Я решил вступить в разговор, поскольку речь зашла обо мне.
- Что такое в твоем представлении идеи Мартина Крюкова? - спросил я толстяка. - Это очень важно для меня. От меня сбежала жена. Но ее побег так странен, то есть некоторые обстоятельства... я непременно должен распутать это дело!
- Тобой руководит не праздное любопытство, я чувствую, - ответил Хвостов, пристально глянув в сокровенную глубину моих глаз. - Вот что я тебе скажу. Ваня Левшин жив, ибо живы идеи Мартина Крюкова, а они живы потому, что мы поддерживаем их.
- Идеи Мартина Крюкова - это идеи Вани Левшина, - вставил Глебушкин.
- Дело предпочтительнее иметь с живыми, - возразил владелец кафе.
Я сказал:
- Все это так. Но, видишь ли, Макар, не исключено, что идеи Мартина Крюкова сыграли некоторую роль в моей семейной жизни... в том, что Рита столь резко изменила отношение ко мне.
- Мартин Крюков ни в чем таком не замешан. Уж кто воистину безупречен, так это он.
- Я ни в чем его и не обвиняю. Тем более что Рита сбежала с Остромысловым.
- Начни с вопроса: что значит для эзотерика разрыв с женой? И это тянет за собой другой вопрос: является ли жена эзотериком просто потому, что она жена эзотерика?
- Что касается Риты...
Макар Хвостов властным жестом остановил меня.
- К частному давай идти от общего, - заметил он наставительно. - Не мне с моей пустой головой искать в дебрях философии всякие подтверждения и доказательства, я простой трактирщик, хват, мироед, поэтому беру за данность: как есть метафизика сущего, стало быть, и мужчины, так есть и метафизика женщины. На практике это означает наличие метафизического мужчины и метафизической женщины.
- Но это лишь в идеальном плане, - вступил в оппозицию Глебушкин.
- Да, ты подметил верно. - Хвостов швырнул на стол свои могучие, обильно и рыже волосатые руки и сжал кулаки, показывая, что намерен надежно держать под контролем упомянутый собеседником идеальный план. - Но опять же вопрос: что происходит, когда от такого мужчины отрывают такую женщину? Боюсь, процесс этот можно выразить лишь в символах, да и то столь сложных, столь насыщенных принципами и методами священной науки, что не нам с нашими слабыми силами браться за это дело. Поэтому будет лучше, если мы обратимся к миру грубых форм, где и примеры попроще, и иллюстрации к ним не требуют большого ума. Вот посмотрите, - сказал толстяк, ползуче и мясисто обвивая пальцы вокруг запечатанной бутылки водки, - не есть ли дело рук моих - а я сейчас его сделаю - более чем верным символом разрыва, о котором мы говорили?
И он легкой судорогой большого пальца сорвал пробку с горлышка.
- Твой символ, - испуганно и быстро, жалея свой попавший на поле метафизической деятельности гиганта-разорителя скромный питейный запас, нашелся Глебушкин, - верен лишь в том случае, если ты считаешь удобным и приличным видеть мужчину бутылкой, а женщину всего лишь затычкой.
- Сразу видно, что ты давно не имел дела с бабами, - мастито отпарировал уверенный в своей победе символист. - Если бы обстояло иначе, ты нашел бы для своей подружки символ даже куда как поменьше.
- В таком случае возникает вопрос, что символизирует водка, оставшаяся в бутылке?
Макар Хвостов усмехнулся с высокомерной серьезностью.
- А это, - сказал он, - уже дело выбора каждого, кто проводит эксперимент, подобный нашему, и думает о его последствиях больше, чем следует, применяясь к миру грубых форм.
- Ага, мир грубых форм! - подхватил Глебушкин. - Значит ли это, что, начиная с общего, а в действительности с этого самого мира грубых форм, ты теперь приведешь нас к такому частному, что нам сделается стыдно за один уже факт нашего существования?
Толстяк задумался; возможно, он был совсем не против вогнать нас в краску. Почему бы и нет? Но где гарантия, что мысль о самобичевании не покажется и ему самому наиболее легким и безболезненным выходом из положения? Было о чем поразмыслить. Глебушкин же, полагая, что завел кафешантанного диалектика в тупик, торжествовал. Он воскликнул:
- Понимаешь теперь, что водка в твоем примере оказалась лишней, а между тем так и сияет у нас на виду?
- Ну так выпей ее и заткни пасть! - внезапно разъярился владелец кафе. Другого аргумента он не выдумал, но и этот в его устах большого, богатого и волнующегося человека, мужчины в расцвете сил и талантов, выглядел вполне внушительно и даже обескураживающе, однако не в том сейчас Глебушкин был состоянии, чтобы выкидывать белый флаг от одного лишь естественного испуга. С замечательной быстротой ушел он в мир алкогольной бухгалтерии, прикидывая, не вернее ли будет последовать совету хозяина, но и быстро вернулся оттуда, в весьма, надо сказать, радужном состоянии духа, обновленный сознанием, что негоже идеи и идеалы отправлять на поклон к голому житейскому расчету.
- Но это не будет символом разрыва, - сказал он, решительно отодвигая в сторону "яблоко раздора", которое хозяин кафе назойливо подсовывал ему. Напротив, единения. Единения с миром грубых форм, если тебе угодно.
Тогда толстый молодец, схватив бутылку и приставив горлышком к своим пухлым, детским губам, в один прием освободил ее от содержимого, приковывавшего к себе чрезмерное внимание оппонента.
- Вот эта сила! - искренне восхитился Глебушкин. - Ударно! И все же это образец единения, согласись, - добавил он, подумав.
Видя, что противник не унимается, Хвостов, непонятый мыслитель, заявил, с печальной обреченностью раскачиваясь между гневом и смирением:
- Да, я обратился к миру грубых форм. Пусть так! Но преследовал я, тем не менее, цель показать все философское значение и своего рода величие метафизического разрыва. Показать, что тут возможны подлинная трагедия и боль. Но раз ты находишь недостаточно убедительной мою технику, мои изобразительные средства, причем, заметь, уже на первом этапе нашего продвижения в область символов, я приведу тебе более внушительные примеры!
С этими словами он поднялся, поплевал на ладони, а затем ребром одной из них рубанул по спинке стула, на котором перед тем сидел. Стул без всякого сопротивления развалился на две половинки. При этом из глотки Хвостова вместо слов или крика облаком, едва ли не тучей вырвался зловонный дух выпитого.
- Чем не символ? - крикнул он.
- Прекрасный символ! - подтвердил Глебушкин.
- Но я вижу, тебе и этого мало. Хорошо!
Взыгравший метафизик схватил пробегавшую мимо желтую кошку и стал в недоумении мять ее своими огромными лапами, не то примеряясь к ее потенциальной символичности, не то не в силах уяснить природы и способа ее существования. Животное дико верещало, не выдерживая никакой формы. Я вступился за эту невинную душу, а Глебушкин благородно поддержал меня:
- Символизируй, но знай меру!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93