Для второй игры главное не
наряд, не украшения, а выражение лица, верный жест. Вот Зависть, к примеру,
- это оскаленные зубы и стиснутые руки, да так, чтобы пальцы пожелтели от
напряжения. Милосердие? Пожалуйста, - ангельское личико с возведенными к
небу глазами, а в протянутых руках что угодно: лоскуток, веточка ивы, мяч,
словом, дар воображаемому сиротке. Проще простого было изобразить Стыд или
Страх. Зато вот Злость или, скажем, Ревность давались нам с трудом.
Украшения шли в ход, когда играли в статуи, где было больше простора для
творческой фантазии. Мы подолгу обдумывали каждую мелочь, чтоб получилось
что-нибудь интересное. По нашим правилам, сама статуя не могла выбрать для
себя даже ленточки. Только двое обсуждали, что нацепить на нее, и уж в
зависимости от наряда она решала, что ей изображать. В этой игре были свои
сложности, ведь случалось, что мы нарочно, назло обряжали свою жертву так,
чтоб у нее ничего не вышло. В таких случаях статую спасало чутье и особая
находчивость, чаще дело кончалось полным провалом. Когда мы играли в
картины, все шло гладко, и главное - без ссор и обиды.
То, о чем я рассказываю, началось бог весть как давно, но все сразу
изменилось в тот день, когда из окна вагона упала первая записочка.
Разумеется, не будь у нас зрителей, нам бы скоро наскучили наши статуи и
картины. Вся суть этих игр заключалась в том, что выигравшей полагалось
красоваться у самой железнодорожной насыпи и ждать поезда из Тигре, который
ровно в два часа восемь минут проходил мимо нашего дома. Обычно поезда шли
здесь на большой скорости, и мы ничуть не стеснялись показывать наше
искусство пассажирам, которых едва различали в мелькавших окошках. Правда,
со временем наши глаза привыкли к мельканию, и мы даже знали, что некоторые
пассажиры ждут с нами встречи. Один седовласый сеньор в роговых очках каждый
раз высовывался из окна и, размахивая платком, приветствовал очередную
статую. Мальчишки, что возвращались из школы на подножках поезда, вели себя
по-разному: одни что-то кричали, другие смотрели в нашу сторону молчаливые и
серьезные. В сущности, та, кому доставалась роль статуи или картины, не
могла этого видеть: ведь все ее усилия уходили на то, чтобы стоять не
шелохнувшись, пока проходил поезд. Зато мы под сенью ивы следили за
пассажирами, стараясь понять, какое впечатление произвела главная участница
игры. Как раз во вторник из второго вагона упала эта роковая записочка. Она
упала возле Оланды, изображавшей Злословие, и отлетела прямо к моим ногам. К
записочке, сложенной в несколько раз, была привязана гайка. Довольно
небрежным мужским почерком кто-то писал: "Очень красивые статуи. Я сижу у
третьего окна во втором вагоне. Ариэль Б.". Странно, что записочка с
этой гайкой - значит, автор хотел, чтоб мы ее обязательно получили, - была
такой сдержанной, даже сухой. Но так или иначе, мы пришли в полный восторг и
сразу бросили жребий, кому она достанется. Выиграла я. На следующий день
никому из нас не хотелось стоять у насыпи: каждая желала получше разглядеть
Ариэля Б. Потом, поразмыслив, мы решили, что нельзя прерывать нашу игру, -
Ариэль поймет это превратно, - и камешек вытащила Летисия. Мы страшно
обрадовались, потому что Летисии, бедняжке, лучше всех удавались статуи.
Когда Летисия застывала в неподвижной позе, никто не мог заметить, что она
калека, но самое главное - во всей ее позе, в каждом повороте были особое
благородство и красота. Если мы играли в картины, она, как правило,
изображала Великодушие, Милосердие, Смирение, Самопожертвование... Если ей
случалось быть статуей, то она хоть в чем-то стремилась походить на ту самую
Венеру, которая украшала нашу гостиную и которую тетя Руфь упорно звала
Венерой Силосской. Да... В тот день мы долго обсуждали наряд Летисии - ведь
нужно было поразить воображение Ариэля. Летисия была в коротком платье без
рукавов, и когда мы смастерили из куска зеленого бархата что-то вроде
туники, а на ее волосы надели красивый венок из ивовых веток, она до
удивления стала похожа на древнегреческую богиню. Летисия показала нам,
какую позу она придумала, и мы решили, что разумнее всего выйти к поезду
всем троим, чтобы достойно и, конечно, любезно поздороваться с Ариэлем.
Летисия была необыкновенно хороша, она не шелохнулась, пока проходил
длинный поезд. Голова ее была откинута назад, а руки слились с телом; не
будь туники, да еще зеленой, - настоящая Венера Милосская. Мы сразу увидели
в третьем окне светловолосого юношу - его лицо расплылось в улыбке, когда
мы ему помахали. Поезд унес этого юношу в одно мгновение, но в половине
пятого у нас все еще шел спор о том, какого цвета его темный пиджак и какого
оттенка красный галстук и вообще, симпатичный он или противный. В четверг,
когда я изображала Уныние, мы получили новую записочку: "Мне очень нравится
вся троица. Ариэль Б.". После этой записочки он каждый раз
высовывался из окна и, весело улыбаясь, махал нам рукой. Мы сошлись на том,
что ему уже больше восемнадцати (хотя были уверены, что ему нет и
шестнадцати) и что он ежедневно возвращается домой из английского колледжа.
Насчет колледжа никто не сомневался - разве можно, чтоб наш Ариэль учился в
обыкновенной школе. По всему видно, что это за человек!
Три дня подряд - бывает же такое везенье! - выигрывала Оланда. У нее
великолепно получилось Разочарование, еще лучше Корысть и уж совсем
бесподобно - статуя балерины. А ведь попробуй постой на мысочке, пока весь
поезд пройдет мимо нашего королевства. Наконец снова настала моя очередь, и
вот, когда я изображала Ужас, из окна полетела записочка, смысл которой мы
поняли не сразу: "Симпатичнее всех самая безучастная". Летисия позже нас
догадалась, о ком речь, и когда догадалась, - покраснела и отошла в
сторонку. Признаться, мы с Оландой страшно обозлились. Какой, однако, дурак,
этот Ариэль! Но разве такое скажешь до болезненности чуткой Летисии? Она,
ангел, и без того несла тяжкий крест! А все-таки записочку взяла себе -
значит, поняла, что это о ней. По дороге домой мы почти не разговаривали, а
вечером разбрелись кто куда. За ужином Летисия была очень оживленной, глаза
ее искрились, и мама раза два торжествующе взглянула на тетю Руфь - вот,
мол, погляди, какие прекрасные результаты, не узнать девочку! Дело в том,
что в те дни Летисии начали давать новое лекарство.
Перед сном мы с Оландой обсудили, как быть дальше. В конце концов, нас
не так уж сильно задела записочка Ариэля.
1 2 3 4 5
наряд, не украшения, а выражение лица, верный жест. Вот Зависть, к примеру,
- это оскаленные зубы и стиснутые руки, да так, чтобы пальцы пожелтели от
напряжения. Милосердие? Пожалуйста, - ангельское личико с возведенными к
небу глазами, а в протянутых руках что угодно: лоскуток, веточка ивы, мяч,
словом, дар воображаемому сиротке. Проще простого было изобразить Стыд или
Страх. Зато вот Злость или, скажем, Ревность давались нам с трудом.
Украшения шли в ход, когда играли в статуи, где было больше простора для
творческой фантазии. Мы подолгу обдумывали каждую мелочь, чтоб получилось
что-нибудь интересное. По нашим правилам, сама статуя не могла выбрать для
себя даже ленточки. Только двое обсуждали, что нацепить на нее, и уж в
зависимости от наряда она решала, что ей изображать. В этой игре были свои
сложности, ведь случалось, что мы нарочно, назло обряжали свою жертву так,
чтоб у нее ничего не вышло. В таких случаях статую спасало чутье и особая
находчивость, чаще дело кончалось полным провалом. Когда мы играли в
картины, все шло гладко, и главное - без ссор и обиды.
То, о чем я рассказываю, началось бог весть как давно, но все сразу
изменилось в тот день, когда из окна вагона упала первая записочка.
Разумеется, не будь у нас зрителей, нам бы скоро наскучили наши статуи и
картины. Вся суть этих игр заключалась в том, что выигравшей полагалось
красоваться у самой железнодорожной насыпи и ждать поезда из Тигре, который
ровно в два часа восемь минут проходил мимо нашего дома. Обычно поезда шли
здесь на большой скорости, и мы ничуть не стеснялись показывать наше
искусство пассажирам, которых едва различали в мелькавших окошках. Правда,
со временем наши глаза привыкли к мельканию, и мы даже знали, что некоторые
пассажиры ждут с нами встречи. Один седовласый сеньор в роговых очках каждый
раз высовывался из окна и, размахивая платком, приветствовал очередную
статую. Мальчишки, что возвращались из школы на подножках поезда, вели себя
по-разному: одни что-то кричали, другие смотрели в нашу сторону молчаливые и
серьезные. В сущности, та, кому доставалась роль статуи или картины, не
могла этого видеть: ведь все ее усилия уходили на то, чтобы стоять не
шелохнувшись, пока проходил поезд. Зато мы под сенью ивы следили за
пассажирами, стараясь понять, какое впечатление произвела главная участница
игры. Как раз во вторник из второго вагона упала эта роковая записочка. Она
упала возле Оланды, изображавшей Злословие, и отлетела прямо к моим ногам. К
записочке, сложенной в несколько раз, была привязана гайка. Довольно
небрежным мужским почерком кто-то писал: "Очень красивые статуи. Я сижу у
третьего окна во втором вагоне. Ариэль Б.". Странно, что записочка с
этой гайкой - значит, автор хотел, чтоб мы ее обязательно получили, - была
такой сдержанной, даже сухой. Но так или иначе, мы пришли в полный восторг и
сразу бросили жребий, кому она достанется. Выиграла я. На следующий день
никому из нас не хотелось стоять у насыпи: каждая желала получше разглядеть
Ариэля Б. Потом, поразмыслив, мы решили, что нельзя прерывать нашу игру, -
Ариэль поймет это превратно, - и камешек вытащила Летисия. Мы страшно
обрадовались, потому что Летисии, бедняжке, лучше всех удавались статуи.
Когда Летисия застывала в неподвижной позе, никто не мог заметить, что она
калека, но самое главное - во всей ее позе, в каждом повороте были особое
благородство и красота. Если мы играли в картины, она, как правило,
изображала Великодушие, Милосердие, Смирение, Самопожертвование... Если ей
случалось быть статуей, то она хоть в чем-то стремилась походить на ту самую
Венеру, которая украшала нашу гостиную и которую тетя Руфь упорно звала
Венерой Силосской. Да... В тот день мы долго обсуждали наряд Летисии - ведь
нужно было поразить воображение Ариэля. Летисия была в коротком платье без
рукавов, и когда мы смастерили из куска зеленого бархата что-то вроде
туники, а на ее волосы надели красивый венок из ивовых веток, она до
удивления стала похожа на древнегреческую богиню. Летисия показала нам,
какую позу она придумала, и мы решили, что разумнее всего выйти к поезду
всем троим, чтобы достойно и, конечно, любезно поздороваться с Ариэлем.
Летисия была необыкновенно хороша, она не шелохнулась, пока проходил
длинный поезд. Голова ее была откинута назад, а руки слились с телом; не
будь туники, да еще зеленой, - настоящая Венера Милосская. Мы сразу увидели
в третьем окне светловолосого юношу - его лицо расплылось в улыбке, когда
мы ему помахали. Поезд унес этого юношу в одно мгновение, но в половине
пятого у нас все еще шел спор о том, какого цвета его темный пиджак и какого
оттенка красный галстук и вообще, симпатичный он или противный. В четверг,
когда я изображала Уныние, мы получили новую записочку: "Мне очень нравится
вся троица. Ариэль Б.". После этой записочки он каждый раз
высовывался из окна и, весело улыбаясь, махал нам рукой. Мы сошлись на том,
что ему уже больше восемнадцати (хотя были уверены, что ему нет и
шестнадцати) и что он ежедневно возвращается домой из английского колледжа.
Насчет колледжа никто не сомневался - разве можно, чтоб наш Ариэль учился в
обыкновенной школе. По всему видно, что это за человек!
Три дня подряд - бывает же такое везенье! - выигрывала Оланда. У нее
великолепно получилось Разочарование, еще лучше Корысть и уж совсем
бесподобно - статуя балерины. А ведь попробуй постой на мысочке, пока весь
поезд пройдет мимо нашего королевства. Наконец снова настала моя очередь, и
вот, когда я изображала Ужас, из окна полетела записочка, смысл которой мы
поняли не сразу: "Симпатичнее всех самая безучастная". Летисия позже нас
догадалась, о ком речь, и когда догадалась, - покраснела и отошла в
сторонку. Признаться, мы с Оландой страшно обозлились. Какой, однако, дурак,
этот Ариэль! Но разве такое скажешь до болезненности чуткой Летисии? Она,
ангел, и без того несла тяжкий крест! А все-таки записочку взяла себе -
значит, поняла, что это о ней. По дороге домой мы почти не разговаривали, а
вечером разбрелись кто куда. За ужином Летисия была очень оживленной, глаза
ее искрились, и мама раза два торжествующе взглянула на тетю Руфь - вот,
мол, погляди, какие прекрасные результаты, не узнать девочку! Дело в том,
что в те дни Летисии начали давать новое лекарство.
Перед сном мы с Оландой обсудили, как быть дальше. В конце концов, нас
не так уж сильно задела записочка Ариэля.
1 2 3 4 5