. Чего всего? Объяснить
невозможно, это можно только ощутить. Я еще думал какое-то время, держа
лягушку в ладони и осторожно поправляя ее положение, когда она уже почти
вылезала на свободу. Потом положил ее на древний падший ствол, на спину,
аккуратно придерживая двумя пальцами. Крохотное тельце выгнулось в
испуганной судороге, вытянулось струной, неужели она все понимает? На
горле у нее часто-часто дергалась желтоватая кожица, черные выпученные
глаза обреченно моргали, боже, как человек почти... Я свободными пальцами
державшей ее руки осторожно раздвинул перепончатые лапки. Раздвинул ей
пальцами ножки...
Ты же знаешь, я не то, чтобы очень примерный. Пью много, шатаюсь черт
знает где, занимаюсь непонятно чем. Мне тоже, как и Рудольфу, постоянно
хочется чего-то такого, особенного, непредсказуемого. Баррикад на Пресне,
обливаемых льдом, танков там всяческих, прямого эфира с чрезвычайными
сообщениями. Хочется купить роз букет большой за огромные деньги и
подарить кому-нибудь, я вот пять лет уже встречаю в автобусе одну и ту же
женщину, не очень красивую, но притягивающую взгляд, я еду и смотрю на
нее, пристально смотрю, а она смотрит на меня, я представляю, как живу с
ней, ноги ее раздвинутые представляю, как у тебя сейчас, хотя знакомиться
не хочу - зачем это, ломать тайну, так вот ей подарить, например, эти
цветы, сунуть в руки и выйти, а потом вспоминать об этом пьяному в ночном
каком-то транспорте зимой. Танков теперь есть, а цветы не купить. И
вообще, странная вещь - мне хочется, чтобы все это закончилось. Все равно,
как - убьют нас всех, или солдаты уйдут, или Америка десанты высадит -
лишь бы закончилось, мне уже надоел этот лес. И люди все эти надоели, они
мне даже до всего этого надоели, все, кроме нее. Вот ты сейчас боишься,
смерти ждешь, ноги твои раздвинуты безобразно - а ведь мне действительно
ничего не стоит убить тебя. Теперь вообще ничего не стоит убить. Даже
интересно. Так что извини.
Повертев головой я нашел длинную окаменелую сосновую иглу. Тебе будет
приятно, подумал я и приставил острие к нежно-зеленому дрожащему пузу.
Кожа беспомощно прогнулась, лягушка замерла, перестала дрожать. И я
застыл, закрыл глаза и сосредоточился. Мне хотелось что-нибудь сказать ей
на прощание, перед тем, как я надавлю на иглу. Перед тем, как убью ее.
8
И было поле, большое такое поле, заросшее ковылями. Я стоял на краю
этого поля и боялся его, не знаю, почему, боялся и все, Ковыль слепил меня
своими волнами, внутри гремела музыка, танго какое-то, не помню слов,
Николай Петрович что-то, та-там-та, здесь я, Николай Петрович, уходим
завтра в море. Она звучала совершенно во мне, пытаясь вырваться и уйти в
глубину поля, а я, не в силах упустить ее, шел туда, Николай Петрович,
там-та-та, замечательный сосед, кругами, шаг вперед, остановка, поворот
спиной, еще три шага вперед, поворот, я и не заметил, что танцую не один,
что в руках у меня Анька, только очень маленькая, совсем крошечная и
дрожит вся, не бойся, чудо мое, что страшного, когда поле и такая музыка,
держись за меня крепче, а она смотрит на меня в упор, глаза неподвижные и
немного навыкате, Анька, Анька, там-та-та, а кто такой Николай Петрович, и
тут невообразимо огромное и твердое, прямо в лицо, еле успеваю отвести в
сторону руки с Анькой - музыка кончилась.
9
Танцуя, я врезался в старую шершавую сосну, ссадил щеку и прикусил
язык. Руки мои были вытянуты вперед, и там, впереди, болталась в пальцах
полуживая от страха моя партнерша - крохотная холодная лягушка. Мне
показалось, что я схожу с ума, в тот момент показалось в первый раз.
Черти, я не могу убить ее, какое-то вшивое земноводное, жабу, никого
в этом лесу, мне надоело это все, я хочу, наконец, включить телевизор и
прослушать прогноз на завтра! Я размахнулся и метнул лягушку далеко вглубь
леса, даже не слышал, как она там упала, схватил ружье и начал палить
вокруг, куда попало, перезаряжать и стрелять, представляя, что убиваю их
всех, и в первую очередь Петю и ее, сволочь, им всем нет никакого дела до
меня. А когда в кармане у меня не оказалось очередного патрона, эта так
неожиданно наступившая тишина навалилась на меня, прижала к земле, вдавила
в эту грязную сырость, та же самая тишина, как и тогда, когда стреляли по
нам, тишина после стрельбы, так больно ушам, и я зарыдал.
Конечно, они сразу спросили, что это со мной, где это я был, почему
это весь в грязи, с ружьем, без патронов, с исцарапанным лицом. Танцевал,
ответил я. С кем? С лесной лягушкой. Они все заржали совершенно
по-идиотски, все, кроме Аньки, которая очень неодобрительно на меня
смотрела.
Ты не имел права так думать, говорили ее глаза. Почему же это не
имел, немного растерянно смотрел я в ответ, - я имею право делать все, что
хочу, хотя бы и стрелять из ружей. Нет, ты не имел права меня ревновать.
Это почему же? Потому что я тебе ничего не должна. Анька, кричали мои
глаза, я хочу тебя, я, быть может, даже люблю тебя. Нет, моргнула она, ты
лжешь. К тому же ты тоже со мной спал, так что уступи и другим. Мои глаза
недоумевали. Когда? Тогда, когда меня забодал козел, у Коломенского, или
ты даже не помнишь?
Глаза мои закрылись, Анька пропала, я слышал только, как она о чем-то
говорит с Рудольфом, по-английски и смеясь, а остальные болтают о чем
попало, Саша спорит, Петя рассказывает пионерские анекдоты, Леня слушает
эти анекдоты, а Федя соглашается с Сашей, посуда звенит, чиркают спички,
выдыхается сигаретный дым... Стоп, а откуда взялись сигареты? Саша ходил к
тем, двоим, ну из трейлера, нашел у них по пачке. Ходил? Но ведь мы ехали
тогда столько времени от этого места! Да, три часа, но идти оказалось
быстрее. Закопал? Не, они воняют уже вовсю. Саша зачем-то документы у
водителя забрал, на, смотри. Не хочу я смотреть, дайте лучше выпить
чего-нибудь, как раз будет повод покурить. Так где ж ты все-таки был? -
спрашивает Саша. В лесу. А стрелял в кого? В воду. Зачем? На круги
смотрел. Мудак, смеялся Саша, мы хотели еще куда-нибудь съездить или на
охоту пойти, а ты ружье забрал. Так не собирались же ехать, взволновался
я. Скучно здесь, сказал Федя, надоело сидеть целый день.
Поехали завтра, сказал я, только меня возьмите с собой. Саша
посмотрел на меня с интересом и промолчал.
Потом мы как-то сразу напились, выкурили все сигареты и орали песни,
ничуть не думая о том, что нас могут услышать. Нельзя столько пить, я все
время говорил себе об этом, нельзя. Но нам стало становиться все равно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
невозможно, это можно только ощутить. Я еще думал какое-то время, держа
лягушку в ладони и осторожно поправляя ее положение, когда она уже почти
вылезала на свободу. Потом положил ее на древний падший ствол, на спину,
аккуратно придерживая двумя пальцами. Крохотное тельце выгнулось в
испуганной судороге, вытянулось струной, неужели она все понимает? На
горле у нее часто-часто дергалась желтоватая кожица, черные выпученные
глаза обреченно моргали, боже, как человек почти... Я свободными пальцами
державшей ее руки осторожно раздвинул перепончатые лапки. Раздвинул ей
пальцами ножки...
Ты же знаешь, я не то, чтобы очень примерный. Пью много, шатаюсь черт
знает где, занимаюсь непонятно чем. Мне тоже, как и Рудольфу, постоянно
хочется чего-то такого, особенного, непредсказуемого. Баррикад на Пресне,
обливаемых льдом, танков там всяческих, прямого эфира с чрезвычайными
сообщениями. Хочется купить роз букет большой за огромные деньги и
подарить кому-нибудь, я вот пять лет уже встречаю в автобусе одну и ту же
женщину, не очень красивую, но притягивающую взгляд, я еду и смотрю на
нее, пристально смотрю, а она смотрит на меня, я представляю, как живу с
ней, ноги ее раздвинутые представляю, как у тебя сейчас, хотя знакомиться
не хочу - зачем это, ломать тайну, так вот ей подарить, например, эти
цветы, сунуть в руки и выйти, а потом вспоминать об этом пьяному в ночном
каком-то транспорте зимой. Танков теперь есть, а цветы не купить. И
вообще, странная вещь - мне хочется, чтобы все это закончилось. Все равно,
как - убьют нас всех, или солдаты уйдут, или Америка десанты высадит -
лишь бы закончилось, мне уже надоел этот лес. И люди все эти надоели, они
мне даже до всего этого надоели, все, кроме нее. Вот ты сейчас боишься,
смерти ждешь, ноги твои раздвинуты безобразно - а ведь мне действительно
ничего не стоит убить тебя. Теперь вообще ничего не стоит убить. Даже
интересно. Так что извини.
Повертев головой я нашел длинную окаменелую сосновую иглу. Тебе будет
приятно, подумал я и приставил острие к нежно-зеленому дрожащему пузу.
Кожа беспомощно прогнулась, лягушка замерла, перестала дрожать. И я
застыл, закрыл глаза и сосредоточился. Мне хотелось что-нибудь сказать ей
на прощание, перед тем, как я надавлю на иглу. Перед тем, как убью ее.
8
И было поле, большое такое поле, заросшее ковылями. Я стоял на краю
этого поля и боялся его, не знаю, почему, боялся и все, Ковыль слепил меня
своими волнами, внутри гремела музыка, танго какое-то, не помню слов,
Николай Петрович что-то, та-там-та, здесь я, Николай Петрович, уходим
завтра в море. Она звучала совершенно во мне, пытаясь вырваться и уйти в
глубину поля, а я, не в силах упустить ее, шел туда, Николай Петрович,
там-та-та, замечательный сосед, кругами, шаг вперед, остановка, поворот
спиной, еще три шага вперед, поворот, я и не заметил, что танцую не один,
что в руках у меня Анька, только очень маленькая, совсем крошечная и
дрожит вся, не бойся, чудо мое, что страшного, когда поле и такая музыка,
держись за меня крепче, а она смотрит на меня в упор, глаза неподвижные и
немного навыкате, Анька, Анька, там-та-та, а кто такой Николай Петрович, и
тут невообразимо огромное и твердое, прямо в лицо, еле успеваю отвести в
сторону руки с Анькой - музыка кончилась.
9
Танцуя, я врезался в старую шершавую сосну, ссадил щеку и прикусил
язык. Руки мои были вытянуты вперед, и там, впереди, болталась в пальцах
полуживая от страха моя партнерша - крохотная холодная лягушка. Мне
показалось, что я схожу с ума, в тот момент показалось в первый раз.
Черти, я не могу убить ее, какое-то вшивое земноводное, жабу, никого
в этом лесу, мне надоело это все, я хочу, наконец, включить телевизор и
прослушать прогноз на завтра! Я размахнулся и метнул лягушку далеко вглубь
леса, даже не слышал, как она там упала, схватил ружье и начал палить
вокруг, куда попало, перезаряжать и стрелять, представляя, что убиваю их
всех, и в первую очередь Петю и ее, сволочь, им всем нет никакого дела до
меня. А когда в кармане у меня не оказалось очередного патрона, эта так
неожиданно наступившая тишина навалилась на меня, прижала к земле, вдавила
в эту грязную сырость, та же самая тишина, как и тогда, когда стреляли по
нам, тишина после стрельбы, так больно ушам, и я зарыдал.
Конечно, они сразу спросили, что это со мной, где это я был, почему
это весь в грязи, с ружьем, без патронов, с исцарапанным лицом. Танцевал,
ответил я. С кем? С лесной лягушкой. Они все заржали совершенно
по-идиотски, все, кроме Аньки, которая очень неодобрительно на меня
смотрела.
Ты не имел права так думать, говорили ее глаза. Почему же это не
имел, немного растерянно смотрел я в ответ, - я имею право делать все, что
хочу, хотя бы и стрелять из ружей. Нет, ты не имел права меня ревновать.
Это почему же? Потому что я тебе ничего не должна. Анька, кричали мои
глаза, я хочу тебя, я, быть может, даже люблю тебя. Нет, моргнула она, ты
лжешь. К тому же ты тоже со мной спал, так что уступи и другим. Мои глаза
недоумевали. Когда? Тогда, когда меня забодал козел, у Коломенского, или
ты даже не помнишь?
Глаза мои закрылись, Анька пропала, я слышал только, как она о чем-то
говорит с Рудольфом, по-английски и смеясь, а остальные болтают о чем
попало, Саша спорит, Петя рассказывает пионерские анекдоты, Леня слушает
эти анекдоты, а Федя соглашается с Сашей, посуда звенит, чиркают спички,
выдыхается сигаретный дым... Стоп, а откуда взялись сигареты? Саша ходил к
тем, двоим, ну из трейлера, нашел у них по пачке. Ходил? Но ведь мы ехали
тогда столько времени от этого места! Да, три часа, но идти оказалось
быстрее. Закопал? Не, они воняют уже вовсю. Саша зачем-то документы у
водителя забрал, на, смотри. Не хочу я смотреть, дайте лучше выпить
чего-нибудь, как раз будет повод покурить. Так где ж ты все-таки был? -
спрашивает Саша. В лесу. А стрелял в кого? В воду. Зачем? На круги
смотрел. Мудак, смеялся Саша, мы хотели еще куда-нибудь съездить или на
охоту пойти, а ты ружье забрал. Так не собирались же ехать, взволновался
я. Скучно здесь, сказал Федя, надоело сидеть целый день.
Поехали завтра, сказал я, только меня возьмите с собой. Саша
посмотрел на меня с интересом и промолчал.
Потом мы как-то сразу напились, выкурили все сигареты и орали песни,
ничуть не думая о том, что нас могут услышать. Нельзя столько пить, я все
время говорил себе об этом, нельзя. Но нам стало становиться все равно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13