И я сумасшедшая — вот уже Голяки мерещатся».
***
Домой я приехала в самом мрачном расположении духа. К счастью, мои домочадцы были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание. Сестрица Сашка и ее бойфренд Андрей, как обычно, устроились на кухне. Разложив на столе конспекты и учебники, они в порядке подготовки к зачету по биохимии упоенно целовались.
Любимая племянница Манюня носилась по квартире с последним подарком своего папочки, страшенной пластмассовой уткой-каталкой.
Манин папа, в недавнем прошлом Сашкин муж, баловал горячо любимую дочь подарками и визитами исключительно по воскресеньям. Сашку это вполне устраивало, Маньку, похоже, тоже. Единственным человеком, которому такая ситуация казалась ненормальной, была наша с Саней мама, Манина бабушка.
Мама у нас вообще идеалист-романтик. Вот уже двадцать лет она безуспешно пытается наставить нас с сестрой на путь истинный. С появлением Манюни процесс нашего воспитания был приостановлен. Она даже перестала плакать о нашем папашке, который завел себе новую семью десять лет назад, и все свои надежды сосредоточила на внучке. Но Манька оказалась еще более крепким орешком, чем в свое время мы с Санькой. Заставить ее делать что-нибудь против ее желания практически невозможно. А желает она пока только танцевать, наряжаться и корчить рожи перед зеркалом. Единственное, что может отвлечь ее от этих занятий, — кассета с «Титаником», которую она смотрит как завороженная.
К одиннадцати «Оскарам» Камерон вполне может добавить еще один — номинация за лучшее успокаивающее средство для детей двух с половиной лет.
Сашка с Андреем наконец ушли из кухни, и я в унынии принялась шарить по холодильнику. На полноценный ужин настроения не было.
Поэтому, воспользовавшись тем, что мама сражалась с Манькой, пытаясь приохотить внучку к интеллектуальным занятиям, я ограничилась традиционным меню: кофе с сигаретой и бутерброд.
События сегодняшнего дня фрагментами проносились в голове. От этого занятия меня отвлекла Саша, — пришла пообщаться с любимой сестрой. Суть общения сводилась к просьбе написать реферат по культурологии — «что-нибудь про Питирима Сорокина, но не так много, как в прошлый раз».
Постепенно на кухне собралось все наше семейство. Обычно мы сидим долго, но сегодня все были какие-то замотанные, поэтому посиделки вышли по сокращенной программе. Сашка понесла Маньку укладываться. Этот процесс сопровождался воплями и настойчивыми криками: «Баба Ле-на!!!» Обычное дело. Нормальный сумасшедший дом невыносимый и любимый одновременно.
Я забралась в свой закуток — угол большой комнаты, отгороженный сервантом. Там впритык друг к другу умещались стол, кресло и книжные полки. Все это использовалось как по назначению, так и для хранения всяких ценных вещей, непочтительно именуемых мамой «этот твой хлам».
Ничем серьезным заниматься мне не хотелось, поэтому я потянулась за альбомом с фотографиями. Фотографий у нас в доме великое множество: в альбомах, коробках, пакетах и просто россыпью, на которых запечатлены мною студенческие вечеринки и домашние праздники, портреты родственников и многочисленные снимки Манюни.
Я люблю смотреть фотографии.
А для таких случаев, как сегодня, у меня припасен особый альбом.
В нем хранятся фотоснимки из «Искорки». Есть под Зеленогорском такой райский уголок, с которым у меня связано четыре года жизни. Ровно четыре лета во время каникул я работала в «Искорке» вожатой. Этот далеко не бедный лагерь ничем не напоминал тот, где прошло мое собственное пионерское детство. Детям и взрослым здесь были обеспечены невиданные по тем временам условия. Трехэтажные каменные корпуса, йогурты к ужину, черешня к полднику, компьютерные приставки в качества призов за победу в конкурсах. У меня, например, впервые в жизни была собственная комната.
Однако самым большим потрясением для меня стали дети. Особого пристрастия к педагогике я никогда не испытывала, и моя лагерная эйфория объяснялась вовсе не тем, что во мне внезапно проснулся талант Ушинского или Сухомлинского. Дело было не в педагогике, а в том невероятном потоке любви и симпатии, который внезапно хлынул на меня.
В лагерь я уже три года не езжу, но до сих пор, перебирая фотографии, улыбаюсь, потому что ко мне хоть на чуть-чуть возвращается спокойствие и безмятежность самого лучшего в моей жизни времени.
Но сегодня даже это испытанное средство не срабатывало. Я перебирала фотки с забавными детскими мордашками и ловила себя на том, что думаю о своей работе в агентстве, о пасьянсе, который зачем-то сошелся, и, конечно, про Голяка. Такое ощущение, что про этого бандюгана мне теперь до конца жизни думать придется.
«Все, стоп», — сказала я себе.
В конце концов, человек должен быть хозяином своих мыслей. Ну-ка попробуем еще раз! Так, это мы после «Аленького цветочка» — спектакля, имевшего бешеный успех благодаря чудищу, бесподобно сыгранному моим любимчиком Лехой Смирновым.
Это наш поход, это я у снежной крепости, а это…
Тут я почувствовала, что у меня темнеет в глазах — с фотографии широко и приветливо улыбался Голяк.
Сначала я подумала, что моя нервная система не выдержала ежедневного общения с криминальным миром и я просто рехнулась. Потом я осознала, что это не галлюцинация, и испугалась еще больше. Но уже не страх, а настоящий ужас и безысходная тоска навалились на меня, когда я поняла, что человек с фотографии — тот, кого я встретила сегодня в агентстве и кого не сегодня-завтра объявят в федеральный розыск, — это отец Кирилла Арсеньева.
Оба они глядели на меня с фотографии, сделанной в родительский день после дружеского футбольного матча, в котором принимали участие дети и папы. В голове у меня закружилось. Но вместо того чтобы потерять сознание, я вспоминала…
***
Впечатления от первого в моей жизни лагерного лета были весьма пестрыми. Из тридцати мальчишек больше половины ездили сюда чуть ли не с детсадовского возраста. Они были яркими, талантливыми, раскованными. Чего стоил один Леха Смирнов, который танцевал как бог и мог сыграть любую роль. Среди такого скопища талантов легко было затеряться не только ребенку, но и взрослому. Тем более что мой напарник Сергеич был личностью легендарной. Он имел гигантский по сравнению со мной опыт лагерной жизни. Сергеич ездил в «Искорку» уже семь лет и имел в запасе неимоверное количество игр, развлечений и приколов, жертвами которых легко мог стать любой.
Поначалу я чувствовала себя здесь не слишком уютно. Может быть, поэтому меня особенно заинтересовал товарищ, который оказался примерно в одной ситуации со мной, демонстрируя при этом поразительное самообладание и независимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
***
Домой я приехала в самом мрачном расположении духа. К счастью, мои домочадцы были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание. Сестрица Сашка и ее бойфренд Андрей, как обычно, устроились на кухне. Разложив на столе конспекты и учебники, они в порядке подготовки к зачету по биохимии упоенно целовались.
Любимая племянница Манюня носилась по квартире с последним подарком своего папочки, страшенной пластмассовой уткой-каталкой.
Манин папа, в недавнем прошлом Сашкин муж, баловал горячо любимую дочь подарками и визитами исключительно по воскресеньям. Сашку это вполне устраивало, Маньку, похоже, тоже. Единственным человеком, которому такая ситуация казалась ненормальной, была наша с Саней мама, Манина бабушка.
Мама у нас вообще идеалист-романтик. Вот уже двадцать лет она безуспешно пытается наставить нас с сестрой на путь истинный. С появлением Манюни процесс нашего воспитания был приостановлен. Она даже перестала плакать о нашем папашке, который завел себе новую семью десять лет назад, и все свои надежды сосредоточила на внучке. Но Манька оказалась еще более крепким орешком, чем в свое время мы с Санькой. Заставить ее делать что-нибудь против ее желания практически невозможно. А желает она пока только танцевать, наряжаться и корчить рожи перед зеркалом. Единственное, что может отвлечь ее от этих занятий, — кассета с «Титаником», которую она смотрит как завороженная.
К одиннадцати «Оскарам» Камерон вполне может добавить еще один — номинация за лучшее успокаивающее средство для детей двух с половиной лет.
Сашка с Андреем наконец ушли из кухни, и я в унынии принялась шарить по холодильнику. На полноценный ужин настроения не было.
Поэтому, воспользовавшись тем, что мама сражалась с Манькой, пытаясь приохотить внучку к интеллектуальным занятиям, я ограничилась традиционным меню: кофе с сигаретой и бутерброд.
События сегодняшнего дня фрагментами проносились в голове. От этого занятия меня отвлекла Саша, — пришла пообщаться с любимой сестрой. Суть общения сводилась к просьбе написать реферат по культурологии — «что-нибудь про Питирима Сорокина, но не так много, как в прошлый раз».
Постепенно на кухне собралось все наше семейство. Обычно мы сидим долго, но сегодня все были какие-то замотанные, поэтому посиделки вышли по сокращенной программе. Сашка понесла Маньку укладываться. Этот процесс сопровождался воплями и настойчивыми криками: «Баба Ле-на!!!» Обычное дело. Нормальный сумасшедший дом невыносимый и любимый одновременно.
Я забралась в свой закуток — угол большой комнаты, отгороженный сервантом. Там впритык друг к другу умещались стол, кресло и книжные полки. Все это использовалось как по назначению, так и для хранения всяких ценных вещей, непочтительно именуемых мамой «этот твой хлам».
Ничем серьезным заниматься мне не хотелось, поэтому я потянулась за альбомом с фотографиями. Фотографий у нас в доме великое множество: в альбомах, коробках, пакетах и просто россыпью, на которых запечатлены мною студенческие вечеринки и домашние праздники, портреты родственников и многочисленные снимки Манюни.
Я люблю смотреть фотографии.
А для таких случаев, как сегодня, у меня припасен особый альбом.
В нем хранятся фотоснимки из «Искорки». Есть под Зеленогорском такой райский уголок, с которым у меня связано четыре года жизни. Ровно четыре лета во время каникул я работала в «Искорке» вожатой. Этот далеко не бедный лагерь ничем не напоминал тот, где прошло мое собственное пионерское детство. Детям и взрослым здесь были обеспечены невиданные по тем временам условия. Трехэтажные каменные корпуса, йогурты к ужину, черешня к полднику, компьютерные приставки в качества призов за победу в конкурсах. У меня, например, впервые в жизни была собственная комната.
Однако самым большим потрясением для меня стали дети. Особого пристрастия к педагогике я никогда не испытывала, и моя лагерная эйфория объяснялась вовсе не тем, что во мне внезапно проснулся талант Ушинского или Сухомлинского. Дело было не в педагогике, а в том невероятном потоке любви и симпатии, который внезапно хлынул на меня.
В лагерь я уже три года не езжу, но до сих пор, перебирая фотографии, улыбаюсь, потому что ко мне хоть на чуть-чуть возвращается спокойствие и безмятежность самого лучшего в моей жизни времени.
Но сегодня даже это испытанное средство не срабатывало. Я перебирала фотки с забавными детскими мордашками и ловила себя на том, что думаю о своей работе в агентстве, о пасьянсе, который зачем-то сошелся, и, конечно, про Голяка. Такое ощущение, что про этого бандюгана мне теперь до конца жизни думать придется.
«Все, стоп», — сказала я себе.
В конце концов, человек должен быть хозяином своих мыслей. Ну-ка попробуем еще раз! Так, это мы после «Аленького цветочка» — спектакля, имевшего бешеный успех благодаря чудищу, бесподобно сыгранному моим любимчиком Лехой Смирновым.
Это наш поход, это я у снежной крепости, а это…
Тут я почувствовала, что у меня темнеет в глазах — с фотографии широко и приветливо улыбался Голяк.
Сначала я подумала, что моя нервная система не выдержала ежедневного общения с криминальным миром и я просто рехнулась. Потом я осознала, что это не галлюцинация, и испугалась еще больше. Но уже не страх, а настоящий ужас и безысходная тоска навалились на меня, когда я поняла, что человек с фотографии — тот, кого я встретила сегодня в агентстве и кого не сегодня-завтра объявят в федеральный розыск, — это отец Кирилла Арсеньева.
Оба они глядели на меня с фотографии, сделанной в родительский день после дружеского футбольного матча, в котором принимали участие дети и папы. В голове у меня закружилось. Но вместо того чтобы потерять сознание, я вспоминала…
***
Впечатления от первого в моей жизни лагерного лета были весьма пестрыми. Из тридцати мальчишек больше половины ездили сюда чуть ли не с детсадовского возраста. Они были яркими, талантливыми, раскованными. Чего стоил один Леха Смирнов, который танцевал как бог и мог сыграть любую роль. Среди такого скопища талантов легко было затеряться не только ребенку, но и взрослому. Тем более что мой напарник Сергеич был личностью легендарной. Он имел гигантский по сравнению со мной опыт лагерной жизни. Сергеич ездил в «Искорку» уже семь лет и имел в запасе неимоверное количество игр, развлечений и приколов, жертвами которых легко мог стать любой.
Поначалу я чувствовала себя здесь не слишком уютно. Может быть, поэтому меня особенно заинтересовал товарищ, который оказался примерно в одной ситуации со мной, демонстрируя при этом поразительное самообладание и независимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43