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что у меня пропали очки. Я так близорук, что без них ничего не вижу. Я принялся шарить вокруг себя и наконец нашел их сложенными в верхнем кармане пиджака. Когда я их надел, то увидел, что гроза уже началась. По стеклам машины стекали крупные капли дождя.
Может быть, после всего, что произошло, мне следовало молчать. Но профессорам свойственна особого рода задиристость, которая приводит противника в недоумение своим безрассудством. Впрочем, последнее с лихвой возмещается их собранностью и крайним благоразумием в решительную минуту.
– Понять не могу, куда я попал! – воскликнул я, перерывая карманы в поисках бумажника. – В руки федеральной полиции или банды гангстеров… Прошу вас немедля вернуть документы и деньги!
– Вы получите их в комиссариате, – ответил мулат.
– Но там вам ничто не помешает отрицать, что вы их взяли, – бросил я злобно. – Я хочу получить их сейчас!
Глаза мулата выразили удивление моим нахальством, но он ничего не ответил. Очевидно, решил, что у меня не в порядке нервы.
Машина остановилась перед мрачным старым зданием, вероятно оставшимся со времен португальской колониальной эпохи. Мулат приказал мне вылезти и идти впереди него. Мы прошли мимо белолицего полицейского с револьвером и в пробковом шлеме, который проводил нас ленивым зевком. Потом поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, где мулат передал меня другому полицейскому, отдав какое-то распоряжение, которого я не понял. Этот полицейский цветом кожи являл собой нечто среднее между квартероном и мулатом. В отличие от того мулата, который меня арестовал, у него было круглое добродушное лицо, что не помешало ему бесцеремонно запереть меня в какой-то каморке. В ней было крошечное окно, забранное решеткой, а вся мебель состояла из стола с бутылкой для воды и грязной постели, закиданной банановой кожурой. Я не рискнул сесть на постель из боязни, что в ней гнездятся вши или клопы, которые могли заразить меня какой-нибудь тропической болезнью. Я закурил сигарету стоя и принялся расхаживать по комнате. Возмущение арестом Анетты Жераес мешало мне думать о собственном положении. За стеной бесновалась тропическая гроза. Удары грома грохали один за другим, на окошечко моей камеры, казалось, низвергался водопад.
Через полчаса полицейский-квартерон отпер дверь и велел мне идти за ним. Он ввел меня в кабинет комиссара, полнолицего, с усиками и в очках. Комиссар сидел за массивным широким столом. В Бразилии вы встретите все цвета и оттенки человеческой кожи. Комиссар был ненамного светлее квартерона, но только лютый расист мог бы обвинить его в примеси негритянской крови. По одну сторону от него сидел чиновник с пишущей машинкой, по другую – арестовавший меня мулат в белом костюме. Комиссар указал мне на кресло и сказал вежливо:
– Прошу, сеньор!..
На этот раз я не медлил, опасаясь, что мулат еще раз применит свою полицейскую хватку. Усаживаясь в кресло, я заметил на столе свой бумажник и документы. Комиссар протянул их мне.
– Ваши документы и деньги! – сказал он.
– Пересчитайте их! – вмешался мулат.
Я посмотрел на него презрительно и холодно, как человек, который не желает слушать советов грубияна. А комиссару сразу же ответил вежливым испанским «благодарю» и спрятал деньги, не пересчитывая. Комиссар говорил по-испански так же, как многие болгары по-русски – с уверенностью, превосходящей его знания. Но все же мы понимали друг друга.
– Объясните причины, которые заставили вас проникнуть на территорию Бразилии без визы, – обратился он ко мне.
Я начал со своего имени, затем перечислил комитеты, членом которых состоял, и торжественно завершил словами: «Director del instituto anatomico en Sofia». Чиновник тут же начал довольно медленно, с грехом пополам, отстукивать мой ответ на машинке. Бразилия не богата грамотными людьми, и этот помогал себе, предварительно повторяя за мной каждое слово по слогам.
– …del que? – запнулся он. – Del instituto atomico?
Я возмущенно его поправил.
В ответ на каждый названный мною титул комиссар мрачно кивал головой и с упреком взглядывал на мулата. Я давно заметил, что известность анатомов зиждется больше на их титулах, чем на научных трудах. Анатомия – весьма древняя и подробно изученная наука. В ней нет места для эпохальных открытий. Большая часть читателей не подозревает, что любой труд самого знаменитого анатома разрабатывает детали, которые интересуют не больше трех других анатомов во всем мире.
Затем я сказал, что знаю Анетту Жераес по конгрессу в Сантьяго и что я попросил ее купить для меня килограмм бразильского кофе. Я заявил, что считаю этот инцидент с моим арестом печальным недоразумением и ожидаю немедленного освобождения, как своего, так и Анетты Жераес. В заключение я попросил, чтобы до порта меня проводил какой-нибудь порядочный полицейский, а не разнузданные агенты, которые своей грубостью компрометируют страну и федеральную полицию. Произнося последние слова, я метнул еще один гневный взгляд на мулата.
Тропическая гроза прошла, и на улице снова сияло солнце. В окно я видел, как быстро сохнут глянцевитые мокрые листья пальмы. Я снял очки и стал по привычке их протирать – я, дескать, высказался и больше не желаю тратить время.
1 2 3 4 5 6
Быстро шагая к причалу, я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на Анетту Жераес. У меня сжалось сердце. Я увидел плотного краснолицего типа, который подталкивал маленькую стройную фигурку к полицейской машине. В тот же миг рядом со мной взвизгнули тормоза и резко остановилась вторая полицейская машина. Откуда-то вынырнул мулат в белом костюме. Он отогнул отворот пиджака и показал мне желтый металлический значок.
– Федеральная полиция! – сказал он холодно по-испански.
– Как?! – возмущенно воскликнул я. – Вы и меня хотите арестовать?
Мулат открыл дверцу полицейской машины и сделал повелительный жест.
– Прошу, сеньор! – добавил он тем же ледяным тоном.
– Я категорически отказываюсь подчиниться! – заявил я дерзко.
– Прошу, сеньор! – повторил мулат, на этот раз со зловещим нетерпением в голосе.
– Только силой вы можете запихать меня в эту машину! – продолжал я гневно. – А если вы это сделаете, завтра же правительство моей страны заявит протест!
Вместо ответа мулат встал позади меня и, применив отлично отработанную полицейскую хватку, втолкнул меня в машину. Я рухнул ничком на сиденье и потерял сознание. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что у меня пропали очки. Я так близорук, что без них ничего не вижу. Я принялся шарить вокруг себя и наконец нашел их сложенными в верхнем кармане пиджака. Когда я их надел, то увидел, что гроза уже началась. По стеклам машины стекали крупные капли дождя.
Может быть, после всего, что произошло, мне следовало молчать. Но профессорам свойственна особого рода задиристость, которая приводит противника в недоумение своим безрассудством. Впрочем, последнее с лихвой возмещается их собранностью и крайним благоразумием в решительную минуту.
– Понять не могу, куда я попал! – воскликнул я, перерывая карманы в поисках бумажника. – В руки федеральной полиции или банды гангстеров… Прошу вас немедля вернуть документы и деньги!
– Вы получите их в комиссариате, – ответил мулат.
– Но там вам ничто не помешает отрицать, что вы их взяли, – бросил я злобно. – Я хочу получить их сейчас!
Глаза мулата выразили удивление моим нахальством, но он ничего не ответил. Очевидно, решил, что у меня не в порядке нервы.
Машина остановилась перед мрачным старым зданием, вероятно оставшимся со времен португальской колониальной эпохи. Мулат приказал мне вылезти и идти впереди него. Мы прошли мимо белолицего полицейского с револьвером и в пробковом шлеме, который проводил нас ленивым зевком. Потом поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, где мулат передал меня другому полицейскому, отдав какое-то распоряжение, которого я не понял. Этот полицейский цветом кожи являл собой нечто среднее между квартероном и мулатом. В отличие от того мулата, который меня арестовал, у него было круглое добродушное лицо, что не помешало ему бесцеремонно запереть меня в какой-то каморке. В ней было крошечное окно, забранное решеткой, а вся мебель состояла из стола с бутылкой для воды и грязной постели, закиданной банановой кожурой. Я не рискнул сесть на постель из боязни, что в ней гнездятся вши или клопы, которые могли заразить меня какой-нибудь тропической болезнью. Я закурил сигарету стоя и принялся расхаживать по комнате. Возмущение арестом Анетты Жераес мешало мне думать о собственном положении. За стеной бесновалась тропическая гроза. Удары грома грохали один за другим, на окошечко моей камеры, казалось, низвергался водопад.
Через полчаса полицейский-квартерон отпер дверь и велел мне идти за ним. Он ввел меня в кабинет комиссара, полнолицего, с усиками и в очках. Комиссар сидел за массивным широким столом. В Бразилии вы встретите все цвета и оттенки человеческой кожи. Комиссар был ненамного светлее квартерона, но только лютый расист мог бы обвинить его в примеси негритянской крови. По одну сторону от него сидел чиновник с пишущей машинкой, по другую – арестовавший меня мулат в белом костюме. Комиссар указал мне на кресло и сказал вежливо:
– Прошу, сеньор!..
На этот раз я не медлил, опасаясь, что мулат еще раз применит свою полицейскую хватку. Усаживаясь в кресло, я заметил на столе свой бумажник и документы. Комиссар протянул их мне.
– Ваши документы и деньги! – сказал он.
– Пересчитайте их! – вмешался мулат.
Я посмотрел на него презрительно и холодно, как человек, который не желает слушать советов грубияна. А комиссару сразу же ответил вежливым испанским «благодарю» и спрятал деньги, не пересчитывая. Комиссар говорил по-испански так же, как многие болгары по-русски – с уверенностью, превосходящей его знания. Но все же мы понимали друг друга.
– Объясните причины, которые заставили вас проникнуть на территорию Бразилии без визы, – обратился он ко мне.
Я начал со своего имени, затем перечислил комитеты, членом которых состоял, и торжественно завершил словами: «Director del instituto anatomico en Sofia». Чиновник тут же начал довольно медленно, с грехом пополам, отстукивать мой ответ на машинке. Бразилия не богата грамотными людьми, и этот помогал себе, предварительно повторяя за мной каждое слово по слогам.
– …del que? – запнулся он. – Del instituto atomico?
Я возмущенно его поправил.
В ответ на каждый названный мною титул комиссар мрачно кивал головой и с упреком взглядывал на мулата. Я давно заметил, что известность анатомов зиждется больше на их титулах, чем на научных трудах. Анатомия – весьма древняя и подробно изученная наука. В ней нет места для эпохальных открытий. Большая часть читателей не подозревает, что любой труд самого знаменитого анатома разрабатывает детали, которые интересуют не больше трех других анатомов во всем мире.
Затем я сказал, что знаю Анетту Жераес по конгрессу в Сантьяго и что я попросил ее купить для меня килограмм бразильского кофе. Я заявил, что считаю этот инцидент с моим арестом печальным недоразумением и ожидаю немедленного освобождения, как своего, так и Анетты Жераес. В заключение я попросил, чтобы до порта меня проводил какой-нибудь порядочный полицейский, а не разнузданные агенты, которые своей грубостью компрометируют страну и федеральную полицию. Произнося последние слова, я метнул еще один гневный взгляд на мулата.
Тропическая гроза прошла, и на улице снова сияло солнце. В окно я видел, как быстро сохнут глянцевитые мокрые листья пальмы. Я снял очки и стал по привычке их протирать – я, дескать, высказался и больше не желаю тратить время.
1 2 3 4 5 6