— Мы, кажется, знакомы… Знаете, девичья память, хи-хи… А Ирэн вас помнит, помнит… Да? — и саданула дочь в бок, чтобы та не молчала, как ватрушка перед употреблением.
— Да-да, помню-помню, мама!.. — вскрикнула несчастная, потирая ушибленные ребра.
— И в чем дело? — надул щеки и насупил брови. Неужели и мое имя хотят внести на скрижали истории любви и греха?
— Так это… вот… Вы приказали… как бы, хи-хи… Собирать, так сказать, краску… обратно! Может быть, Артурчик… лейтенант Доценко… вас не так понял, товарищ майор…
И я пожалел этих двух постоянно мимикрирующих дур. Мне вообще присуща жалость к убогим. Что с них взять? Лучше дать. Или милостыню. Или доброго пинка. Или совет:
— Любите папу! И все будет в краске.
— Так мы его любим, любим, любим — закудахтали. — Так можно продолжить работу по озеленению?..
— Продолжайте, — махнул я рукой. — Но папу любите.
— Ой, любим, любим, любим, — и с радостными воплями кинулись к Артурчику, который по цвету уже походил на поникшую дубраву в тихий летний угасающий денек.
Приятно делать хорошее людям, черт подери! Почаще бы все так поступали, как я; уверен, мир был бы другим. Лучше? Не знаю, не знаю.
Я оставил чертополошный рай и его странных обитателей. Надеюсь, теперь навсегда. Иначе всем без исключения натяну ведро с краской по самую выю. Чтобы любили друг друга и берегли, как смешанный лес в среднерусской полосе.
Моя автостарушка пропылила по ухабам, выкатила на темное полотно шоссе. Из пролеска пока несмело выглядывали сумерки, как дети в освещенную, праздничную гостиную, которую покинули взрослые, встречающие дорогих гостей.
Вот и все, Алекс, сказал я себе, вот и все! Круг замкнулся — проблему гибели моего отца можно списывать в архив. Право, пять лет назад моей рукой водила рука Господня. Когда я нажимал на спусковой крючок оптической винтовки. Тогда, помнится, пуля нашла лоб зампредседателя Кузьмина. Обыкновенная такая фамилия, похожая на «Иванов». За глаза его называли Кузьма. Я почти уверен, что это он посетил дипломатическую миссию в Анголе. С невнятными целями. Может, это совпадение, что пути-дорожки его и отца сошлись в африканском сафари? Хотя подобные случайности весьма подозрительны. Особенно для Конторы, где даже встречи в коридоре или у фаянсового бегемота вызывают вопросы. У тех, кто несет ответственность за чистоту чекистских рядов.
Впрочем, прояснить ту встречу нетрудно. Попросить Матешко поднять «командировочные удостоверения». И нет вопросов. Хотя и так понятно, что, прежде чем занять удобное кресло в зампредседательском кабинете, нужно проявить себя с лучшей стороны. И чем увереннее ты шагаешь по головам своих же коллег, тем шансов больше… Бей своих, а чужие сами испустят дух.
Однако, думаю, дело не в конкретных исполнителях, хотя и в них тоже, дело в Системе, которая любила цвет немаркий, серый, стандартный. Все остальные цвета радуги закрашивались, как доски дачного забора. Такой забор приятен для глаза, это правда. Особенно если смотреть из вылетающих через Спасские ворота лимузинов, прозванных членовозами.
Времена, люди, нравы, флаги, лозунги меняются, а членовозы с телесными мешками остаются. И забор тоже. Длинный, бесконечный. От Калининграда до Камчатки. Правда, нынче позволено ляпать на нем любую краску мнений, требований, убеждений. И, кажется, вроде хорошо. И празднично. И глаз отдыхает. Только после дождя на досках проступают все те же серые тона. И намазанные дегтем, которому не страшны никакие стихии, аршинные буковки. Как правило, это странные аббревиатуры, вызывающие у обывателя приступ тошноты или скуки. Проезжая на автобусах, туристы дальнего зарубежья радостно списывают эти слова, принимая их за новую, демократическую, экзотическую матерщину. Ан нет, господа! Это всего-навсего названия партий. Была одна партия, как удав, а теперь этих захребетников расплодилось, точно кроликов в кролиководческом хозяйстве имени дедушки Мазая. И все норовят наследить, и не только на заборе нашей жизни. Но и в душах.
Уж, право, не знаешь, что лучше. Забор с металлической паутинкой поверху или изгаженные дегтем доски? По мне, и то, и другое не слава Богу. И вызывает рвотные спазмы.
Не можем мы жить, как все. Мутит народец от упорядоченного штакетничка, аккуратных песчаных дорожек, резных палисадничков, подстриженных кустиков, чистых окошек в доме. Не принимает душа такой ухищренной гармонии, и все тут. Если выражаться высокопарно, менталитет, еть-переметь, Азия, Европа — вся в чертополохе жопа.
И тут уж ничего не поделаешь. И хватит об этом.
Наверное, я должен был испытать чувство радости? Ее не было, равно как и других чувств. Кроме грусти. Можно залепить пулю врагу, из любопытства взорвать Великий китайский забор, облететь земной шарик в качестве разведчика-шпиона. Нельзя одного — уничтожить главного противника: Время. Это оно диктует нам свои условия и правила. Это мы должны подстраиваться под него. А те, кто пытается быть вне времени, обречены на поражение. Если смерть можно назвать поражением. Единственный метод ведения борьбы с этим жестоким и беспощадным неприятелем — это дети. Когда рождается твой ребеночек, появляется надежда. На бессмертие. Часть твоей души живет в нем, маленьком бузотере. И есть шанс, что он продолжит твой род, и дети его, и дети их… И так до скончания Века.
Надеюсь, я не самый плохой сын? И сделал все, что считал необходимым. В предлагаемых обстоятельствах. Думаю, отец не слишком бы ворчал по моему поводу. Одно бы его, знаю, беспокоило — внук. Вернее, отсутствие его. И он был бы прав, мой отец. Хотя дети — цветы жизни только на чужих грядках. А на своих — пыжики психованные. От материнского молока и ласки.
Через несколько дней я встретился с генералом Матешко. На кладбище. Случайно. Шутка. Хотя какие могут быть шутки на погосте. Но что делать, такой у меня вредный характер. Не люблю помпезную уборку. Скромнее надо быть, господа, скромнее. Даже после жизни.
А дело в том, что хоронили важного чина. Генерала по хозяйственной части. Уж не знаю, чем он там отличился в схватках с унитазами, но уборка была помпезна, точно в куцем деревянном бушлате покоился суперсекретный агент, выполнивший специальное задание Родины. Посмертно.
Венки, буханье сводного оркестра, пальба из орудий, заштампованные речи над могилой, спокойные лица присутствующих, отбывающих повинность. Как мы быстро привыкли к смерти. Раньше крест — как исключение. Ныне — правило. Не знаю, быть может, я ошибаюсь, но кровавый передел территории и власти ни к чему хорошему не ведет.
Но не будем о грустном. Генерал Матешко тоже отбывал повинность. В форме военачальника невидимых войск. И с тоскливым выражением, точно у него сперли автомобиль, сгорела дача и ушла жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Да-да, помню-помню, мама!.. — вскрикнула несчастная, потирая ушибленные ребра.
— И в чем дело? — надул щеки и насупил брови. Неужели и мое имя хотят внести на скрижали истории любви и греха?
— Так это… вот… Вы приказали… как бы, хи-хи… Собирать, так сказать, краску… обратно! Может быть, Артурчик… лейтенант Доценко… вас не так понял, товарищ майор…
И я пожалел этих двух постоянно мимикрирующих дур. Мне вообще присуща жалость к убогим. Что с них взять? Лучше дать. Или милостыню. Или доброго пинка. Или совет:
— Любите папу! И все будет в краске.
— Так мы его любим, любим, любим — закудахтали. — Так можно продолжить работу по озеленению?..
— Продолжайте, — махнул я рукой. — Но папу любите.
— Ой, любим, любим, любим, — и с радостными воплями кинулись к Артурчику, который по цвету уже походил на поникшую дубраву в тихий летний угасающий денек.
Приятно делать хорошее людям, черт подери! Почаще бы все так поступали, как я; уверен, мир был бы другим. Лучше? Не знаю, не знаю.
Я оставил чертополошный рай и его странных обитателей. Надеюсь, теперь навсегда. Иначе всем без исключения натяну ведро с краской по самую выю. Чтобы любили друг друга и берегли, как смешанный лес в среднерусской полосе.
Моя автостарушка пропылила по ухабам, выкатила на темное полотно шоссе. Из пролеска пока несмело выглядывали сумерки, как дети в освещенную, праздничную гостиную, которую покинули взрослые, встречающие дорогих гостей.
Вот и все, Алекс, сказал я себе, вот и все! Круг замкнулся — проблему гибели моего отца можно списывать в архив. Право, пять лет назад моей рукой водила рука Господня. Когда я нажимал на спусковой крючок оптической винтовки. Тогда, помнится, пуля нашла лоб зампредседателя Кузьмина. Обыкновенная такая фамилия, похожая на «Иванов». За глаза его называли Кузьма. Я почти уверен, что это он посетил дипломатическую миссию в Анголе. С невнятными целями. Может, это совпадение, что пути-дорожки его и отца сошлись в африканском сафари? Хотя подобные случайности весьма подозрительны. Особенно для Конторы, где даже встречи в коридоре или у фаянсового бегемота вызывают вопросы. У тех, кто несет ответственность за чистоту чекистских рядов.
Впрочем, прояснить ту встречу нетрудно. Попросить Матешко поднять «командировочные удостоверения». И нет вопросов. Хотя и так понятно, что, прежде чем занять удобное кресло в зампредседательском кабинете, нужно проявить себя с лучшей стороны. И чем увереннее ты шагаешь по головам своих же коллег, тем шансов больше… Бей своих, а чужие сами испустят дух.
Однако, думаю, дело не в конкретных исполнителях, хотя и в них тоже, дело в Системе, которая любила цвет немаркий, серый, стандартный. Все остальные цвета радуги закрашивались, как доски дачного забора. Такой забор приятен для глаза, это правда. Особенно если смотреть из вылетающих через Спасские ворота лимузинов, прозванных членовозами.
Времена, люди, нравы, флаги, лозунги меняются, а членовозы с телесными мешками остаются. И забор тоже. Длинный, бесконечный. От Калининграда до Камчатки. Правда, нынче позволено ляпать на нем любую краску мнений, требований, убеждений. И, кажется, вроде хорошо. И празднично. И глаз отдыхает. Только после дождя на досках проступают все те же серые тона. И намазанные дегтем, которому не страшны никакие стихии, аршинные буковки. Как правило, это странные аббревиатуры, вызывающие у обывателя приступ тошноты или скуки. Проезжая на автобусах, туристы дальнего зарубежья радостно списывают эти слова, принимая их за новую, демократическую, экзотическую матерщину. Ан нет, господа! Это всего-навсего названия партий. Была одна партия, как удав, а теперь этих захребетников расплодилось, точно кроликов в кролиководческом хозяйстве имени дедушки Мазая. И все норовят наследить, и не только на заборе нашей жизни. Но и в душах.
Уж, право, не знаешь, что лучше. Забор с металлической паутинкой поверху или изгаженные дегтем доски? По мне, и то, и другое не слава Богу. И вызывает рвотные спазмы.
Не можем мы жить, как все. Мутит народец от упорядоченного штакетничка, аккуратных песчаных дорожек, резных палисадничков, подстриженных кустиков, чистых окошек в доме. Не принимает душа такой ухищренной гармонии, и все тут. Если выражаться высокопарно, менталитет, еть-переметь, Азия, Европа — вся в чертополохе жопа.
И тут уж ничего не поделаешь. И хватит об этом.
Наверное, я должен был испытать чувство радости? Ее не было, равно как и других чувств. Кроме грусти. Можно залепить пулю врагу, из любопытства взорвать Великий китайский забор, облететь земной шарик в качестве разведчика-шпиона. Нельзя одного — уничтожить главного противника: Время. Это оно диктует нам свои условия и правила. Это мы должны подстраиваться под него. А те, кто пытается быть вне времени, обречены на поражение. Если смерть можно назвать поражением. Единственный метод ведения борьбы с этим жестоким и беспощадным неприятелем — это дети. Когда рождается твой ребеночек, появляется надежда. На бессмертие. Часть твоей души живет в нем, маленьком бузотере. И есть шанс, что он продолжит твой род, и дети его, и дети их… И так до скончания Века.
Надеюсь, я не самый плохой сын? И сделал все, что считал необходимым. В предлагаемых обстоятельствах. Думаю, отец не слишком бы ворчал по моему поводу. Одно бы его, знаю, беспокоило — внук. Вернее, отсутствие его. И он был бы прав, мой отец. Хотя дети — цветы жизни только на чужих грядках. А на своих — пыжики психованные. От материнского молока и ласки.
Через несколько дней я встретился с генералом Матешко. На кладбище. Случайно. Шутка. Хотя какие могут быть шутки на погосте. Но что делать, такой у меня вредный характер. Не люблю помпезную уборку. Скромнее надо быть, господа, скромнее. Даже после жизни.
А дело в том, что хоронили важного чина. Генерала по хозяйственной части. Уж не знаю, чем он там отличился в схватках с унитазами, но уборка была помпезна, точно в куцем деревянном бушлате покоился суперсекретный агент, выполнивший специальное задание Родины. Посмертно.
Венки, буханье сводного оркестра, пальба из орудий, заштампованные речи над могилой, спокойные лица присутствующих, отбывающих повинность. Как мы быстро привыкли к смерти. Раньше крест — как исключение. Ныне — правило. Не знаю, быть может, я ошибаюсь, но кровавый передел территории и власти ни к чему хорошему не ведет.
Но не будем о грустном. Генерал Матешко тоже отбывал повинность. В форме военачальника невидимых войск. И с тоскливым выражением, точно у него сперли автомобиль, сгорела дача и ушла жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84