С такой сказкой можно было взламывать обороноспособность вражеских редутов всю жизнь. И передать надежное дело в руки своим же детям.
Так вот, оснастили агента легендой, суперсовременной по тем временам оперативной техникой, дали в зубы мешок денег, не меченых, чтобы эксперимент был чист, как слеза ребенка, и отправился подкидчик на прием. А товарищи в штатском его сопровождали, и даже не его, а мешок, поскольку там находилась вся месячная зарплата рабочего коллектива ЗИЛа.
И вот зашел агент в кабинет. С мешком. И не вышел. Даже без мешка. Хотя должен был. Ждали-ждали от него условного сигнала товарищи в штатском, а когда притомились, то заглянули в помещение — нет никого. Нет. Ни хозяина кабинета, ни спецагента с чумовой торбой. Кинулись на поиски и обнаружили черный ход. На людную улицу. Где каждый второй — с предприятия ЗИЛ и с укоризной в голодных глазах.
Схватились чекисты за голову: так провести рыцарей плаща и кинжала? Какой стыд и позор! И главное: где искать сексота? Живого или мертвого?
Правда, к вечеру он объявился. Сам. Пьяный в лоскуты. Его в оборот где мешок, сукин сын? Какой, ик, мешок? Как какой мешок?.. Ну и так далее. Оставили тело до утра. В холодильнике, между прочим, ЗИЛ. И с первыми лучами блат шарика снова вопросы: где мешок? Где был? Что случилось?
Из затруднительных ответов выстраивалась какая-то нелепая и дикая история. Завиральная даже история.
Увидев мешок, мужичок сразу и заявил: будет тебе, гражданин хороший, квартира. Только махнем на прогулку — врачи советуют дышать сосновым свежим воздухом. В обеденный перерыв. И через черный ход — в машину. И за город. Приехали в смешанный лесок. Вдвоем. Хочешь квартиру? — спрашивает мужичок. Хочу, отвечает сексот. Тогда лезь на сосну с мешком, а я на березку. Что делать? Делать нечего — полез агент на указанную сосну. Сел на сук, как кукушка. Мужичок тоже обустроился на березке и кричит оттуда: теперь, мол, бросай мешочек, и будет тебе, родной, квартирка, и очень скоро. Кинул тайный агент требуемый предмет. В надежде, что все это безобразие записывается на пленку его товарищами. Мужичок мешок поймал, с березки ходко-ходко да в авто и… только пыль столбом…
И что же потом? — задали естественный вопрос завиральщику. А тот: когда понял на суку, что операция провалилась, упился. На свои кровные.
Понятно, что такой бессовестной лжи никто не поверил. Да и как поверишь? Кому может прийти в голову подобная коллизия со смешанным леском да швырянием мешка с трудовыми деньгами… от сосны к березе. Черт-те что!
Нет, поехали было искать место действия, так не нашли. Агент заплутал меж трех, ха-ха, берез… Тут наконец поняли, что лгунишка пил не на свои кровные, а даже очень наоборот. Но чтобы утопить в вине весь мешок? Принялись крутить бедолагу — он, упрямый, на своем: про сосну да березку. Зарапортовался кукушкин сын окончательно. И пока шло следствие о расхищении социалистической собственности в особо крупных размерах, бывшему секретному сотруднику была предоставлена отдельная квартирка. С видом на парашу.
К чему это я? Проблему обмена видеокассеты и алмазной цацы мы должны решить нестандартно. Необходима такая завитушка в действиях, от которой у наших противников случилось бы короткое замыкание. В мозгах. И пока они будут приходить в себя, мы решим проблему.
Конечно, можно загнать банкира на сосну, так ведь не слезет обратно, сильно жирный. Общественность не простит мне такого издевательства над уважаемым денежным мешком. М-да.
Вечером наша троица устроила штабные учения в ЦПКиО им. М. Горького. Учения прошли успешно. Даже ответственный за аттракцион «Колесо обозрения» слесарь-электрик Константин Эрнстук понял свою сверхзадачу, заглотив для восприятия действительности бутылку родной. В 40 градусов.
В этом парке я не был с прошлого века. Мало что изменилось. Какой-то странный провинциальный дух витал над старенькими, крашенными в зелень цинковую павильонами, ржавыми каруселями, шашлычными, где на вертелах крутились ободранные местные кошки, прудом, на котором плавали неповоротливые лодочные посудины с визгливыми дамочками образца 1939 года.
В другой жизни, когда все были молоды и счастливы, мы с отцом и мамой пришли в ЦПКиО. Помню, гремел военный оркестр на летней эстраде. Медь труб горела золотом на солнце. Из репродуктора ненатуральный женский голос сообщал о том, что в случае потери друг друга встречаться рекомендуется у фонтана «Дружба народов». На всех углах продавали «крем-соду», розовое мороженое по 7 коп. и пирожки с повидлом. Боже, я до сих пор помню вкус этих пирожков. Я их лопал в таком страшном количестве, что мама скоро запретила и близко подходить к огромным и добродушным тетенькам в белых халатах с жирными пятнами на пузах, вытаскивающим из баков трехзубой вилкой промасленных, коричнево-прожаренных свинок. По три копейки штука. Отец смеялся и говорил, что в такой день герою все можно…
Потом мы сели в неуклюжую люльку «Колеса обозрения» и медленно поплыли к теплым облакам. Смотреть Москву с птичьего полета. Мама пугалась. Отец похохатывал, зажимая меня в ладонях, как я очередной пирожок в руке.
Город вольно пластался в синей дымке и казался бесконечным. Из заводских труб клубился пар, белый, как вата. По тихой реке плыли кораблики, похожие на игрушечные. Люди тоже были маленькие и смешные, как лилипутики.
Какое это было удивительное и счастливое мгновение вечности. Мгновение полета над вечностью.
Затем люлька дернулась — и в моем животе, должно быть, произошла революция. Пирожки, видимо, принялись сражаться за территорию, как племена угнетенных африканцев. И в результате бунта меня вывернуло промасленными повстанцами… на головы праздношатающейся публики…
На этом праздник закончился. И начались будни. Отец уехал в Африку на помощь народно-освободительному движению, а мы с мамой так больше и не собрались в ЦПКиО. И то верно: какие могут быть праздники, когда полыхает в огне целый континент? Как пирожки на жарких противнях.
План операции «Шархан» начал осуществляться, если говорить языком протокола, в 10.00. В это время мы выдернули из ювелирной лавки известного в своих кругах шопенфиллера Розенфельда Абрама Брониславовича, с которым предварительно имел честь переговорить Кото. Старичок был весел, бодр и, как все евреи, рассказывал анекдоты про таки евреев. Я нервничал и не особенно прислушивался к байкам, но понял, что этот народец неистребим, если относится к себе с чувством юмора.
Наконец далекие кремлевские куранты пробили полдень. Спутники зависли над нашим полушарием, то есть космическая связь восстановилась.
Получив инструкции, банкир и его команда последовали в ЦПКиО имени пролетарского писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Так вот, оснастили агента легендой, суперсовременной по тем временам оперативной техникой, дали в зубы мешок денег, не меченых, чтобы эксперимент был чист, как слеза ребенка, и отправился подкидчик на прием. А товарищи в штатском его сопровождали, и даже не его, а мешок, поскольку там находилась вся месячная зарплата рабочего коллектива ЗИЛа.
И вот зашел агент в кабинет. С мешком. И не вышел. Даже без мешка. Хотя должен был. Ждали-ждали от него условного сигнала товарищи в штатском, а когда притомились, то заглянули в помещение — нет никого. Нет. Ни хозяина кабинета, ни спецагента с чумовой торбой. Кинулись на поиски и обнаружили черный ход. На людную улицу. Где каждый второй — с предприятия ЗИЛ и с укоризной в голодных глазах.
Схватились чекисты за голову: так провести рыцарей плаща и кинжала? Какой стыд и позор! И главное: где искать сексота? Живого или мертвого?
Правда, к вечеру он объявился. Сам. Пьяный в лоскуты. Его в оборот где мешок, сукин сын? Какой, ик, мешок? Как какой мешок?.. Ну и так далее. Оставили тело до утра. В холодильнике, между прочим, ЗИЛ. И с первыми лучами блат шарика снова вопросы: где мешок? Где был? Что случилось?
Из затруднительных ответов выстраивалась какая-то нелепая и дикая история. Завиральная даже история.
Увидев мешок, мужичок сразу и заявил: будет тебе, гражданин хороший, квартира. Только махнем на прогулку — врачи советуют дышать сосновым свежим воздухом. В обеденный перерыв. И через черный ход — в машину. И за город. Приехали в смешанный лесок. Вдвоем. Хочешь квартиру? — спрашивает мужичок. Хочу, отвечает сексот. Тогда лезь на сосну с мешком, а я на березку. Что делать? Делать нечего — полез агент на указанную сосну. Сел на сук, как кукушка. Мужичок тоже обустроился на березке и кричит оттуда: теперь, мол, бросай мешочек, и будет тебе, родной, квартирка, и очень скоро. Кинул тайный агент требуемый предмет. В надежде, что все это безобразие записывается на пленку его товарищами. Мужичок мешок поймал, с березки ходко-ходко да в авто и… только пыль столбом…
И что же потом? — задали естественный вопрос завиральщику. А тот: когда понял на суку, что операция провалилась, упился. На свои кровные.
Понятно, что такой бессовестной лжи никто не поверил. Да и как поверишь? Кому может прийти в голову подобная коллизия со смешанным леском да швырянием мешка с трудовыми деньгами… от сосны к березе. Черт-те что!
Нет, поехали было искать место действия, так не нашли. Агент заплутал меж трех, ха-ха, берез… Тут наконец поняли, что лгунишка пил не на свои кровные, а даже очень наоборот. Но чтобы утопить в вине весь мешок? Принялись крутить бедолагу — он, упрямый, на своем: про сосну да березку. Зарапортовался кукушкин сын окончательно. И пока шло следствие о расхищении социалистической собственности в особо крупных размерах, бывшему секретному сотруднику была предоставлена отдельная квартирка. С видом на парашу.
К чему это я? Проблему обмена видеокассеты и алмазной цацы мы должны решить нестандартно. Необходима такая завитушка в действиях, от которой у наших противников случилось бы короткое замыкание. В мозгах. И пока они будут приходить в себя, мы решим проблему.
Конечно, можно загнать банкира на сосну, так ведь не слезет обратно, сильно жирный. Общественность не простит мне такого издевательства над уважаемым денежным мешком. М-да.
Вечером наша троица устроила штабные учения в ЦПКиО им. М. Горького. Учения прошли успешно. Даже ответственный за аттракцион «Колесо обозрения» слесарь-электрик Константин Эрнстук понял свою сверхзадачу, заглотив для восприятия действительности бутылку родной. В 40 градусов.
В этом парке я не был с прошлого века. Мало что изменилось. Какой-то странный провинциальный дух витал над старенькими, крашенными в зелень цинковую павильонами, ржавыми каруселями, шашлычными, где на вертелах крутились ободранные местные кошки, прудом, на котором плавали неповоротливые лодочные посудины с визгливыми дамочками образца 1939 года.
В другой жизни, когда все были молоды и счастливы, мы с отцом и мамой пришли в ЦПКиО. Помню, гремел военный оркестр на летней эстраде. Медь труб горела золотом на солнце. Из репродуктора ненатуральный женский голос сообщал о том, что в случае потери друг друга встречаться рекомендуется у фонтана «Дружба народов». На всех углах продавали «крем-соду», розовое мороженое по 7 коп. и пирожки с повидлом. Боже, я до сих пор помню вкус этих пирожков. Я их лопал в таком страшном количестве, что мама скоро запретила и близко подходить к огромным и добродушным тетенькам в белых халатах с жирными пятнами на пузах, вытаскивающим из баков трехзубой вилкой промасленных, коричнево-прожаренных свинок. По три копейки штука. Отец смеялся и говорил, что в такой день герою все можно…
Потом мы сели в неуклюжую люльку «Колеса обозрения» и медленно поплыли к теплым облакам. Смотреть Москву с птичьего полета. Мама пугалась. Отец похохатывал, зажимая меня в ладонях, как я очередной пирожок в руке.
Город вольно пластался в синей дымке и казался бесконечным. Из заводских труб клубился пар, белый, как вата. По тихой реке плыли кораблики, похожие на игрушечные. Люди тоже были маленькие и смешные, как лилипутики.
Какое это было удивительное и счастливое мгновение вечности. Мгновение полета над вечностью.
Затем люлька дернулась — и в моем животе, должно быть, произошла революция. Пирожки, видимо, принялись сражаться за территорию, как племена угнетенных африканцев. И в результате бунта меня вывернуло промасленными повстанцами… на головы праздношатающейся публики…
На этом праздник закончился. И начались будни. Отец уехал в Африку на помощь народно-освободительному движению, а мы с мамой так больше и не собрались в ЦПКиО. И то верно: какие могут быть праздники, когда полыхает в огне целый континент? Как пирожки на жарких противнях.
План операции «Шархан» начал осуществляться, если говорить языком протокола, в 10.00. В это время мы выдернули из ювелирной лавки известного в своих кругах шопенфиллера Розенфельда Абрама Брониславовича, с которым предварительно имел честь переговорить Кото. Старичок был весел, бодр и, как все евреи, рассказывал анекдоты про таки евреев. Я нервничал и не особенно прислушивался к байкам, но понял, что этот народец неистребим, если относится к себе с чувством юмора.
Наконец далекие кремлевские куранты пробили полдень. Спутники зависли над нашим полушарием, то есть космическая связь восстановилась.
Получив инструкции, банкир и его команда последовали в ЦПКиО имени пролетарского писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84