ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– все тем же резким тоном продолжала председательница.
Цинь Шутянь приподнял голову:
– Граждане начальники, я виноват, но мы уже подали в объединенную бригаду «покаянное письмо», и бригада прислала нам белые надписи, назвав нас «супружеской парой», хоть и черной. Мы считали, что она вдова, а я. – старый холостяк, оба вредители, через стены друг к другу не лазали, так что коммуна может разрешить.
– Врешь! – загремел Ван Цюшэ, вскакивая и ударяя кулаком по столу. В словах «через стены друг к другу не лазали» он усмотрел обидный намек. – Бесстыдная тварь! Ты не просто правый, контрреволюционер, но еще и хулиган, злодей с двойным дном! Встань на колени! Немедленно встань! Сегодня я окончательно разглядел твое волчье нутро! Встать на колени! Ты еще смеешь не подчиняться?
Он в ярости выскочил из-за стола, размахивая своими тяжелыми, как молоты, кулаками. Испуганная Ху Юйинь прикоснулась к Циню. Он числился правым уже больше десяти лет, но впервые не соглашался встать на колени и даже не опускал голову. Раньше его заставляли делать это как политического преступника, а сегодня пытались видеть в нем уголовника. Ху Юйинь наконец поняла это и тоже осмелела.
– Ван Цюшэ! Тыможешь бить его, можешь убить, но сперва выслушай меня! – закричала она, глядя прямо в лицо хозяину Висячей башни, и тот на минуту оторопел от этого взгляда. – Мы с тобой знакомы уже много лет, не раз стояли вот так – друг против друга, но я никогда не рассказывала о твоих пакостях и сейчас не собираюсь! Скажи мне лучше, какие мужчины и женщины нарушают закон – те, которые хотят пожениться и честно подают об этом заявление правительству, или те, которые днем делают всякие доклады, а ночью лазают друг к другу через потайные двери?
– Молчать, мерзавка! – вдруг возопила обычно выдержанная, хранящая свое достоинство председательница коммуны. На сей раз она не стерпела и заорала, как обычная склочница: – Реакционная кулачка! Проститутка, продажная подстилка! Ведьма! Тварь! Будь я проклята, если не раздеру твою рожу!
Это выглядело крайне несолидно и ничуть не пахло ни политикой, ни боевым мастерством, ни руководящими манерами. Правление коммуны, можно сказать, было осквернено. Но Ли Госян в конце концов закусила губу, вцепилась себе ногтями в ладони чуть ли не до крови и не дала воли рукам. Она все-таки была умным человеком, а высшее руководство (например, заместитель главнокомандующего Линь) учило ее, что власть – это право подавлять. Вот она и воспользовалась этим правом:
– Позвать сюда нескольких ополченцев! Принести стальной проволоки! Раздеть эту кулачку догола и проткнуть ей груди проволокой!
Совершили ли такое издевательство над красивой грудью, которая уже созрела для материнства, приготовилась кормить новую крохотную жизнь? Мне на это будет слишком трудно ответить, а вам – трудно читать. Знайте лишь, что на великой китайской земле в шестидесятых годах двадцатого века устраивались и более жестокие, более варварские пытки.
* * *
В соответствии с тактикой, продиктованной начальством коммуны, уже в самом начале движения за «чистку классовых рядов» черные супруги Цинь Шутянь и Ху Юйинь были превращены в живую мишень движения, образец контрреволюции и преступности. На базарной площади Лотосов устроили грандиозное судилище. Реакционный правый элемент и современный контрреволюционер Цинь Шутянь был приговорен к десяти годам каторги, которая формально называлась трудовым перевоспитанием, а реакционная кулачка Ху Юйинь – к трем годам каторги, но их заменили принудительными работами, так как она была беременна. Многие люди, хорошо знавшие супругов, например Ли Маньгэн и его жена Пятерня, попрятались по темным углам и лили там слезы, но их вытащили оттуда и обвинили в нетвердости позиции, в неумении любить и ненавидеть и отличать врагов от друзей. Они не понимали, что даже в мирное время жалость к таким закоренелым врагам, как Цинь Шутянь, – это жестокость по отношению к народу. Если люди, подобные Цинь Шутяню и Ху Юйинь, воспрянут, то полетят головы миллионов революционеров, кровь польется рекой, а трупы усеют землю. Цинь Шутянь снова поставит на сцене свои «Посиделки», нападая на социализм под видом феодализма, и наша красная родина, изменив цвет, станет фиолетовой, синей, желтой или, чего доброго, зеленой. Ху Юйинь опять каждые пять дней будет торговать рисовым отваром с соевым сыром, получать за каждую миску гривенник, пить кровь трудового народа, строить роскошные дома и превращаться из новой кулачки в новую помещицу.
Когда Цинь Шутяня и Ху Юйинь доставили на судилище, они вели себя гневно, упрямо и даже не плакали. За годы борьбы они уже ко всему привыкли, все повидали и превратились в неисправимых рецидивистов – социальную основу контрреволюции и ревизионизма. Они не признавали себя виновными, не соглашались склонить головы, а Ху Юйинь, кроме того, демонстративно выпячивала перед всей площадью свой набухший живот. Обвинители читали этим злостным преступникам длинное обвинительное заключение (во всей стране подобные мероприятия происходили по единому плану), но народным ополченцам так и не удалось склонить их собачьи головы.
Ху Юйинь и Цинь Шутянь стояли друг напротив друга – лицо в лицо, глаза в глаза.
Они ничего не говорили, не имели права говорить, но их реакционные сердца все понимали и переговаривались:
– Мы проживем. Пусть как скоты, но проживем.
– Не волнуйся. В Лотосах еще много хороших людей. Мы все вытерпим, хотя бы ради наших потомков.

Часть IV. Новой весной (1979 г.)
Глава 1. Река Лотосовая и ручей Нефритовых листьев
Время – это тоже река, река человеческой памяти, река жизни. Ее течение на первый взгляд кажется слабым, бесшумным, но оно все-таки пробивает земную твердь, даже скалы. Сколько гор встает на ее пути, давит на нее, а она, делая сотни и тысячи извивов, все равно стремится вперед. Особенно безжалостны к ней скалы: они то низвергают ее в глубокие пучины, то разбивают вдребезги, превращая в туман. Но его капельки собираются в долинах, снова соединяются и с развернутыми знаменами, под грохот боевых барабанов, с мятежным криком опять обрушиваются на скалы и побеждают их. Рев волн как бы объявляет, что река не умерла, что она неудержима. В ней могут драться дикие звери, стрелой проплывать ядовитые змеи, купаться олени, пить мартышки и прихорашиваться журавли. Люди тоже могут плавать по ней, могут перегораживать ее высокими плотинами и шлюзами, а могут превратить в пар. Но все это не способно полностью изменить ее и задержать ее великое стремление к морю. Жизнь – это тоже река, река радостей и страданий, полная страшных опасностей и безграничных восторгов. Все люди играют на этой реке, как на сцене китайского театра, одни изображают себя гуманными, другие – воинственными, третьи – благородными, раскрашивая свои лица в красный цвет, четвертые щеголяют своими белыми лицами злодеев, пятые ходят с черными и пестрыми лицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68