Но, думая об этом, Бенц ощущал гибельные колебания и приходил к мысли, что она сама не знает собственного сердца и, возможно, напрасно боится себя.
Во время одной из таких случайных встреч Бенц узнал о смерти капитана фон Гарцфельда. На этот раз собеседником Бенца в столовой офицерского собрания оказался толстый смуглый венгерский майор, отличавшийся завидным аппетитом и словоохотливостью. Он прибыл в П., чтобы встретиться с какими-то скандинавскими полковниками, которые в сопровождении болгарских и немецких офицеров объезжали Македонию. Майору Бадачу было приказано присоединиться к ним. За полтора часа Бенцу удалось расспросить его обо всем, что имело прямое или косвенное отношение к Елене. Не утерпел он и чтобы не спросить его об уходе капитана фон Гарцфельда с поста офицера связи между посольством и ставкой. Бенц впервые услышал об этом еще два месяца назад. На вопрос, в чем причина перевода, майор Бадач ответил, что таково было личное желание капитана фон Гарцфельда.
Нельзя допускать, сказал Бадач с некоторым сомнением в голосе, чтобы одни офицеры вечно оставались в тылу, а другие – на фронте. Капитана фон Гарцфельда отправили на итальянский фронт. И в день приезда он был убит! Каков перст судьбы!
Майор Бадач отпил за перст судьбы солидный глоток вермута, а Бенц, пораженный внезапной мыслью, невольно спросил:
– Сестра ротмистра Петрашева знает об этом?
– Наверное, – пробормотал майор Бадач, глянув на Бенца и что-то соображая с медлительностью чревоугодника.
Помолчав немного, он с важностью заметил:
– Сестра ротмистра Петрашева чрезвычайно красивая женщина.
Он ожидал, что Бенц поддержит разговор, но, не дождавшись, сонливо зевнул. Болгарские офицеры давно разошлись по домам. Пламя ацетиленовой лампы сникло и стало мигать.
– Как убили капитана фон Гарцфельда? – спросил Бенц, прежде чем распрощаться.
Темные глаза майора Бадача выразили скорбное сожаление.
– Очень глупо, представьте себе! При первой же перестрелке капитан фон Гарцфельд поднялся во весь рост и пошел под пули! Даже новобранец не стал бы этого делать! Сущее самоубийство!..
– Да, самоубийство, – задумчиво повторил Бенц.
XIV
Зима в П. похожа на дождливую весну в северной Германии. Иногда выпадал снег, который тут же таял от теплых ветров с Эгейского моря, и улицы превращались в непроходимые болота. Над городом пролетали аэропланы; увязшие в грязи грузовики закупоривали улицы; бесконечные вереницы голодной и оборванной болгарской пехоты тянулись через город. Звуки войны сливались в непрерывный гул, не прекращавшийся ни днем, ни ночью.
По воскресеньям в хорошую погоду Бенц забирался на какой-нибудь из окрестных холмов. С южной стороны открывался на редкость пустынный и тоскливый вид. Печальные, голые холмы с красноватыми осыпями, где по ночам выли шакалы, постепенно снижались, переходя в бесплодную, каменистую равнину. Из ущелья меж холмами вытекала полноводная, бурная речка, которая, вырвавшись на равнину, разливалась во всю ее ширь заводями и болотами. Ни одно яркое пятно, будь то черепичная крыша или свежая зелень, не оживляло пустынный македонский пейзаж. Только блеск солнца и лазурь неба отличались пронзительной, грустной и жестокой расточительностью красок. Иногда из синего простора на юго-западе выплывали крохотные, еле заметные вначале точки. Они приближались, становились крупнее и, пролетев над городом, исчезали на севере. Аэропланы!.. Ветер доносил глухой натужный рокот моторов.
Весной и летом 1918 года германо-болгарские отношения в вопросах политики, стратегии, снабжения продовольствием усложнились и обострились. Никто не хотел, а по сути дела, и не мог справиться с положением, и это не сулило ничего хорошего. Голод и солдатские бунты приняли угрожающие размеры. Тыл кишел агитаторами, призывающими к миру. Бенц отнюдь не радовался, ибо поражение болгар означало и поражение Германии, но испытывал мрачное удовлетворение оттого, что подписание мира положит конец его невыносимому состоянию. Он вернется в Германию, потеряет следы Елены, и все потонет в забвении. И если он даже снова услышит о ней, то придется смириться, ибо прошлого не вернуть. Все эти трезвые и успокоительные рассуждения могли бы стать явью, если бы Бенц на самом деле был хозяином своей судьбы. Но в те дни все несло на себе отпечаток жестокой неизбежности!
Через П. шли войска – последние болгарские резервы. Жалкая одежда, негодное оружие, голодные лица. Глупо было думать, что такая сомнительная армия может отразить еще одно наступление. Во всем виде солдат таилась скрытая угроза. Солдаты с тоской оглядывались назад, на север – туда, где за заснеженными горами они оставили цветущие деревни, где их ждали жены, зрела пшеница, мирные стада паслись на лугах; воздух там целительный, зелень – свежая, кругом журчат ручьи… А они продолжали свой путь на юг, по знойной, чахлой земле, среди зловонных болот, кишащих комарами, туда, где их ждали пули и смерть.
Однажды в душную сентябрьскую ночь Бенц проснулся от жары и услышал глухой гул орудий. Раздвинув противокомарную сетку, поднялся с постели. Гул стал громче, напоминая рев горной бури, шум потока и грохот рушащихся скал, к нему примешивались раскаты грома и эхо в ущельях. Но пока гул доносился откуда-то издалека, являя странный контраст с молчанием тихой южной ночи.
Бенц сел у открытого окна и закурил. Жара была нестерпимая. С улицы несло зловонием болотных испарений. Мириады комаров пищали за сеткой, пытаясь ворваться в комнату. Грохот орудий, то нарастающий, то замирающий в ночных шумах, не затихал ни на минуту, яростный и зловещий…
И вот наступил день, когда Бенц очутился на станции, среди хаоса, вызванного разгромом болгарской армии. Полки отступали в беспорядке, некоторые командиры пытались вернуть беглецов на позиции. Бенц ждал поезда на X., хотя его могли и отменить. В кармане у Бенца лежала служебная телеграмма, в которой ему предписывалось явиться в некую шестую этапную комендатуру одиннадцатой армии. Бывают телеграммы настолько бессмысленные, что истолковать их может только отправитель. Очевидно, тот задался похвальной целью прикомандировать Бенца к одной из отступающих немецких частей. Однако, к сожалению, отправитель в спешке (или в панике) не указал места, где Бенцу следовало искать комендатуру. После краткого колебания Бенц решил ехать в Софию. Если и другие болгарские части отступали, разумнее всего было добираться именно туда.
Бенц вышел на перрон и увидел жуткую картину – труп болгарского офицера, валявшийся в луже крови. Причину трагедии нетрудно было разгадать. Несчастный пытался, угрожая пистолетом, вернуть убегающих солдат. Последний, бессмысленный подвиг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Во время одной из таких случайных встреч Бенц узнал о смерти капитана фон Гарцфельда. На этот раз собеседником Бенца в столовой офицерского собрания оказался толстый смуглый венгерский майор, отличавшийся завидным аппетитом и словоохотливостью. Он прибыл в П., чтобы встретиться с какими-то скандинавскими полковниками, которые в сопровождении болгарских и немецких офицеров объезжали Македонию. Майору Бадачу было приказано присоединиться к ним. За полтора часа Бенцу удалось расспросить его обо всем, что имело прямое или косвенное отношение к Елене. Не утерпел он и чтобы не спросить его об уходе капитана фон Гарцфельда с поста офицера связи между посольством и ставкой. Бенц впервые услышал об этом еще два месяца назад. На вопрос, в чем причина перевода, майор Бадач ответил, что таково было личное желание капитана фон Гарцфельда.
Нельзя допускать, сказал Бадач с некоторым сомнением в голосе, чтобы одни офицеры вечно оставались в тылу, а другие – на фронте. Капитана фон Гарцфельда отправили на итальянский фронт. И в день приезда он был убит! Каков перст судьбы!
Майор Бадач отпил за перст судьбы солидный глоток вермута, а Бенц, пораженный внезапной мыслью, невольно спросил:
– Сестра ротмистра Петрашева знает об этом?
– Наверное, – пробормотал майор Бадач, глянув на Бенца и что-то соображая с медлительностью чревоугодника.
Помолчав немного, он с важностью заметил:
– Сестра ротмистра Петрашева чрезвычайно красивая женщина.
Он ожидал, что Бенц поддержит разговор, но, не дождавшись, сонливо зевнул. Болгарские офицеры давно разошлись по домам. Пламя ацетиленовой лампы сникло и стало мигать.
– Как убили капитана фон Гарцфельда? – спросил Бенц, прежде чем распрощаться.
Темные глаза майора Бадача выразили скорбное сожаление.
– Очень глупо, представьте себе! При первой же перестрелке капитан фон Гарцфельд поднялся во весь рост и пошел под пули! Даже новобранец не стал бы этого делать! Сущее самоубийство!..
– Да, самоубийство, – задумчиво повторил Бенц.
XIV
Зима в П. похожа на дождливую весну в северной Германии. Иногда выпадал снег, который тут же таял от теплых ветров с Эгейского моря, и улицы превращались в непроходимые болота. Над городом пролетали аэропланы; увязшие в грязи грузовики закупоривали улицы; бесконечные вереницы голодной и оборванной болгарской пехоты тянулись через город. Звуки войны сливались в непрерывный гул, не прекращавшийся ни днем, ни ночью.
По воскресеньям в хорошую погоду Бенц забирался на какой-нибудь из окрестных холмов. С южной стороны открывался на редкость пустынный и тоскливый вид. Печальные, голые холмы с красноватыми осыпями, где по ночам выли шакалы, постепенно снижались, переходя в бесплодную, каменистую равнину. Из ущелья меж холмами вытекала полноводная, бурная речка, которая, вырвавшись на равнину, разливалась во всю ее ширь заводями и болотами. Ни одно яркое пятно, будь то черепичная крыша или свежая зелень, не оживляло пустынный македонский пейзаж. Только блеск солнца и лазурь неба отличались пронзительной, грустной и жестокой расточительностью красок. Иногда из синего простора на юго-западе выплывали крохотные, еле заметные вначале точки. Они приближались, становились крупнее и, пролетев над городом, исчезали на севере. Аэропланы!.. Ветер доносил глухой натужный рокот моторов.
Весной и летом 1918 года германо-болгарские отношения в вопросах политики, стратегии, снабжения продовольствием усложнились и обострились. Никто не хотел, а по сути дела, и не мог справиться с положением, и это не сулило ничего хорошего. Голод и солдатские бунты приняли угрожающие размеры. Тыл кишел агитаторами, призывающими к миру. Бенц отнюдь не радовался, ибо поражение болгар означало и поражение Германии, но испытывал мрачное удовлетворение оттого, что подписание мира положит конец его невыносимому состоянию. Он вернется в Германию, потеряет следы Елены, и все потонет в забвении. И если он даже снова услышит о ней, то придется смириться, ибо прошлого не вернуть. Все эти трезвые и успокоительные рассуждения могли бы стать явью, если бы Бенц на самом деле был хозяином своей судьбы. Но в те дни все несло на себе отпечаток жестокой неизбежности!
Через П. шли войска – последние болгарские резервы. Жалкая одежда, негодное оружие, голодные лица. Глупо было думать, что такая сомнительная армия может отразить еще одно наступление. Во всем виде солдат таилась скрытая угроза. Солдаты с тоской оглядывались назад, на север – туда, где за заснеженными горами они оставили цветущие деревни, где их ждали жены, зрела пшеница, мирные стада паслись на лугах; воздух там целительный, зелень – свежая, кругом журчат ручьи… А они продолжали свой путь на юг, по знойной, чахлой земле, среди зловонных болот, кишащих комарами, туда, где их ждали пули и смерть.
Однажды в душную сентябрьскую ночь Бенц проснулся от жары и услышал глухой гул орудий. Раздвинув противокомарную сетку, поднялся с постели. Гул стал громче, напоминая рев горной бури, шум потока и грохот рушащихся скал, к нему примешивались раскаты грома и эхо в ущельях. Но пока гул доносился откуда-то издалека, являя странный контраст с молчанием тихой южной ночи.
Бенц сел у открытого окна и закурил. Жара была нестерпимая. С улицы несло зловонием болотных испарений. Мириады комаров пищали за сеткой, пытаясь ворваться в комнату. Грохот орудий, то нарастающий, то замирающий в ночных шумах, не затихал ни на минуту, яростный и зловещий…
И вот наступил день, когда Бенц очутился на станции, среди хаоса, вызванного разгромом болгарской армии. Полки отступали в беспорядке, некоторые командиры пытались вернуть беглецов на позиции. Бенц ждал поезда на X., хотя его могли и отменить. В кармане у Бенца лежала служебная телеграмма, в которой ему предписывалось явиться в некую шестую этапную комендатуру одиннадцатой армии. Бывают телеграммы настолько бессмысленные, что истолковать их может только отправитель. Очевидно, тот задался похвальной целью прикомандировать Бенца к одной из отступающих немецких частей. Однако, к сожалению, отправитель в спешке (или в панике) не указал места, где Бенцу следовало искать комендатуру. После краткого колебания Бенц решил ехать в Софию. Если и другие болгарские части отступали, разумнее всего было добираться именно туда.
Бенц вышел на перрон и увидел жуткую картину – труп болгарского офицера, валявшийся в луже крови. Причину трагедии нетрудно было разгадать. Несчастный пытался, угрожая пистолетом, вернуть убегающих солдат. Последний, бессмысленный подвиг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53